– А что за штука такая – концентрационный лагерь?
– Спроси что полегче!
– Концентрационный лагерь – это что-то вроде тюрьмы, но легкого типа. Я в таком сидел, за то, что казенное белье потянул с собой и продал. Мне дали год, но отсидел половину. Сидели на бывшей мельнице, и даже на ночь не запирали, но выйти со двора можно было только на работу или на побывку домой. Работали в нем, и когда работа была, можно было и всю неделю подряд, но можно было и две недели из угла в угол слоняться. Хотя был у нас Елисей Зельдин, которого пекарня себе выпросила, чтобы он и дальше продолжал хлеб печь. А я то дрова колол для клуба, то мусор вывозил со двора завода, пару раз вагоны разгружал. Отпускали домой раз в месяц, с вечера и до утра. Но надо было заявление писать начальнику, а я писать не умел, приходилось просить грамотного и за то хлеб отдавать.
– А кто там за что и насколько долго сидел?
– Надолго посадили одного буяна, что по пьяному делу чуть красного командира не застрелил. За бандитизм тоже были двое, что на двадцать лет посажены. Еще один с таким сроком за взятку. За кражу – от полугода до года. В начале прошлого года много сажали за безбилетный проезд. Обычно от трех месяцев до полугода. Хотя рыжая Машка из Елисаветграда на диво всем пять лет за это заработала! Я так думаю, что там еще что-то было, а не только за проезд. Но она через месяц сбежала – повели их на работу и тогда пара баб утекли. Одна кинулась влево, другая вправо, а без них еще пять баб. Побежишь за ними – остальные тоже убегут, а конвойный только один. Стрелять он в этих дур не стал, только ругался вслед, но скверноматерные слова их не остановили. Но было много мужиков из деревни – как заложники. Они вообще не всегда знали, на сколько и за что сели за решетку. Но, правда, их и быстро отпускали, и еще баяли, что губернское начальство на уездное много ругалось, зачем этих подгребло неизвестно за что, даже бумаги не приложило, а им сидеть бог весть сколько. Вот их потихоньку освобождали и домой отправляли. Однажды начальник лагеря, когда ему таких вот из уезда нагнали, взбеленился, поехал в губернский исполком, где за пару дней оформил их освобождение. Народ потом пошел к нему в ноги поклониться, что спас их от тюрьмы, всего меньше двух дней сидели, но он уехал по делу, поэтому пошли они на станцию, искать, на чем домой поехать. Это нам конторщик рассказывал, который тоже в лагерь на отсидку попал и здесь пост конторщика тоже получил.
– Сам сидит и сам себя считает! И за что его посадили?
– Он отмалчивался. Ходили слухи, что пил какую-то забористую самогонку, на табаке настоянную. И от того чудил – на этой неделе делил бумаги на две части и половину выбрасывал, на другой – выбрасывал только треть. Вот и дали ему четыре месяца полного воздержания от всего – и от вина, и от баб, и от шалостей с казенными бумагами.
Послушаешь одного – вроде и ничего страшного, послушаешь другого – наоборот, будет все и ничем не ограниченное. А как будет с ним? Наверное, как с жизнью и с любой ее частью. Может быть всякое, а каким именно выйдет? Надо прожить и увидеть. Или вообще на свет не рождаться.
Петроградская тюрьма,
С поворотом лесенки.
Мы с товарищем сидели,
Распевали песенки.
Пускай люди про нас судят —
Веселей будет сидеть.
В Новоржеве дом красивый.
Посидишь там – будешь сивый.
Туда попал я молодой,
Оттуда вышел с бородой.
Из-за вас, из-за вас,
Серенькие глазки,
Из-за вас, в который раз,
Хожу на перевязки.
Такие частушки в народе поются, про житие-бытие. И все такое с Егором тоже было. Или будет… Чего тогда переживать? Все как у всех, и нельзя сказать, что не за дело.
Глава вторая
Наступил день гнева и скорби.
Judex ergo cum sedebit
quidquid latet apparebit
nil inultum remanebit
Quid sum miser tunc dicturus
quem patronum rogaturus
cum vix justus sit securus?
Rex tremendae majestatis,
qui salvandos salvas gratis,
salva me, fons pietatis[3].
Что по-русски звучит приблизительно так:
Так когда же судья сядет?
Все, что скрыто, будет раскрыто,
Ничто не останется неотомщенным.
Что тогда скажу я, несчастный,
Кого попрошу в защитники,
Когда даже праведник не будет
в безопасности?
Царь устрашающего величия,
Спасающий достойных спасения,
Спаси меня, источник милости.
