Я что-то слышал об этом имени в Нью-Йорке, но что? Второй акт был чуть резвее, а может, это казалось, так как сидеть оставалось меньше, чем сначала.
Я ушел чуть раньше, купил на площади цветы, оставил их Вере на служебном входе и уехал.
Утром мы созвонились.
— Спасибо за цветы. Как вам спектакль?
— Очень понравился, очень, — сказал я.
Играла она слабо, спектакль был ужасный, это была не ее роль и не ее пьеса. Я видел эту роль в кино в исполнении известной американской актрисы, первой бляди Голливуда, ее вряд ли кто мог переиграть, не говоря уже о втором… Тоже глагол… (Приставка пере.) Зная театр, я сделал рискованный шаг:
— А такая актриса… еще играет в театре?
— Да, она моя напарница в новом спектакле «Идеальная жена». Хотите прийти посмотреть? Я собиралась вас пригласить. Заодно и ее увидите на сцене…
— С удовольствием. Об этой даме: я забыл ее телефон в Нью-Йорке, а меня просили позвонить и передать на словах. Вы… не могли бы дать ее телефон?
— Конечно, никаких проблем. — И она, видимо открыв телефонную книжечку, назвала номер. Который я сразу записал в блокнот с бело-желтыми страницами.
— А когда спектакль? — спросил я.
— В эту субботу. Я постараюсь достать вам пропуск, так как билеты давно уже проданы. Это премьерный спектакль.
— Спасибо, — сказал я, и мы поговорили ни о чем.
Дни я проводил в редакциях, которые видеть уже не мог. Стоял июнь, жара, пыль. Я был один в этом городе и зверел от одиночества, тоски и какой-то печали. В этот вечер, выйдя раньше из ресторана, я нашел монету и работающий автомат. Я не знал, что еще делать. Я позвонил ей — от тоски и бездействия. Зачем я набирал этот номер 299–85–85? Было полдесятого вечера. На другом конце трубку долго не брали, и я хотел уже повесить мою. Как раздался щелчок и монета провалилась. Где сейчас эта монета?
— Алло?
— Здравствуйте, — сказал я.
— Здравствуйте, — сказали в трубке, не удивившись, и…
— Меня зовут… — И я представился.
Ожидая, что сейчас зададут смертельный в своей простоте вопрос: что вы хотите? Вот этого я не знал, я звонил просто так. В поисках ничего или утраченного времени.
И был поражен. Поставленный правильно для сцены голос произнес:
— А я о вас уже слышала.
— Надеюсь, не с экрана телевизора: разыскивается убийца, особые приметы…
Она звонко рассмеялась:
— Нет, у вас гостила моя знакомая в Нью-Йорке. Прошедшей зимою.
— А-а. — Я предпочитал не вспоминать этот период.
— Вы давно у нас? — осведомился голос.
— С неделю. Я хотел бы с вами увидеться и поговорить.
Возникло молчание. На любой ее следующий вопрос у меня не было ответа. И вдруг:
— Вам удобно приехать через час?
— Не будет поздно?
— Нет, что вы, я раньше двух не ложусь.
— Какой адрес? — слегка осевшим голосом спросил я.
Отловив в ночи ездока, скорее всего — беспечного, не желающего ничего, кроме большого количества денег (как странно: а я думал, доброта — спасет мир), и заехав к маме, захватив большой пакет, я собрался нестись вниз.
— Сыночек, когда ты вернешься? — спросила родившая меня.
— Аллах знает, — сказал я. И она улыбнулась, все поняв. — Но даже он — не знает. — И умчался.
Актриса жила на одной из маленьких, бесшумных улиц в центре, месте, о котором я и понятия не имел.
Рассчитавшись с водителем-частником за все плохое в его жизни, я поднялся на пятый этаж. Я был одет в светлый костюм, голубую рубашку, темно-синий галстук и дорогие туфли, которые я купил недорого.
И позвонил в дверь. Через буквально минуту мне открыли.
— Здравствуйте! Проходите, меня зовут Тая.
— Очень приятно. — Я пожал ей руку, обняв своей ладонью. Рука была мягкая. — Вы изменились как-то…
— В лучшую сторону или худшую?! — Она засмеялась негромко. Даже не поинтересовавшись, где я ее видел. Ее, казалось, ничего не интересовало, что касалось ее.
— Это смотря куда река течет.
— Не смущайтесь, проходите, где вы хотите сесть — на кухне или в комнате?
— Да уж по традиции, только если можно сначала помыть руки?
— Конечно можно, — улыбнулась она, показав мне куда.
Ванна была красиво отделана. Я попытался справиться с непослушными волосами, бесполезно, и вышел к протянутому ожидающему полотенцу. Она дала лучшее. Это мне понравилось. Я любил доброту.
Она показала путь и усадила у окна в кухне, сев напротив. В этом государстве все встречи, разговоры, дела, беседы, застолья, объяснения — происходили только в кухне. Традиция, связанная с чаепитием и небольшими квартирами.
— Будете чай? — Она впервые посмотрела внимательно на меня. Я на нее.
— И чай — тоже.
— А что еще?
— Отвлечения и расслабления.
— Обстановка давит?
— Очень.
— Хотите выпить? Что вы пьете? Впрочем, у меня небольшой выбор.
Она достала бутылку водки, исполненную для заграницы. Я угощаю ее американскими сигаретами, жевательной резинкой, которую Тая, оказывается, любит, и орешками. (Все мое ношу с собой.)
