– Очень хорошо.
Это только начало.
Аскот, графство Беркшир, Англия.
Воспоминания.
Я всегда ненавидел Аскот.
Искусственные улыбки, строжайший дресс-код, тошнотворный этикет и литры шампанского. За всю трехсотлетнюю историю королевские конные состязания были ничем иным, как испытанием под палящим солнцем и возможностью расширить круг знакомств – проще говоря, подлизать кому-то задницу.
Скачки длятся пять дней, ежедневно проходит по пять-шесть забегов, и сейчас идет четвертый. Только четвертый, а я уже мечтаю сорвать с себя гребаный галстук и запихнуть его в рот толстого мэра, для которого полный бокал был куда важнее рядом сидящей жены или зрелища на ипподроме.
– Красный Джаз хорош, – замечает кто-то позади меня, – не рекорд, но место займет.
Я следую за взглядом отца, а затем замираю. Рядом с высоким мужчиной, у которого отвратительно зачесаны волосы, сидит девочка в белом платье.
– Кажется, мы с вами еще не встречались, – говорит отец, повернувшись.
– Я Маркус Смит. Рад познакомиться, мистер Кинг, – мужчина пожимает руку моему отцу.
– О, раз вы меня знаете. Это моя жена Элизабет, моя дочь Вивьен, а этот недовольный мальчик – Аарон.
Обычно улыбка миссис Кинг подкупает людей, моя же – их отпугивает, но в этот раз она улыбается иначе. Так, словно она увидела чертово приведение.
– Маркус Смит… Мне знакомо ваше имя. Разве не вы претендуете на должность Верховного Судьи?
– Все верно, мистер Кинг, – отвечает мужчина со странным акцентом. Это определенно йоркширский диалект с примесью чего-то южного. Внезапно слышится длинный гудок, ржут лошади, и из-за странного происшествия несколько наездников практически теряют контроль. – Моя дочь…
Мистер Смит замолкает, когда напиток его дочери проливается на безвкусный бежевый пиджак. Розовая жидкость пачкает всю правую сторону дешевой ткани, и я задаюсь вопросом, что этот жалкий человек делает на Королевских скачках, а затем перевожу взгляд на девочку.
Ее лицо бледнеет, она прищуривается, внимательно следя за реакцией напротив:
– Извини, папа.
– Все в порядке, Элеонор, – смех мистера Смит звучит так же искусственно, как разговоры половины людей в Аскоте, но, кажется, это замечаю только я.
– Элеонор, у тебя очень красивое имя, – замечает моя мать.
Девочка смотрит на своего отца, но ничего не говорит. На самом деле она выглядит полностью обессиленной. Маркус снова смеется:
– Она очень скромная.
Весь четвертый забег я не могу прекратить наблюдать за ней – за ее неестественно прямой спиной, за скрытым пластиком в ее ушах, до которого она постоянно дотрагивается. И когда настает время перерыва, и девочка с отцом уходят, я следую за ними.
Никто не заметит моего отсутствия, так что я вдоволь могу насладиться чужими секретами. Из-за перерыва мне приходится вилять между людьми, пока семья Смитов не исчезает за пределами трибун. Через пять минут преследования я нахожу свою цель среди припаркованных машин, пока тикающий звук в моей голове усиливается.
Сначала я не вижу ничего, кроме нее.
Яркий солнечный свет превращает темные волосы в золото и играется бликами на маленьком, хмуром лице. Мое сердцебиение учащается, когда я делаю шаг вперед, а затем замечаю мистера Смита.
Он нависает над дочерью и крепко держит ее за плечи.
– Гребаный ад, и это моя дочь, – в тоне мистера Смита звучит отвращение. – Почему ты всегда молчишь?
Девочка сжимает губы, но ее взгляд – прямой, чересчур серьезный. Дети не смотрят так, как смотрит она.
– У меня зафонил слуховой аппарат.
– Разве тебя не учили читать по губам? Что с тобой происходит? – рявкает он.
Девочка морщится, когда мужчина начинает трясти ее, как болванчика, но не говорит ни слова.
– Отвечай! – орет мистер Смит.
Ее голос становится тише, будто она вот-вот заплачет. Я жду момента, когда из ее голубых глаз хлынут слезы, но этого не происходит.
– Мне светило солнце в глаза. Прости, папа… я…
– Ты такая же тупая, как твоя сука-мать! – мужчина отталкивает ее так сильно, что она теряет равновесие и падает. – Ты переняла ее плешивые гены… – Девочка пытается встать, но он рявкает: – Лежи, блядь, на асфальте!
Я двигаюсь левее, чтобы рассмотреть, как по ее стесанным ладоням течет кровь. Ее мышцы одеревенели, губы дрожат. Почему она не плачет?
Мистер Смит снимает с себя испачканный пиджак, чтобы потом бросить тот ей в ноги, а затем приказывает:
– Я убью тебя, если ты пошевелишься, Элеонор. Пятьдесят минут. Ты будешь считать каждую гребаную секунду, а затем подождешь меня возле машины. Ты поняла меня?..
Я открываю глаза, и в тусклом утреннем свете воспоминание развеивается.
Я делаю глубокий вдох, зажимаю сигарету губами, а затем бросаю ее в мусорное ведро.