Егора вывели из камеры, провели в некую комнату, в которой он раньше не бывал, прочли вот такую бумагу:
Выписка из протокола № 201 заседания Донского областного отдела ГПУ от 18 апреля 1922 года
Председатель – Емельянов, начальник особого отдела – Сетель, нач. секроперотдела – Каминский, начальник отдела ББ – Самойленко, врид начальника КР отдела – Окунев, начальник ЭКО – Эммануилов, врид секретаря – Рябиков.
Дело 131447
Слушали: По обвинению гр. Лощилина Георгия Павловича, 29 лет, в бандитизме.
Постановили: ввиду доказанности состава преступления применить к Лощилину Г. П. концлагерь на 5 лет с лишением свободы.
По квитанциям хозчасти № 203 и 193 – деньги вернуть владельцу.
Дело следствием прекратить и сдать в архив.
Секретарь. Подпись.
И добавили, что он будет отправлен в Рязанский концентрационный лагерь, где и будет отбывать наказание. Когда отправят? Точно не сегодня. Бумага осталась у Егора, и его повели обратно в камеру.
После долгого переезда и не менее долгого подпирания семафоров и столбов арестантский вагон прибыл в Рязань. Конвойные бегали к местным властям, и пока бегали, арестанты томились, ожидая, когда все решится и они выйдут на вольный воздух.
И наконец-то все решилось, и их начали выводить. Вывели, построили, пересчитали – все 34 арестанта налицо, никто по дороге не помер, не убежал и привидением не стал. Можно строиться в колонну по два и шагом идти в женский монастырь.
Да, никакой ошибки, лагерь принудительных работ в Рязани располагался именно в бывшем женском монастыре.
В стране победившего атеизма нужды в монастырях в каждом приличном городе властью не предусматривалось, а губернский город мог иметь и несколько их.
Были и специфические надобности, проистекающие из необходимости содержать достаточно большие массы людей и довольно долго. Нормативная вместимость лагеря принудительного труда составляла 300 заключенных. Фактически было и больше, в том же Рязанском лагере бывали времена, когда и по 1700 сидело, и даже по 6000, но для того обычно создавались филиалы лагеря. Но даже если взять нормативную вместимость – нужна довольно приличная площадь для размещения.
Воспользовавшись нормой для особых лагерей (она значительно более поздняя и жесткая), для барачного содержания заключенных нужны два-три барака или приспособленных здания, с полезной площадью помещений в 540 квадратных метров, исходя из вместимости барака либо здания в 100–200 человек. Практически это достигается использованием помещений, скажем, неработающего завода (один-два цеха). При этом дооборудование помещений требуется минимальное (устройство печного отопления и двухъярусных нар). Теперь в случае содержания заключенных в меньших камерах на 15–20 человек с тем же нормативом полезная площадь та же, но потребуется оборудовать дополнительные перегородки, разделив имеющиеся помещения на 15–20 камер. Это дополнительные расходы сами по себе, к которым нужно добавить необходимость использования значительно большей общей площади (разделив цех на несколько камер, приходится выделять дополнительную площадь на коридоры). Пожелав иметь камеры на 4 человека, нужно оборудовать 75 отдельных помещений и так далее. К этим расходам добавляется установка замков на каждую камеру (кстати, это весьма нетривиальная задача в рассматриваемый период). Фактически оборудовать в лагере здания с камерной системой содержания при минимальных затратах можно было, только используя для этого крупные монастыри, где были жилые корпуса для монахов с кельями, либо казематы в крепостных сооружениях.
Монастыри обычно имели стены и башни, когда чисто декоративные, когда вполне пригодные как крепостные. Поэтому, если имелся монастырь и не было необоримых его нынешних арендаторов, которые стоят насмерть на защите своих площадей, то монастырь так и напрашивается как место размещения лагеря. Там уже есть кельи, пригодные под камеры, есть какая-то кухня, где монахам и прочим готовится пища, есть погреба для хранения запасов, есть ограда, есть сады и огороды. Все это пригодится. И даже колокольня – в Рязанском лагере в ее помещениях разместили школу для обучения неграмотных заключенных. А в каком-нибудь ските может разместиться изолятор для заразных больных. Если этого нет – пользовались тем, что найдется: сгоревшей паровой мельницей, бараками близ станции Ряжск, помещениями винодельческого хозяйства в Абрау-Дюрсо.
От царского режима, конечно, остались тюремные здания, но они и при Николае Последнем работали с перегрузкой. В 1897 году Новороссийская губернская тюрьма имела вместимость 130–140 человек, а арестантов в ней бывало и 300, и больше.