тоили мало.
Правда, Егор не знал, что в конце этого года появятся червонцы, и эта проблема немножко ослабнет. Почему немножко? Потому что совзнаки еще ходили, и червонцы их сразу не вытеснили.
Так что он мысленно согласился и без особых условий. Но потом мысленно же решил, что надо намекнуть на то, что стоит от «монастыря» освободиться. Тот самый ростовский сиделец, который раньше сидел в лагере за кражу госпитального белья, тогда сказал, что у них в лагере были и такие, что работали на своей работе, жили дома, а в лагерь приходили только периодически, сказать, что все идет путем всея земли, и дела идут, и срок тоже…
Но когда он будет вразумлять соседей не выращивать у себя буйную поросль, то посещать лагерь-то с докладом не сможет? Неплохо бы полностью освободиться от не отсиженного остатка из пяти лет, но снова сложности: не будет ли это с его стороны неслыханной наглостью? Подумал, подумал и решил, что сказать об этом надо, но не в лоб, а вроде: как будет сочетаться рязанский лагерь и его пребывание где-нибудь в Вилейке и с другой стороны границы? Насчет Вилейки он точно не знал, отошел ли этот город Польше или нет. Название запомнилось по германской войне, но если и отошел, то значит, не Вилейка, а Пролейка. Или другое место.
Егор, конечно, зря беспокоился, потому что у губернского отдела (или подотдела) принудительного труда, которому подчинялся лагерь, право освобождать от наказания вообще было. По факту были и случаи, когда человек передавался в ЧК и работал там, перейдя на положение правоохранителя из положения репрессированного. А что делал владелец карусели Иван Наталич в ЧК после освобождения – автор вам ответить не сможет.
Не всегда человек, резко меняющий свою жизнь, перед этим дни и недели ходит, думу думает, руки заламывает и иные жесты делает. Многое в нем происходит где-то внутри, а потом он внезапно встает, идет и говорит, что… Или делает несколько неожиданное, чего никто предугадал. Так произошло и с Егором – варево кипело где-то в глубине, а потом явилось в виде решения согласиться. Причем это не заняло дни, это явилось… ну, почти что сразу.
В качестве иллюстрации к ранее сказанному о «и такие под знамена становились».
Слово кандидату исторических наук Петру Шорникову о том, как белогвардейцы и красные вместе боролись с румынами.
«Как только в январе 1918 года румынские войска вторглись в Бессарабию, развернулось освободительное движение. Большевиков повел на борьбу Павел Ткаченко (Яков Яковлевич Антипов). Но фронт патриотического сопротивления был шире.
Начала складываться нелегальная организация „Спасение Бессарабии“. Ее возглавили бежавшие в Одессу бывший депутат российской Думы, потомок молдавских бояр, предводитель бессарабского дворянства Александр Крупенский и градоначальник Кишинева Александр Шмидт.
Сеть военного подполья сформировали офицеры – уроженцы Бессарабии во главе с генерал-лейтенантом Александром Евреиновым. В начале декабря 1918 года, после разгона Сфатул цэрий и упразднения эфемерной „Бессарабской автономии“, генерал Евреинов созвал совещание. В нем приняли участие полковники Зеленицкий, Лысенко, Журьяри, Сатмалов, Куш, Гагауз и Цепушелов – военная секция организации „Спасение Бессарабии“. Было принято решение о подготовке восстания. Георгию Александровичу Журьяри, бессарабскому дворянину с французской фамилией, было поручено для партизанских действий в Бессарабии сформировать в Тирасполе добровольческий полк.
В течение месяца Журьяри сформировал в Тирасполе офицерский полк: тысяча штыков, четыре пушки, 24 пулемета.
Восстание готовили и большевики. Большевистские подпольные организации севера Бессарабии собирали оружие и брали на учет бывших фронтовиков. В Подольской губернии бывший унтер-офицер русской армии Григорий Барбуца сформировал из добровольцев-молдаван партизанский отряд численностью в 600 штыков.
На 20 января 1919 года было назначено открытие Версальской конференции стран – участниц Первой мировой войны. Румыния собиралась получить санкции Антанты на аннексию Бессарабии. Руководители организации „Спасение Бессарабии“ знали об этом.
А. Н. Крупенский и А. К. Шмидт в декабре 1918 года выехали в Париж и организовали во французской прессе кампанию протеста против признания аннексии Бессарабии.
Накануне открытия конференции, 19 декабря 1918 года, отряд Григория Барбуцы перешел по мосту Днестр, ворвался в Атаки и разгромил румынский гарнизон. К восстанию присоединились жители более ста сел, в уездном городе Хотин восставшие создали директорию – временное правительство освобождаемой Бессарабии.
Территорию от Днестра в Бендерах до Черного моря оккупировали 16-я французская дивизия, румынские войска, польский легион и даже греческие части. Вопрос о том, как предотвратить их использование против хотинских повстанцев, обсудил одесский подпольный революционный комитет.
Решения подпольного ревкома предполагали договоренность большевиков с бессарабскими белогвардейцами и с петлюровцами.
Красные партизаны – как будто и нет в Тирасполе тысячи белогвардейцев! – вступили в город, освободили из тюрьмы политзаключенных, а затем на митинге провозгласили создание Молдавской советской республики.
