– Да что с ним разговаривать! Отрубить ему ноги, пусть на руках по избе скачет. А срам оставим – пусть плодится и размножается! Может, дети в жену пойдут и не такими дурными будут!
И товарищ Артем хищно улыбнулся и погладил лезвие хозяйского топора, который он перед этим поднял и за пояс заткнул.
– Мы с этим собачьим сыном задерживаемся. Пулю ему в живот и пусть до утра отходит. Как раз встретит утро в ангельском чине. А нам еще до Ракова топать.
Это уже вставился товарищ Ежи.
– Komandorze, musimy wybrać. Jeśli mamy czas, to musimy oskórować wszystkich informatorów na pamiątkę. Jeśli nie, opcja z toporem i nogami jest całkiem dobra[7].
Это уже товарищ Франц добавил углей под душу доносчика Яна. Товарищ Роман не выпускал жену Яна из хаты, поэтому предложений не вносил.
Командир группы решил, что Ян дошел до нужной точки отчаяния, и начал склонять его на сторону добра. Услышав, что есть у него шанс увидеть рассвет живым и с ногами, доносчик бухнулся на колени и зарыдал. Дальше разговор пошел между товарищем командиром и Яном, оттого остальные смотрели больше вокруг. Яна морально «выпотрошили», дали подписать лист с машинописным текстом и отправили к плачущей жене – успокаиваться. А так пора было уже идти. До границы еще семь верст, и лучше встретить рассвет уже на своей стороне.
Как потом оказалось, наган был одним из тех, что выданы товарищу Антону. Правда, эта гадость, у которой револьвер изъяли, из него уже куда-то стреляла и паршиво почистила. Теперь к трем подозреваемым вопросов будет больше и сдерживаться будут поменьше.
Впереди был 1924 год и демонстрации со стороны «активной разведки» в Белоруссии. И до этих двух событий она не лежала на печи, дожидаясь тепла и выплаты жалованья, но оба случая-пощечины прозвучали особенно звонко.
Первой акцией из серии «Покажи полякам, что они тут не хозяева» был захват города Столбцы. Тогда это был некрупный городишко и железнодорожная станция на пути в Варшаву, и жило там от трех до шести тысяч человек. От города до советско-польской границы около пятнадцати верст. Так что возможно быстро справиться и уйти.
Второй – захват в поезде воеводы полесского Довнаровича и жестокий удар этой акции по его мироощущению и имиджу Варшавы.
Но, кроме знакового события в Столбцах, товарищ Ежи участвовал в двух боевых акциях по вразумлению шибко активных угнетателей и двух операциях прикрытия, когда через границу проходили нужные люди и нужные грузы, а он и товарищи страховали их от вмешательства посторонних. Кто шел туда и откуда, так Егор и не узнал. Мог лишь сказать, что в первом случае с польской стороны пришел человек среднего возраста и с ним мальчик лет десяти, а подвел их к месту нахождения группы местный разведчик. Десяток верст до границы прошли тихо, только мальчик устал, и его несли на закорках все по очереди.
Во втором случае с советской стороны через границу переехала хорошо нагруженная пароконная повозка с двумя пассажирами, и ее провожали за границу километров на восемь, до затерянного в лесу хуторка. А они, проведя на хуторок людей и телегу, прошли еще километров пять параллельно границе и затаились в покинутом хозяевами доме. Наверное, это была избушка лесника, но в ней годами уже никто не жил. В ней дождались следующего вечера и вернулись. Враги не появились, но провести день, никуда не высовываясь, не разжигая огня, не похлебав горячего и даже не закуривая – было немного тяжело. В разной степени, естественно. Егору больше хотелось похлебать горячего, хотя бы кипятка, если не щей, а курить не хотелось. Кое-кому другому – наоборот.
Благодать к курильщикам пришла только перед уходом – им разрешили закурить, дождались, пока они надышатся, и собрали окурки. Товарищ Ежи, как некурящий, должен был завернуть их в тряпку, а потом по дороге выкидывать с интервалом, через версту по одной. Возможно, это было излишней предосторожностью, но лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Для того и на выходе курили польские табачные изделия, а любители свернуть цигарку из газеты для того снабжались польскими же газетами. Уйдешь обратно – можешь сворачивать цигарку из любой бумаги.
Было еще задание по ликвидации польского агента Степанчука. Как сообщил командир группы, он раньше жил по ту сторону Полесья, под Ровно, и снабжал польскую полицию сведениями, кто здесь что делает, как про коммунистическое подполье, так и про украинских националистов. Потом его тайная работа на полицию открылась, и очень многие хотели бы с ним посчитаться. Андрей, видно, взмолился о своем спасении, и поляки нашли ему тихое место в другом воеводстве, где его никто не знал. Теперь он не Андрей, а Рыгор, не православный, а католик, но «хоть и в новой коже, но сердце у него все то же» – змеиное. Жена от него ушла после его смены конфессии, так что он теперь холостой и не бедный. В холостых числился недолго, нашлась желающая. Но, на свою беду, съездил перед Пасхою в Брест, а там его узнал бывший односельчанин. А дальше информация дошла до нужных лиц, они стали искать и нашли.