Она ставит на стол два аккуратно отлитых стаканчика.
— Вам нужно чем-то закусывать? — Она с любопытством смотрит мне в глаза. Видимо, привыкла к диалогам — с партнерами. И ожидает реплики.
— Стакан холодной воды из-под крана.
— У нас вода не очень… у меня есть, кажется, минеральная. — Она наклоняется к холодильнику, я рикошетом смотрю на бедро.
— Я не пью газированное, простую — нормально.
Она наливает в высокий бокал, ставит и садится.
Смотрит опять на меня. Я на нее.
— Наливайте!
— Я могу?..
— Еще как! — улыбается она.
— Вам полную?
— Мне — как вам.
Я вздрагиваю. Слишком точное попадание, в десятку. Вряд ли она читала что-то из… Хотя я дарил книги зимней гостье.
Я разливаю бесцветную, прозрачную жидкость.
— За встречу, хотя мне и неудобно, что я…
— Все удобно, давайте чокнемся и выпьем. А то водка остывает.
Она закусывает жевательной резинкой.
— Вы не против, если я закурю?
Я поспешно открываю салатную пачку, срывая с нее чешую. И зажигаю деревянную спичку. Спичку из дерева.
Она глубоко затягивается, не выпуская дым. Потом выпускает, почти бесцветный. Сколько же осело в легких? Я смотрю на ее грудь, как будто пытаюсь быть рентгеном.
— Как вам город, наша жизнь? Утомляет?
И вдруг я неожиданно рассказываю про редакции, издательства, редакторов, мотания целые дни, запах вонючих папирос или сигарет, пот из-под мышек и бесконечные обещания. Я говорю и говорю, а она внимательно слушает. И я очень удивлен.
— А можно посмотреть, что вы даете им читать?
Я удивлен еще больше и достаю свои книги, изданные в Нью-Йорке. Она придвигает их и сразу начинает рассматривать.
— Очень интересно, — говорит Тая как будто про себя.
— У вас что, еще не исчезло желание читать?
— Без чтения я вообще бы не смогла жить. А можно мне это почитать?
Я не то что удивлен, но слегка озадачен, приписывая это дани приличия.
— Я могу вам оставить первую книгу, так как остальные мне нужны завтра, а потом…
— Спасибо. Я очень рада.
— Выпьем еще, — предложил я. И разлил.
Она выпила до дна и закурила. У меня потеплело в голове и засосало в желудке. Видимо, она услышала.
— Вам все-таки надо чем-то закусывать. А у меня только — батон, масло и помидор.
— Соль еще — и тогда все будет прекрасно.
— Соль — всенепременно. — Она поднялась и стала быстро доставать и нарезать. Через минуту мокрый кровавый помидор разливал свой аромат на тарелке. Она сама намазала масло на отрезанный тонко кусочек батона. Я поблагодарил ее и налил в третий раз. Бог любит троицу.
Водка начала действовать, и я не хотел упускать момента. Она поставила для меня тарелку.
— А вы?
— Я не ем после шести, — извинилась она.
— Какие у вас планы на лето? — спросил гость. Я.
— Кончается театральный сезон. В августе я собираюсь в Нью-Йорк.
— A-а, теперь я понимаю, почему вы меня так быстро приняли, — кисло сказал я.
— У меня там ближайшая подруга детства, она и пригласила.
Я задумался.
— Так что не бойтесь! — пошутила серьезно она.
— Я не из пугливых. Буду рад вас видеть, — сказал я банально.
— Моя здешняя знакомая говорила, что вы не в восторге от наших гостей.
— Долгие гости — трудные гости. Хотя то, что произошло с ней, надеюсь, не произойдет в моей жизни больше никогда.
Я ожидал вопроса, но она не задала. Она вообще никогда не задавала вопросов.
— Я даже не попрошу у вас номер телефона…
— Я его сам дам.
— Когда уедете?..
Я взял белую салфетку и написал свои номера телефонов.
Она изогнула бровь в удивлении.
— Право, в этом нет необходимости. Вы чересчур любезны.
Я откусил долгожданный бутерброд с маслом и подцепил круг помидора. Посолив солью и то, и другое, я подумал: зачем я здесь сижу? У нее были изящные руки. Ее изящная рука взяла бутылку и разлила нам снова.
— Выпьем за вас и ваши успехи у нас!
— Благодарю. — Я выпил до дна и почувствовал, что мне жарко.
— Вы не против, если я сниму пиджак?
— Я повешу его на вешалку, жалко будет, если помнется: он очень красивый.
Я посмотрел на нее, не поняв, шутит она или всерьез. Она была в голубой котоновой майке и немодной пестрой юбке прошлых лет. Она отнесла пиджак и вернулась.
— Вы не против, если я положу водку в испаритель, она уже не холодная.
— Конечно, конечно.
Я встал, чуть не зацепив стол. Что-то рано. Мне показалось это быстротечным симптомом.
— Когда у меня гости, я после каждого розлива кладу бутылку в испаритель. Гости, особенно американцы, недоумевают. Я сразу объясняю, что мне не жалко и я налью опять (еще три охлаждаются), просто водка должна быть замороженной и ледяной. В запотевшей бутылке, чтобы легко пилась.
— Я с вами согласна. Хотя мой любимый напиток — джин. Водку я обычно не пью. Только по особым случаям.