Я был очень тронут и, справившись с комом в горле, поблагодарил, сказав, что ничего.
В двенадцать дня я встречался с Михаилом Малиновым в его издательстве-редакции. Я должен был вручить ему рукопись «После Натальи» — для рассмотрения.
Выпив пустой чай, я стал смотреть в окно. Замкнутый двор пустынного сада, облетевшие деревья, неуют осени.
Машина стояла в гараже, и, хотя гаражные были предупреждены, вывели ее только после взятки. Причем в аборигенной валюте брать не хотели.
— Алексей, заходи. — Малинов протягивает мне руку, две секретарши в приемной стоят навытяжку.
Я огляделся в просторном кабинете с большими окнами и уютным письменным столом. За нами бесшумно закрывают двойные двери. Я дарю ему пару галстуков: он нравится мне, честный, прямой, открытый. Хотя я понимал, чтобы вести журнал и издавать, да еще когда Империя перестраивалась, — в душе — он должен быть делец. Со мной он всегда был предельно откровенен, и я обожал слушать, когда он говорил, как дед его в деревне предсказывал Апокалипсис. Миру и не только Империи.
— Катимся на космической скорости, — продолжал Михаил Малинов. — Ты посмотри, что сделал Президент, собственноручно разрушил военно-промышленный комплекс, который приносил нам триллионы долларов. Убил золотого гуся, чтобы получить в Германии — Почетного гражданина. А чем он народ собирался кормить — как Христос — семью хлебами?!
— Но он освободил вас от рабства. Сегодня — никого не сажают.
— Алексей, наш народ лучше будет сытым рабом, чем свободным голодным. Вы этого там, на Западе, не понимаете. Они жили века под ярмом. Зачем менять?.. Ладно, давай о тебе. Как долетел? Я помню, ты мне говорил, как любишь летать.
— «Любовь во мне угасла не совсем…»
Я положил на стол машинопись с длинными страницами «После Натальи».
— Ты хочешь, чтобы я это прочитал?
— Робко надеюсь.
— Дашь неделю — мы сейчас готовим декабрьский номер, очень важный? И я зашиваюсь со своими заместителями.
Я «дал» ему неделю, и он понесся на очередное заседание в комитет. Устроив меня удобно за своим личным столом и подарив три книги, подписав их на память. Сказав, что я могу звонить хоть на Луну. Но я там никого не знал…
Я набрал телефон Джорджа, но в издательстве мне сказали, что он дома. Я был удивлен — в час дня!
Кряхтящий голос в трубке.
— Джордж, — сказал я по-английски, — хелло, как дела?
— Хуево, — ответил он, — сломал правую руку, не могу даже онанировать.
— А левой?
— Не знаю, не пробовал. Где ты, ты где?
— Недалеко от вас, на улице Честности. Привез вам кое-что.
— Так давай приезжай, завтра в два часа заедет мой соиздатель из Тамбова. Заодно порешим всё с твоей книжкой. Американских классиков надо издавать. Жена какой-нибудь обед состряпает, хотя жрать у нас ни хера нет.
Я уговариваюсь с ним на час раньше, чтобы у нас был час потрепаться. Он приятный трепач. Пожалуй, лучший из всех, кого встречал в Империи. Соловей!..
— Как Тайка? Наша актриса.
— Не знаю.
— Ты ей не звонил?
— Занят. Много беготни.
— Ну давай, до завтра. Не могу сидеть, гипс давит.
После я поехал на встречу с известным кинорежиссером, я хотел, чтобы он экранизировал мой роман. Пан принял меня в своем трехэтажном особняке, опять-таки недалеко от Булгаковских прудов. Благосклонно взял мои книги в подарок, пообещав, что прочтет. И задал мне единственный вопрос:
— Скажите, Алексей, а вы состоятельный человек?
Больше его ничего не интересовало касательно моей персоны.
Деньги, господин Саккар, деньги. Мы еще вернемся к ним.
Вечером я приехал «сюрпризом» к родительнице и позвонил в дверь. Она чуть не «умерла» от счастья. Выпив с ней чай и поговорив с час, я не выдержал. Вскочив в машину, я понесся к Таиному дому.
С непонятным волнением и трепетом (чего я волнуюсь?) мой палец нажал кнопку в лифте. Казенное слово — лифт. Сначала никто не отвечал, была мертвая тишина. Я постучал опять. Потом раздались странные шаги и голос:
— Кто там?
Я узнал ее голос. Голос Таи-актрисы.
— Это ваш старый знакомый, приехавший из Нью-Йорка.
— У меня нет никаких знакомых в Нью-Йорке.
— Это Алексей Сирин. Надеюсь, вы помните это имя.
— Я вас не знаю, простите. Не стучите больше в эту дверь. Я сплю.
Смущенный, зараженный, оскверненный и испачканный я спускался по лестнице вниз.
Актер Ипатий Платиновый наконец получил квартиру в новом доме, недалеко от центра, которую он дожидался пятнадцать лет. И это один из лучших актеров мира. Теперь, когда я пишу эти строки, он уже год лежит на имперском кладбище и его, видимо, не волнуют все те заботы, мирские, та суета, которые волновали. Он бегал со съемки на съемку и опять на новые съемки. И добегался. Говорят, что Бог забирает к себе в первую очередь лучших. Лучше бы он забирал худших… Но кто я, чтобы советовать — Богу. В последний год он продавал свое имя всем, кто платил. На его плечах висело десять иждивенцев.