И вскоре выходящего из костела Рыгора-Андрея встретили три молодых человека и вполголоса сказали идти за ними. Еще трое были поблизости, но изображали, что они совершенно ни при чем, их заданием было вступить в дело, если кто-то, кроме самого фигуранта, начнет мешать. Но таких не нашлось, зато сам изверженец с Волыни попытался достать оружие из кармана парадного пиджака. За его правую руку отвечал товарищ Ежи, оттого и всадил пулю в эту руку в кармане. То, что пуля пробила кисть и пошла дальше, в живот – ну что уж поделаешь. Но непричастные не пострадали. Народ стал разбегаться, пара баб заголосили, а агент полиции пал наземь и стал дергаться. Егор отбросил его руку от кармана и извлек оттуда оружие. Револьвер явно был какой-то древний, кажется, он в молодости видел такие в оружейном магазине. Хозяин тогда называл их «Лефоше» и жаловался, что никто их брать не хочет. Тогда Егору загорелось купить, но своих денег у него было менее рубля, а отец на это баловство пять рублей выделять отказался.
Особая примета – крестообразный шрам под челюстью слева – налицо, на настоящее имя свое задергался и револьвер из кармана потащил. И вот сейчас группа посетит его дом и уточнит некоторые детали, когда с ним закончит.
– Ну что, Андрей Степанчук, пришло время ответить за работу на полицию.
Ответом были ругательства по-польски и по-немецки и стоны боли. Любопытные после выстрела очистили округу.
Командир группы сделал знак для второй тройки, чтобы они шли к дому уже бывшего полицейского агента, а Егору сказал:
– Товарищ Ежи, продолжай.
Егор взвел курок, приставил ствол к виску агента и нажал на спуск.
Дело завершилось вкладыванием листа бумаги за отворот пиджака. Если бы кто-то был поблизости, то могли ему и рассказать, кто такой покойник и за что он стал таким мертвым. Но нет, так нет.
Первая тройка подошла к его дому и прикрыла ту тройку, которая раньше прикрывала их, а сейчас обыскивала дом.
У Андрея-Рыгора нашли еще карабин Манлихера, штык к нему, патроны и кучу бумаг, в том числе и подтверждающих, что покойный таки раньше жил на Волыни, и он именно тот человек, то есть Андрей Степанчук, и агент полиции тоже.
Жена покойного сейчас была дома, хворала, оттого и не пошла на службу, но сейчас вела себя тихо.
Группа собралась и покинула село.
Позднее Егор спросил при обсуждении хода операции, отчего жена агента не голосила.
– Это потому, товарищ Ежи, ей прямо пояснили, что он как бы двоеженец, поскольку при живой первой жене на ней женился. Да, первый раз он венчался по православному обряду, а сейчас по римско-католическому, но ведь бабе-то понятно, что она у него не одна, и кто знает, не захочет ли он по лютеранскому обряду еще с кем-то обкрутиться. Или сразу в магометанство с четырьмя! Когда она об этом узнала, то не зарыдала, а спросила: убьем ли мы его? Мы и сказали, что он все для того сделал. Она и тут не закричала, только немного всхлипывала.
И вторая операция, но в ней Егор не участвовал. Там целью был командир эскадрона уланского полка из Нового Сверженя. Возможно, это помогло будущему захвату Столбцов. Но бравый улан должен был получить свое за подавление крестьянских восстаний прежде. Конные части регулярно использовали для таких целей, практически большая часть стран Европы этим баловалась. Тот же Егор мог тоже оказаться в составе сотни и полка, отправленного на усмирение беспорядков, но уберегся от этой участи.
Группа, в которой числился Егор, отбыла сначала за границу, а потом в Барановичи. Именно там проводил свой отпуск бравый улан, сняв квартиру и отдыхая так, как он это понимал, то есть продажные женщины, карты и алкоголь. Поскольку дело происходило в довольно большом городе, то товарищ Ежи на улицах смотрелся бы инородно, оттого руководство решило его не привлекать, работать впятером.
Позднее, когда уехавшие вернулись, Егор расспросил их о том, что они делали. Разведка в Барановичах обнаружила улана и сообщила, куда нужно. Кстати, товарищи Егора говорили, что проведение отпуска в Барановичах, а не в Варшаве или Люблине, намекало на то, что у офицера с деньгами туговато. Еще со своим командиром тут был денщик, склонный и сам к пьянству. Когда гости из Минска прибыли на место, их ознакомили с домом, где снимал квартиру пан капитан, и его основным образом жизни. Они лично увидели, как улан «на бровях» прибывает на место и как несколько более трезвый денщик впускает его в квартиру. Еще за офицером была отмечена особенность, что в пьяном виде он пел непристойные песенки, где главным героем была «dupa» и приключения с ней.
– Ежи, не спрашивай, что он пел. Если бы я остался католиком, то считал бы себя героем борьбы с Содомом и содомитами!
На третий день вечером денщик оказался настолько упившимся, что встретить пана капитана не смог. Дверь была полуоткрыта, а сам он, упившийся, лежал на полу прихожей. Сам с трудом стоящий на ногах, офицер решил, что паршивец перебрал, ибо не смог заметить шишку на волосистой части головы денщика. Поэтому закрыл дверь, кое-как разделся, разулся и отправился в комнату, где сел за стол.