кулаком в рожу бить? А вот Мирона за такие же слова в мой адрес вполне можно.
За Краснова я воевать не хотел, но мобилизацию объявили и пришлось идти. В Вешенском восстании – тут меня та самая справедливость и подвела. Поехал в станицу ругаться, за что стариков в тюрьму посадили, и сам под замок попал. А тут восставшие казаки меня освободили и сказали, что скажи «спасибо» за то, что мы не опоздали, а то пошел бы под расстрел. Могли и так сделать. Выглядел я пострашнее, чем старые деды, что на завалинках сидели и красную власть ругали.
А следующий раз случился больше по ошибке. Тетя твоя Даша прослышала, что меня собираются арестовывать, потому что я-де начал других казаков к бунту подбивать, вот она ночью и прибежала и мне про это рассказала. Я-то этого не делал, но разобрались бы со мной, по совести и по справедливости? Не могу быть уверенным. Вот тебе, Миша, мой рассказ про идейные блуждания в тумане Гражданской войны. Получается, что против Советской власти я воевал без серьезных претензий к ней. Так вот совпало. И брат мой Иван не сильно хотел против нее воевать, но по мобилизации пошел и погиб, воюя против красных.
– Да, батя, мне и дядя Миша много рассказывал, что в Гражданскую войну не все идейными были, и их в другие ряды заносило, зачастую без желания. Пришли и мобилизовали. А также про то, что, особенно поначалу, к красным прибивалась и всякая сволочь, вроде Булак-Балаховича или Григорьева. И понятно, что это сволочь, стало не сразу, а до того сволочь расстреливала, и, может, даже невиновных. И их родные затаивали злобу не только на этих вот… фигур, но и на Советскую власть.
– Да, Миша, тяжелое был время. Когда стал царем Михаил Романов, тогда междуусобье длилось вроде как двенадцать лет или даже больше. И, когда Романовы ушли, если по русским губерниям считать, то пять лет, а по нерусским – может, и больше десятка. Ибрагим-бека поймали в тридцать первом, то есть четырнадцать лет. Ну и разная мелочь еще годика два бегала…
Тяжелый год Егора тоже миновал и не задел. Правда, медаль «Двадцать лет РККА» ему не обломилась. С учетом службы у белых двадцати лет службы не набиралось, а орден он получил не за Гражданскую войну, а позже. Медаль была красивая, но и ладно, не полагается, так не полагается, и без нее есть что носить на груди.
В тридцать девятом году исполнилась заветная мечта его товарищей по «Активной разведке» – кончилась панская Польша и защищать ее желающих не так много оказалось.
Это, конечно, не самый лучший белорусский язык, но чего уже от Егора требовать.
А в сороковом году восторжествовало то, чего добивалась «Активная разведка» в Бессарабии. Там румыны и тени сопротивления не оказали, да еще и побросали оружие и боеприпасы по дороге, чтобы они не мешали уходить.
А завершили это смиренной просьбой вернуть оброненное, которое мешало быстро удрать за Прут и не запутаться шпорами и портупеей в кустах.
Какое-то везение и исполнение желаний по всем фронтам.
А тут еще летом сорокового произошел рост в звании – стал он подполковником. До этого такого звания не было при введении их в Красной Армии. Был такой чин при царе, а в казачьих войсках его аналогом – войсковой старшина. В артиллерии тогда командиры батарей такой чин имели, судя по обоим батареям при их дивизии. И это Анюту запутало. Раньше тремя шпалами в петлицах обладали полковники, а теперь подполковники, а полковник носил уже четыре. Вот и супруга, увидев Егора с новыми знаками различия, решила, что муж теперь полковник! Может, и станет, но пока еще нет.
Миша, недавно получивший звание капитана и шутивший, что скоро догонит отца, снова отстал. Он теперь служил в Белоруссии, в новом тяжелом полку командиром дивизиона. Он зимой подавал рапорты, чтобы его направили на финский фронт, но начальство ответило, что найдется, кому другому финский бетон крушить.
Миша отказом был недоволен. Егор же ему писал, что всякого человека ждет свое дело, так что и война не уйдет от него, если она ему суждена. Пусть готовится к ней, чтобы выглядеть достойно. Он, конечно, понимал, что молодому такие слова, несомненно правильные, просто в душу не войдут. Вот когда Миша старше станет, тогда и поймет. А пока…
Маша в тридцать девятом закончила школу, но, никак не решив, чем она должна заняться, решила сделать паузу и устроилась швеей на фабрику имени Кирова. Педагогом, как мама, она быть не хотела, но вот кем же? Думала почти год, а затем решила учиться на врача. Ну что же, профессия достойная и всеми уважаемая, да и когда-то семья будет, найдется, кого лечить – и будущего мужа, и будущих детей. Да и мама с папой уже не молоденькие, может, доктор Маша им понадобится.