Я разгружаю пакеты, полные провизии, а он с аристократической улыбкой принимает их из моих рук.
— Алексей, мой милый америкашка, сколько ж мы не виделись?
— С того самого момента, как праздновали мой первый прилет в ваши пенаты — в доме Певца.
— Хорошо сидели. Сколько у вас милых дам было! Сейчас так не посидишь. Все изменилось. Не знаем, будет ли хлеб завтра в булочной.
Я смотрю на гениальное лицо актера и думаю. С ужасом осознаю, что забыл свою камеру: как горько я буду сожалеть об этом — года. Как свет падал на его лицо!..
— Зачем же вы себя так утруждали, столько понавезли?
Я пожимаю неловко плечами.
— Я должен угостить вас хотя бы чаем с бутербродами. Сам не завтракал, ждал. Какая прелесть, черная и красная икра! Я уже забыл, как она выглядит.
Я снял быстро туфли. В Империи в гостях всегда надо снимать туфли. Вошла грациозная девушка.
— Познакомьтесь, это моя дочь Анна — балерина. Это Алексей Сирин — американский писатель, нашего происхождения.
Она протянула мне руку. Я не знал, что у Платинового такая взрослая дочь.
— Я пошла, папочка, у меня классы. — И она грациозно попрощалась с нами.
Мы сели за маленький стол у окна.
— Я видел вчера вас по телевизору, показывали рекламу нового фильма «Ловушка для кошки».
— Был такой грех, в прошлом году в Лиссе снимали, на море.
Меня укололо упоминание Лисса и моря.
— А кто была «кошка»? Спина поразительная.
— Актриса Ирина Хмелева, из молодого поколения.
— И как она как актриса?
— Как все они: играет. Как там ваша Америка? Мое приглашение в гости все еще остается в силе?
— Конечно, в любое время. Вы знаете, мой дом — ваш дом.
— Билет много долларов стоит. Актерам у нас не платят столько.
— Даже великим?
— Тем более великим.
— С этим все будет улажено, вам приезд ничего не будет стоить.
— Спасибо, Алеша. Я заранее признателен.
Мы пьем американский чай в пакетиках, и я надкусываю бутерброд с сыром и помидором.
В час дня стучу в массивную металлическую дверь Джорджа на девятом этаже. Я думаю, такую дверь даже гранатой не взорвать. Интересно, что он там хранит?
Джордж благосклонно принимает большую сумку, набитую его заказами, в ответ он даже забывает сказать «спасибо». Он просит поставить ее на пол, поближе к нему, и начинает жаловаться на сломанную руку.
Я посочувствовал его ситуации. Он жаловался, он ныл. Изо рта Джорджа почему-то пахло гнилью. Он совсем не походил на того цветущего бонвивана, которого я встретил всего полгода назад.
Извинившись, я удалился помыть руки. Ванная и туалет были неубраны. На подгнивших перекладинах висели интимные, застиранные принадлежности мужа и жены. Мыло квасилось в сломанной мыльнице. Я не мог пересилить себя к нему прикоснуться. Вокруг стоял дурной запах запущенности, упадка, развала. Все гнило.
— Ты понимаешь, — Джордж сидел у кофейного столика в комнате среднего размера, — мне надо срочно Натку вытолкнуть замуж в Америку. Дочку она возьмет с собой. Она баба ладная, может, понравится.
Он испытующе посмотрел на меня. Я молчал. Я надеялся, что он не ожидал, что я сошел с ума, чтобы жениться на ней.
— Их сплавлю в Америку, на ваши харчи, а Душка останется со мной, здесь, будет вести хозяйство.
Я молчал.
— Ладно, тебя не волнуют мои проблемы. Давай о твоих делах.
— Меня волнуют ваши проблемы, как и вы сами, просто это не так просто: взять и найти американца, который женился бы на женщине, которую он никогда не видел, с дочкой.
— А то я не знаю, как у вас в Америке. На таких крокодилах женятся.
— Да, но они идут в зоопарк и видят этих «животных» сначала.
— В общем, подумай, как и чем ты можешь мне помочь.
— Хорошо, — согласился я.
— Информация к размышлению. Пока тебя не было, я создал свое собственное издательство «Империя-Америка». «Отечественная литература» горит ясным пламенем, фондов никаких, все издательские планы застопорены, поэтому я перевожу все лучшие книги и права на них в свое издательство, в котором у меня есть партнер Левин, соиздатель. Рукописи, естественно, отбираю я, он занимается денежной стороной. Уже выпустил пять книг под этой издательской маркой. Уверен, тебе будет приятно узнать, что «Факультет» — одна из первых, которую я забрал из «От. лита». В наше коммерческое издательство.
Я не был уверен.
— Кстати, в один заход с тобой буду печатать книгу такой немалоизвестной девушки у вас по имени Мадонна.
— Вы получили права?!
— Конечно, через Англию. Иначе как бы я печатал. Значит, так, Левин тебе сейчас расскажет, какие существуют препятствия с типографией, и посоветует, как их можно уладить.
Это мне напомнило шутку Максима: «Стой так, упрись, я все улажу!..» Глагол упрись мягко снимал «раковость» ситуации. Мне надо было упереться…
В дверь раздался звонок. Те же, явление второе, входит Левин. Местечковый купчик, который бегло ощупывает меня с ног до головы и жмет своей потливой ладонью руку.