Поразмыслив о грядущем, все искали, чем успокоить нервы. Желательно казенкой, но сойдет и виноградное вино. Их сотня до того набралась, что не увидела, как в город вошли красные. Они тогда квартировали в какой-то маленькой фабрике, спали на полу, в сараях стояли кони. А тут резко зазвучал кавалерийский горн, отрывая от выпивки. Закуска уже кончилась, пили так, занюхав рукавом.
– Эй, казара, выходите во двор и сдавайте оружие!
Кто смог, тот и встал. Отнесли свое оружие и соседа, свалили в кучу под навесом и пошли заливать дальше.
Егору тогда подумалось, что если нас сейчас рубить будут, то спокойно в царствие небесное перейдем и, может, без боли. Но рубить их не стали, принесли бочонок для разных надобностей, закрыли дверь и поставили часового. Часть казаков еще смогла продолжить пьянку, а Егор уже полег.
Утром проснулись с чугунными головами, хором вспомнили, что случилось вчера, и стали просить часового сначала о водичке, ибо внутри была жаркая пустыня, а потом разрешения обиходить коней. С водой им жизнь облегчили сразу, а с конями пришлось подождать, да и выпускали партиями по три человека. Заодно и забрали у кого еще в кармане что оружейное осталось.
Город тогда ему не показался, да и погода была не очень хорошая, и на душе свинцовая тяжесть. А вот сейчас совсем другое дело – тепло, нет пронизывающего и сильного ветра с горной цепи Варада, и город выглядит чистенько и красиво. И весь зеленью полон, хотя высаживать здесь деревья стоит больших трудов. Потом Егор искупался в море и ему понравилось: на воде легче лежать, и плыть легче, и она теплее, чем в речке. Вот если невовремя рот откроешь, и вода влетит в раскрытое, то невкусно выйдет, больно много горько-соленого.
Лагерь располагался за городом, по дороге на Мысхако. Проедешь предместье Станичку, где жили потомки азовских казаков, некогда поселенных тут, чтобы охраняли они побережье от происков турок и черкес, и вскоре увидишь Соленое озеро – так Егору рассказали. Над Соленым озером и стояли постройки лагеря. Левее – эта самая Станичка и рыбозавод, прямо – радиостанция, море и каменистая коса, отделяющая Соленое озеро от моря. Совсем правее – поселок Рыбачий, а если от него пройти еще дальше по берегу – там морская батарея, что защищает берег от визита вражеских кораблей. А меж этими пунктами – небольшие перелески, озерца и болотца, частью соленые, частью пресные, хуторки, где живут или жили люди. Хлеб в лагерь возят из города, вода рядом, в Вербовой балке, хотя с нею в городе не изобильно.
Но пустых мест много, и поэтому воинскими упражнениями заниматься никто не мешает, ну, кроме природы, потому что отрыть окопы в тамошних грунтах можно при помощи лома и кирки, и то не сразу. За тонкой полоской почвы начинаются камни. Когда нечто вроде густого горохового супа, где вместо жидкости – глина, а вместо горошин – мелкие камни. Когда многометровые слои камня же. Он не сильно прочен, но без кирки его не возьмешь. И легко осыпается, кстати.
Военные летние лагеря всегда любили. Жизнь на свежем воздухе – это не казарма. Там много удовольствий. особенно если можно пойти на море искупаться и поиграть в футбол – мое почтение! А если удрать вечерком в Станичку или Рыбацкое к девушкам, то совсем хорошо! Если же увольнительная в выходной день – вообще предел мечтаний!
У майора Лощилина заботы другие: разведпоиски в окрестных лесах. Это тоже делать надо, потому что нельзя знать обстановку вокруг себя, не выходя из лагеря дальше, чем на пляж. И они – разведчики, должны увидеть, нет ли высадки противника на каком-то пляже и у какого-то хутора.
Вот начнется война и нужно знать, на какой горке оборудовать наблюдательный пункт, где там есть источник воды (они могут и пересохнуть), и так далее. А оттого разведчики не только сидят и слушают лекции и политинформации, а обходят дозором окрестности.
Приезжали Анюта с Машенькой и жили тут в Рыбацком, снимая у хозяев угловую комнатку. Один день купались и загорали, другой день проводили в городе, а вечером встречались с Егором и делились впечатлениями. Им-то можно, лето, в школе занятий нет, это не служба Егора.
Егор все пытался понять, почему он, глядя на горы за бухтой, ощущает, что что-то неуловимо изменилось в пейзаже. Потом понял – весной двадцатого горы над бухтой были поросшими лесом, а сейчас наполовину лысые! И да, так и оказалось. Зима 1921/22 годов была очень холодной, из-за разрухи на транспорте уголь из Донбасса не поступал, потому и рубили деревья на хребте. Частично для домов, частично для цементных заводов – ну вот и деревьев стало поменьше. Из-за того же каменистого грунта на горных склонах деревья растут не сильно хорошо, тот же дубок здесь фактически куст напоминает, и много ли тех деревьев на топливо наберешь? Надо рубить побольше.
Семейство наслаждалось рыбой и фруктами, жаль, что к виноградному сезону дамам приходилось уезжать в Краснодар, а Егор крепил оборону страны.
В Испании бушевала гражданская война, а потом полыхнуло сильнее и в Китае. Как вполголоса говорили осведомленные лица, там тоже находилось место и время для подвигов, и нужные люди туда ездили на помощь. Но Егора не вызывали и не предлагали. Чем он был вполне доволен. Испанского языка он не знал, а снова в Китай – хватит с него того, что уже было.