Егор снова поменял место службы. Таманская дивизия стала базой для формирования новой, 157-й дивизии, которая и осталась в Новороссийске, а 74-ю перебросили в Одесский военный округ. Но Егор к тому времени уже служил в училище, в Краснодаре. Училище сначала было кавалерийским, сейчас артиллерийским, но ходили слухи, что станет каким-то другим.
Это сбылось, но немного позже. Все вроде бы случилось, не хватало лишь нового визита сверхъестественных существ, хоть Курше, хоть Водяного Деда, чтобы вышли они откуда-то и наполнили его жизнь доселе не осознаваемым смыслом. Может, местные боги адыгов передадут привет от Курше? И Егор как бы в шутку стал спрашивать у курсантов из адыгейцев, какие у них раньше боги были, что отвечали за крупный рогатый скот или воду. Курсанты явно чувствовали подвох и мялись, да и было видно, что родные им про это не рассказывали. Но один курсант, когда к нему приехали навестить его родственники, спросил их. Те поразились, но ответили.
Как оказалось, есть два покровителя быков, один из них покровительствует тем волам, на которых пашут, а один – всем прочим быкам. Насчет воды – имелись две девы, которые разным водам покровительствуют, одна речным, а одна морским. Курсант назвал их имена, но они у Егора не удержались в памяти. Ну что же, будет какое-то представление, кто здесь за что отвечает, чтобы не ожидать от покровителя пахотных волов дождя или наоборот.
Осенью сорокового года Маша поступила в мединститут. А Миша-младший решил поступать в Академию. Если очное обучение начальство не поддержит, то учиться заочно. Такой формат обучения существовал. Поэтому ему пришлось тратить часть свободного времени на учебники. Люба его в этом поддерживала.
Эпилог
Но с осени Егор стал ощущать себя хуже. Пока он не занимался физическими упражнениями, все было хорошо, но попытавшись бежать, он быстро сдавал и начинал задыхаться. Если весной или летом он мог бежать во главе колонны курсантов на утренней пробежке и совершать пеший марш вровень с ними, то сейчас уже нет. Что-то происходило с ним, и при этом это была не болезнь вроде туберкулеза, да и старостью язык не поворачивался это назвать. Может, просто пора искать место службы поспокойнее или даже вообще подумать о пенсии? Пока такие мысли Егор жене не озвучивал, вдруг это какое-то временное ухудшение здоровья. И он даже у кадровиков интересоваться не стал перспективами ухода на пенсию.
Но лучше не становилось. Все чаше беспокоила одышка, да и многие замечали, что он что-то очень бледен, не болен ли? Егор отнекивался, но Аня тоже не была слепой. И она поставила вопрос ребром: что с ним, как давно и насколько сильно?
Узнав, она, как женщина мудрая, начала не с военных докторов, а со штатских, чтобы его слишком рано не отправили в запас по здоровью, если можно без этого обойтись. Маша помогла разузнать, кто в Институте имени Красной Армии лучший знаток болезней сердца, а потом ему показали Егора. Профессор очень подробно осмотрел больного, причем отчего-то его интересовал пульс на бедренных артериях, и сказал, что у Егора плохо работает сердце. Называется это стеноз аортального отверстия. И пояснил, что кровь из сердца выбрасывается в аорту – это самая большая артерия тела, а от аорты уже приходит ко всем органам и тканям. Если отверстие клапана сужено, то крови начинает не хватать, поэтому Егору и становится трудно бегать и ходить.
– Что можно сделать?
– Немногое, лечение больше симптоматическое и будет устранять только отдельные проявления, и то, возможно, не полностью.
– Что дальше?
– Зависит от того, насколько болезнь будет прогрессировать. Будет нарастать сердечная недостаточность. Больной не сможет работать, потом и на улицу выходить будет тяжело. А выйдя – разве что у калитки посидит, а потом долго будет собираться с силами пойти домой. Возможно, все будет не так быстро, но физические нагрузки надо резко сократить.
– Отчего все это?
– Причин много, но, судя по Егору, он провел жизнь активную, полную тревог, попыток эту жизнь прекратить со стороны его врагов, и все это отражалось на здоровье.
– Сколько времени будет прогрессировать болезнь?
Профессор в Бога перестал верить еще в студентах, поэтому не сможет ответить, как во времена до неверия – на все воля Божья. А более точно он сказать не может.
Выписал список препаратов, которые рекомендовал бы принимать, посоветовал не простужаться, чтобы это не било по сердцу, не пить и не курить, и распрощался с посетителями.
На семейном совете Егор сказал, что он спешить с уходом со службы не будет, попринимает рекомендованные лекарства, вдруг от них состояние улучшится. Когда не сможет служить, так и пойдет на заслуженный отдых. Если хватит сил, будет деток обучать винтовку разбирать, нет – будет сторожить какой-нибудь склад. Почему он говорит о работе военрука или сторожа? Потому что знает: когда человек уходит от активной жизни и начинает сидеть на завалинке, вспоминая, что он уже старый и никуда торопиться не надо – такие действительно быстро уходят. Даже старый дед, который везде свой нос сует и мнение высказывает, и то дольше протянет.