Из Суклеи, Малаешт, Владимировки и других сел в Тирасполь прибыли несколько отрядов, а из Одессы поездом – через Раздельную, где стоял петлюровский Слободской полк, – партизанский отряд Григория Ивановича Котовского, 250 бойцов. Командующий 16-й дивизией генерал Кот, чей штаб находился в Бендерах, получил приказ разоружить партизан. В Тирасполь был направлен один из батальонов Авиньонского полка.
Партизаны на автомобиле с белым флагом направились на переговоры, но французы предложения убраться не поняли. Авиньонцы атаковали Тирасполь. Партизаны устроили им даже не бой, а избиение: более ста солдат противника были убиты, 32 взяты в плен.
Пленных партизаны привели на митинг в центре ТирасНадя. Кто-то, явно не житель села Маяки, переводил им слова ораторов о том, что рабочие и крестьяне Франции не должны воевать против России. Затем прибыли полевые кухни, накормили всех борщом и кашей, партизаны налили пленным по стакану самогона. По возвращении в Бендеры пленные, рассказав о бое и своих приключениях, вывели Авиньонский полк из повиновения командирам. Повторно штурмовать Тирасполь генерал Кот отказался.
В те же дни партизаны вступили в Рыбницу и Дубоссары, вывесили красные флаги и устроили митинги с оркестром, чтобы было видно и слышно на западном берегу Днестра.
В мае 1919 года Тирасполь заняли части Красной Армии. По сведениям румынской разведки, некоторые из бессарабских офицеров возвратились в Бессарабию, но большинство присоединилось к большевикам».
Это еще одна иллюстрация к тому, что такое румынская власть, если против нее вместе готовы воевать большевики и белогвардейцы.
Товарищ Западный вернулся через четыре дня, увидел Егора и услышал «Да», а также два его… Ну, не условия, а интересующие его проблемы.
– По поводу снятия наказания. У меня есть «добро» на освобождение тебя от приговора. Извини, я тут могу неправильно сказать, как в Наркомюсте это называют. Поэтому лагерь об этом будет побыстрее извещен, но насколько здешние совбуры поворотливы – сказать не готов. Но пугнем их, чтобы не спали на ходу. Так что в дело пойдешь свободным и не пораженным в правах. Конечно, выбирать кого-то в Совет тебе будет сложновато, а тебя самого тоже пока никуда не выберут, ни в станичный Совет, ни в хуторской. Касательно жалованья – оно тебе будет, и скажу по секрету: вскоре с совзнаками кое-что изменится. Но это пока покрыто «мрачной завесой непостижимости». Но скоро завеса должна развеяться. Когда бумаги дойдут до адреса и будут приняты к исполнению, поедешь сначала в Москву, а потом… западнее, скажем так. Есть вопросы?
– Я слышал, что при освобождении здешние сидельцы ждут, когда придет бумага из местной ЧК, что она не против, тогда освобожденный едет в родные места и там становится на учет. Если же ЧК против, то его в рязанских краях поселяют. Но так дело может надолго затянуться.
– Я понял. Ты знаешь, у украинских товарищей такой практики нет, поэтому там все проходило без ожидания. Но я это простучу и узнаю, чтобы здешние освобожденные не сидели, ожидая бумаг.
– Почему «простучу»?
– Ну, ты, наверное, с царскими жандармами не сталкивался так, чтобы они тебя искали и обыск в доме устраивали. Когда они что-то серьезно искали, то стенки простукивали, нет ли под обоями тайника, где хранится запрещенная литература, скажем, или шрифт для подпольной типографии. Если какая-то половица хлябает, ее могли оторвать и посмотреть, нет ли под полом тоже чего-то нехорошего. Вот у меня так и нашли шестизарядный «Бульдог» под половицей, а шрифт и прокламации – нет. А дальше для них наступила сложность. На тот момент не было закона, чтобы мещане не могли дома иметь револьвер, если они из него в местах общественного удовольствия не палили, то и ничего, и я отпирался – не мой и все тут, а кто его там оставил – откуда мне знать? Комнаты в доме кому только не сдавались. Филеры меня видели, что я к кое-кому в гости захожу, но, видимо, доносили не очень точно. Ну и вот так меня прямо уличить и посадить нельзя было, вот и отправили в административную ссылку в город Пудож на три года. Я там ссыльным был не один, мы демонстрацию устроили, оделись в траур и вышли на траурное шествие, как раз недавно случилось в Питере «Кровавое воскресенье», когда рабочую демонстрацию расстреляли. Вот все политические ссыльные и жены их, у кого они были, и пошли… Ну ладно, это к делу не относится, это я, наверное, стареть начал, раз в воспоминания погружаюсь. Жди, будет тебе освобождение и указание, куда прибыть надо, только до этого не устрой в монастыре «злобесное претыкание» и штурм женского корпуса.
– Женский корпус будет напоследок.
– Бывай, Егор, надеюсь, что встретимся известно где!
Вроде как сообщили радостную весть, а душа от счастья не рвется ввысь. И вообще, с момента ухода к Лысому радость в жизни была только одна, когда Мишатку увидел и обнял. И то ненадолго, потому что сын сказал о Полюшке, а потом за спиной затвор достал патрон.