Кроме занятий во флигеле и иных местах, он записался в библиотеку и пополнял знания. Библиотекарь ему подобрала литературу, написала все на листок бумаги, и каждый раз он продвигался по списку. Егор специально попросил, чтобы там присутствовали книги трех сортов: как устроен мир, старые книги для чтения, что изданы при царях, и новые, уже послереволюционные. Вот так и самообразовывался. Хотя приходилось маневрировать. Среди дореволюционных много было книг про жизнь помещиков, они Егору категорически не нравились. Того же Льва Толстого «Казаки» он охотно прочел, а «Детство» он не смог прочесть до конца. С Тургеневым вышло то же. Вот Лескова он читал охотно и даже сверх «листочка».
Послереволюционные книги он не всегда понимал, но упорно читал, пытаясь понять, о чем там идет речь, когда книга описывала то, как все должно быть. Знаний явно не хватало. Когда в книге писалось про красное подполье в тылу белых, к примеру, – это шло живее. Но их всех предупредили, что не стоит подобные книги использовать как школу подпольной жизни дальше того, что есть подполье, подпольщиков ищут враги, и надо быть бдительным, чтобы не попасть в их лапы. А как реально работают… Руководитель группы сказал, что, скажем, в ВЧК и ОГПУ при увольнении оттуда люди дают подписку, что ничего лишнего о методах работы в открытой печати не скажут. Поэтому до печати дойдут только сочинения, где сказано, что был город Кукуев, в нем была ЧК и она по мере сил боролась с врагами советской власти. Дальше ждать ничего правдивого не нужно. Потом подумал и сказал, что вообще ВЧК боролась и с преступлениями по должности и спекуляцией. Он бы на месте соответствующих товарищей про это разрешил печатать, как военспец со склада обменял винтовку на самогон, ее враги превратили в обрез, из которого военспеца и застрелили, когда в уезде произошел очередной мятеж.
Или вот известную ему историю про один артиллерийский склад. Сотрудников очень удивляло, что в голодный 1921 год начальник мастерской не забирает вовремя положенный ему паек, отчего они подумали, что начальник явно имеет какой-то источник дохода помимо пайка. А потом обнаружилась запертая кладовка, где лежали нужные и полезные инструменты, за которые кустари душу чертям продадут. Но начальник мастерской уверял, что их давно на склад не выдавали, отчего и нельзя выполнить весь ремонт боеприпасов – нечем делать! А тут за дверью все и лежит, и продается на сторону. Вот про такое можно и писать. Существование продажных шкур секретом не является.
У Егора в жизни произошли некоторые изменения. Он в лавке встретился с Ядвигой Куделей, потом помог ей донести до дому покупки и стал другом семьи и ее самой. Ядвига ранее была замужем, но ее Антось пропал куда-то в бурном 1919 году. Что с ним произошло, жив ли он – она не знала. Одно время она надеялась, что война закончится, наступит мир, и Антось даст о себе знать. Но от момента подписания Рижского мира прошло уже больше двух лет, скоро наступит даже три. Уже стали приходить письма из Польши от тех, кто не забывал, что в Минске и Могилеве живут их родные и друзья, а вот от мужа ничего не приходило, и она не ощущала, что его нет на свете. Ядвига слышала, что любящая супруга может чувствовать, жив ли ее муж или уже нет, она этому верила, но сейчас – кто его знает? Ей рассказывали о том, что сейчас не так редко случается, что человек после взрывов снарядов может потерять память, это будило надежду, что Антось тоже мог стать жертвой взрыва, но потом она начинала думать. Что если все и было так, то муж ее явно остается в блаженном неведении, что была у него жена и дочка, и они его любили. Ну да, святой Петр учтет, что он и впрямь не помнит и живет, как с чистого листа, и чистилище пропишет, а не царство тьмы и Люцифера.
А раз Антося все нет и нет, то она вправе это принять как данность. А тут в лавке она видит человека, что крайне похож на ее Антося! Крайне! Особенно сразу, потом, конечно, различия находятся. И польского практически не знает, и зовут его Ежи, и не католик, и кое-что другое не такое, но, с другой стороны, и она уже не та, что была раньше. Пролитые в подушку слезы тоже изменяют, и появляется опыт после этих слез.
Егору иногда казалось, что она пошла ему навстречу именно из-за этого сходства. Может, она так самообманывалась, может, пани Ядвига рассчитывала, что из-за этого ее грех перед небесами будет поменьше. Ядвигина дочка Марыля (ей было семь) с Егором была вежлива и послушна, но не воспринимала его как своего.
Вот пока то, что происходило в личной жизни Егора. К Ядвиге он не переселялся, а когда оставался у нее – на случай срочной надобности у командира группы был адрес Ядвиги.
Готов ли он был на большее? Сложно сказать. По семейной жизни он соскучился, но заслужил ли он ее, лазая по опасным местам и там, где никто не узнает, что с ним случится? Если нет, то какая уж тут семейная жизнь. Конечно, служил бы он в Красной Армии комэском или типа того, то можно было думать о своем гнезде. Или на гражданке. Егору казалось, что даже если завтра на польской границе все прекратится, ему покой еще не суждено обрести. Подобное может потребоваться и на другой, непольской, границе. И даже если не потребуется, то тайны хранить надо продолжать. Как это будет выглядеть, он не знал, лишь подозревал, что придется жить и служить в тихом месте, где его никто не узнает. Может, даже и под чужой фамилией, чтобы никто не соотнес Егора Мелецкого (к примеру) с некогда известным Егором Лощилиным. Он не был настолько начитанным, чтобы знать об операциях по изменению внешности, а то бы и о них подумал.