Потребуется защищать родные места – силы еще есть, а там, за границей, есть и помоложе, и не намахавшиеся еще шашкой. Он, конечно, не знал, что в Испании бывшие его знакомые организовали нечто вроде «Активной разведки» и портили Франко жизнь и отдых. Там были товарищ Орловский и товарищ Ваупшасов, может, и кто другой тоже. А товарищ Черепанов в который раз вернулся в Китай и продолжил помогать тамошним жителям с японцами воевать.
Миша-старший и Даша теперь жили в Сталинграде. Миша-младший переведен в другой полк под Киев, сейчас служил и осваивал новые орудия. Придет приказ – и не усидят паны за бетонными стенами! Егор спросил, а есть ли в Польше бетонные укрепления на нашей границе? Миша ответил, что новых вроде как нет, но от австрийцев и германцев по бывшей линии фронта остались. Может, часть уже некондиционные, но бетон с годами набирает прочность.
Одесская девица так и не решилась ответить Мише. Он это осознал и нашел себе другую. И в 1938 году даже показал ее и жителям Сталинграда, и жителям Краснодара. Егору она понравилась, особенно тем, что с Миши глаз не сводила и старалась очутиться рядом. Анюта тоже ее хорошо оценила. Только бы все с детьми получилось!
Он спросил Анюту, а не видно ли у Любы того, что мать и другие находили у Марфуши. Анюта фыркнула и сказала, что не такой глаз-алмаз имеет, но она в фигуре невестки ничего плохого не видит. А дальше жизнь покажет. Она и показала, что с этим все хорошо, и двое внуков Егору полагается.
Отец с сыном переговорили по одному серьезному поводу. Мишу интересовало, почему Егор несколько раз воевал против красной власти, хотя не был ни богатеем, ни попом, ни дворянином, участие которых в Белом движении вполне обычно, хотя и там много исключений.
– Понимаешь, сына, я об этом тоже думал, и выходило так, что виноваты две вещи. Малограмотность моя и мое же стремление к справедливости. То, что малограмотный – это ты сам можешь представить, сколько и чему обычно учили казаков при царе. Поэтому казак обычно знал, что он слуга царев и что должен воевать с врагом внешним и внутренним. А пока не надо рубить врага внешнего и пороть врага внутреннего, он землю пашет и детьми обзаводится, чтобы было кому после него тех самых внутренних и внешних сокрушать. Вот в школе я книжки читать полюбил и стал спрашивать у казаков, у кого что за книжки есть и можно ли взять их почитать. Были и добрые души, что давали их мне. И что у них было: больше книжки про подвиги донцов и их атаманов вроде Бакланова и Платова против французов, турок, немцев, кавказцев. Хотя нет, вроде про немцев еще не было. Ну, ты понял, что там писали. И молодой казак вроде меня этим подпитывался. А об устройстве страны что я знал? И почему в стране земли вдоволь, а при этом во многих губерниях, да и в нашем войске у крестьянина земли едва одна десятина. Встречалось мне потом в книгах, что в Полтавской губернии у крестьян было по одной десятине земли на семью, как и у наших иногородних. В среднем, конечно. Но той же помещичьей земли в губернии столько, что если ее отдать крестьянам, то на каждое хозяйство придется не по одной десятине, а по четыре. Понимал ли я это? Нет. Хорошо, что наш Двенадцатый полк на крестьянские волнения не посылали, и не нужно было ни стрелять, ни рубить, ни пороть. А ведь могло так случиться, что пришлось бы. И добавлю про тот же казачий вопрос с землей. Например, Кубанскому войску выделили землю даже с запасом, а к середине прошлого века резерва земли почти что и не стало. Потому что раздали землю без счета офицерам и генералам Войска, а дети мужского пола-то рождаться продолжили! После завоевания Западного Кавказа земель сильно прибавилось, но это земли на горных склонах, для выращивания пшеницы как их пахать? А казаков туда чуть ли не силой отправляли, и на этих землях еще попробуй собери сына на службу! Но, как ты знаешь, среди кубанских казаков тех, кто за белых воевал, было много. И это не всегда богатые казаки из равнинных станиц, и бедных тоже хватало. А вот понимали ли бедные казаки, за что они воюют в восемнадцатом? Наверное, нет.
Что касается моей любви к справедливости, то она, конечно, тоже из-за моей темноты выходила кривоватой. Вот прослышал, что Федот Подтелков лично пленных офицеров рубил и расстреливал, и я на нем крест поставил, посчитав, что не годится он в начальники. Оттого, когда его арестовывали, я в станицу Боковскую поехал с оружием, хорошо, что воевать не пришлось, – сдался Подтелков. Мы и начали разъезжаться, дескать, все сделано, китайцев, которых все палачами считали, у Федота нет, оружие сдал, так что отправят его и его отряд без оружия за границу Войска. Самое страшное – всыплют Федоту плетей, и то не обязательно. А вышло что – кромешный ужас. Я, конечно, потом хуторскому атаману сказал, что если мы договариваемся, что нам Федот сдается под гарантию жизни, а мы его вешаем, а его людей стреляем, то это прямо то самое, чем Мария Магдалина занималась допрежь того, что Иисуса встретила. Но она хоть Иисуса увидела и очистилась, а нам чем с себя кровь смыть? Атаман меня матерно покрыл, я его так же, а Мирона, что имел кличку «Олухов», – с ног кулаком сшиб. Если атаман старый человек и заслуженный, то с чего его