Элеонор спит на диване, свернувшись в клубок, и одетая в мою рубашку.
Я хочу, чтобы это стало традицией.
Время на ноутбуке показывает 9:17. У меня получилось задремать на целый час, хотя я наблюдал за Эль всю ночь напролет. Учитывая то количество бесполезных эмоций, что она прожила за вчерашний день, я ожидал обострения ее приступов, но она просто спала, и спит уже больше семи часов – рекорд, судя по ее данным в приложении здоровья.
После нашей очаровательной охоты я заставил практически бессознательную Элеонор принять горячий душ, а затем отнес ее в единственную отреставрированную комнату – гостиную, объединенную с кабинетом. Высокий куполообразный потолок; много дерева; стена, полностью заставленная книгами; рояль с купленной скрипкой Страдивари – ей понравится.
Я надеюсь, что ей понравится.
Это самое светлое место в поместье: из-за больших окон тусклый пасмурный свет заливает ее хрупкую фигуру, гладит лицо с пушистыми ресницами и крошечной родинкой на левом виске. Я стараюсь не думать о том, как прекрасно смотрятся мои следы на ее потрясающей коже.
Вчера я слизал каждую каплю ее возбуждения, чтобы заполучить все признаки ее падения, пока мой маленький ангел сходил с ума от смущения и растерянности.
Но там было что-то еще. Что-то, что душит ее постоянно.
Боль.
Эль показывает мне нечто большее, чем говорит.
Что со мной делает эта девушка? Мне даже пришлось подрочить, стоя в душе. Мой член любят слишком много людей, для него настоящее кощунство грустить в одиночестве, но теперь он, мать твою, предельно избирательный.
Мне нужна девственница-мышка.
Прежде чем я успеваю реализовать свои разрушительные фантазии, рыжий Эрик-мать-его-Боулмен пишет в наш общий чат. Мой телефон продолжает вибрировать от новых сообщений. Я закрываю ноутбук с составленной аналитикой и нажимаю на уведомление.
Эрик:Никого не смущает странное поведение Кинга? Он играет на моих хрупких нервах. Кто-то в курсе, почему этот ублюдок ушел на самом пике инициации?
Кастил:Он с кем-то трахается. Или у него были веские причины. Просто заткнись, Боулмен.
Чон:Скорее Англия падет, чем он заткнется.
Я открываю приложение с котировками и через какое-то время возвращаюсь в чат.
Эрик:Причины поважнее его любимой клюшки, засунутой в чью-то глотку? Хера с два. Ставлю десятку на то, что нас ждет анархия. Предлагаю выгнать его из «Дьявола» раньше, чем он устроит кровавую революцию.
Аарон:Должно быть, ты забыл, как ощущается агония, малыш Эрик? Как, например, ощущается пуля, которая медленно гниет в плоти, приближаясь к сердечной мышце. Я бы выстрелил в голову, но увы, придется отмывать твою скудную мозговую жидкость, размазанную по всей стене. Мне не нравятся лишние хлопоты и антисанитарные условия – это так прискорбно, не так ли?
Эрик:Видите? Я говорил вам. Он окончательно свихнулся. Кто-то проголосует за его отстранение?
Чон:Я передам Эмме свои соболезнования, Боулмен. Что бы ты хотел написать на надгробье?
Кастил:Вы меня заебали. Но продолжайте.
Эрик:Биржа открылась. Что-то не так с моими акциями.
Эрик:Кинг, ты коротишь мои гребаные акции?
Чон удаляет Боулмена из чата, но Кастил добавляет его снова.
Эрик:Аарон, прости меня, я был не прав.
Эрик:Не мог бы ты перестать рушить мою компанию?
Аарон:А как же волшебное слово?
Эрик:Пожалуйста, блядь *эмодзи ангела*.
Я смотрю на милый эмодзи, жутко напоминающий Элеонор, и на секунду зависаю. А затем мне приходит отдельное сообщение: «Мы определили его местонахождение, сэр».
Я прислоняюсь на спинку стула и прокручиваю план у себя в голове. Все идет, как я спрогнозировал за исключением одного наивного существа, спящего у меня прямо перед глазами и не подозревающего, что я мечтаю наброситься на нее каждую гребаную секунду.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Проклятье. Одеяло задирается, приоткрывая ее длинные ноги, и я жалею, что не могу закурить в ее присутствии, потому что я, блядь, просто не вижу способа притупить назревающий внутри меня хаос.
Ладно.
Ублюдок, тебе придется подождать. Сначала нужно ее порадовать.
Что вообще нравится этой странной девушке? Я дарил Элеонор ее любимые цветы, присылал украшения от «Ван Клиф» и «Булгари», купил ей десятки редких пластинок Луи Армстронга – она часто кружится под джаз у себя в комнате, одновременно читая книгу. И ничего из этого не принесло ей улыбку.
Мои нейроны слишком гениальны для системы образования Великобритании, но не подвластны решить задачку по имени Элеонор Смит. Я открываю чат со своей сестрой и пишу ей вопрос, превышая месячную норму по общению.
Аарон:Что нравится девушкам?
Вопрос отображается прочитанным, но Вивьен не спешит с ответом.
Аарон:Ну же, Барби.
Вивьен:Ты уверен, что не ошибся с сообщением? Земля вызывает мудака и нарцисса.