Но вот летом двадцать третьего года приключилась история, о которой он потом много размышлял. Что это с ним было? А вышло вот что: засада. Трое из группы ехали на подводе к месту встречи с другой половиной группы, возчик был не из своих, а из местных, ему просто заплатили за то, что он отвезет группу плотников в вёску Азаровичи. А там уже будет ждать вторая половина группы и указания, что надо сделать. Пока можно сказать, что дело будет какое-то не совсем обычное, потому что выдали всем по два нагана и по две гранаты Мильса, траншейный нож уже был у каждого, но вот винтовок брать не стали. Граната Мильса в те далекие времена была одной из лучших, а может, и лучшей, как с точки зрения безопасности, так и по мощности. Бросать ее рекомендовали из-за укрытия, чтобы чугунные осколки не достали самого бомбометателя. То, что сейчас называют ручными гранатами, тогда именовали кто как хочет, и ручными бомбами, и ручными гранатами, поэтому автор вправе следовать обеим тенденциям. Был с собой, конечно, и плотницкий инструмент. Как легенда прикрытия – они едут в эту вёску, чтобы разобрать старый дом и сладить новый, в котором будет корчма. Руководитель артели уже там и оговаривает с хозяином детали. С посторонними разговаривает товарищ Антон, он из местных, всеми языкам владеет, и даже еврейским, и свой язык у него хорошо подвешен. Товарищ Роман, который родом из Гомеля, польский плохо знает, говорит по-белорусски, но чаще помалкивает. Товарищ Ежи изображает молчуна, который разговаривает только, когда ему на ногу что-то тяжелое свалится, и то недолго.
Была и другая легенда, на случай чего-то совсем гадкого, когда они в плен попадут. По ней: они наняты для грабежа контрабандистов. Их сейчас много, столицей промысла является местечко Раков, откуда искатели фарта идут с грузом от двадцати до сорока фунтов к границе. Есть среди них и одиночки, есть группы, даже до десятка человек. В Ракове для них содержат склады, где лежит то, что они отнесут, и то, что принесут, есть места, где они погуляют в свободное от походов время, есть девицы, карты, вино, ну и для любителей этого белый порошок, который нюхают. А раз есть заработок, то есть и те, которые не сеют, а только жнут то, что посадили другие. Тем более что в основном контрабандисты ходят без оружия – принято так, да и сидеть за вооруженный переход границы можно подольше. С красной стороны границы есть погранохрана, с польской – почти нет, но могут поймать полицейские или конкуренты, которых они сейчас изображают. Как говорят, перехватить могут и жители Речи Посполитой, а могут и жители Советской Белоруссии, такие тоже есть. Могут товар отобрать, надавать по морде и прогнать, а могут спихнуть трупы в болото. Вот такую группу они и должны изобразить в случае возможного кошмара. Но это опять же в особых случаях.
И он, особый случай, наступил. Почти что, потому что подводу внезапно обстреляли, причем без оклика и предложения поднять «Ренци до гуры». Четыре винтовки ударили залпом с обеих сторон дороги. А так все мирно шло, в небе свиристели птички, возница мурлыкал песню про девицу, которая полюбила пана и осталась беременной, а пан наигрался и бросил ее, поскрипывало колесо, дождика не было, солнце не палило, сиди на сене и отдыхай, отслеживая свой сектор сзади – сбоку и справа от движения. И там только сороки пару раз вспорхнули. И вот такая халепа!
За первым залпом ударил второй, с Егора сдуло шапку, видимо, вблизи пролетевшей пулей. Подраненная кобылка истошно ржет, товарищ Антон лежит недвижно на дороге, так живые не падают, возница стонет и ругается на трех языках. Товарищ Роман засел за телегой и в руках у него «ананаска». «Лимонкой» тогда называли немного другую гранату, хотя тоже английскую. Они друг друга увидели, все поняли, что делать надо, и на этот случай их обучили. Поэтому две гранаты полетели в направлении засады. А когда они разорвались (граната Мильса славилась тем, что отказов практически не давала – никто не помнил, чтобы такое было), часть осколков провизжала где-то выше, и разбежались в разные стороны – Антон влево, Ежи вправо. А теперь дай бог ноги!
Если глянуть на то, что надо делать в такой халепе, то получается, что надо бежать по незнакомому лесу незнамо куда, лишь бы подальше от засады. То есть положиться только на удачу, сколько ее еще осталось либо из врожденного запаса, либо из накопившегося, если удача как-то сама собирается и накапливается. Вокруг ельник, так что надо голову чуть пригнуть и бежать так, чтобы без глаза не остаться, только бы ни ямы, ни пенька под ноги не попалось! Речка – узенькая, перескочил! Болотце, но неглубокое, по щиколотку, и неопасное – побежал насквозь и не увяз! Выстрелы гремят где-то сзади и вроде как удаляются. Ручеек, снова болотце… До чего мокрый лес-то! Так он бегал с час, явно оторвавшись от погони, пока дух совершенно не вышел из него вон!