Его пальцы сжимают мою руку сильнее, и я не могу сдержать слез, опасаясь, что из-за травмы я больше никогда не смогу играть.
А потом следует реальный удар.
Из-за удара моя голова дергается влево, и я вскрикиваю, а затем падаю прямо в грязь.
– Ты, блядь, настоящая обуза, Элеонор, – отец устало проводит рукой по своему лицу, пока все мое тело цепенеет, а реальность начинает искажаться.
Нет, нет, нет. Только не сейчас.
– Я так стараюсь. Я делаю для тебя так много, а ты все портишь. Не хочешь поступить в отличный университет, грезя о консерватории, хотя ты даже звука издать не можешь. Ты позорище. Я устал учить тебя. Я устал наказывать тебя.
– Ты ударил меня… Ты…
Это не может быть мой отец. Это не мой папа…
Я отползаю назад, заставляя себя двигаться, но каждый вдох дается все сложнее. В голубых глазах горит ярость, пока он загоняет меня дальше в лес. Даже если я смогу закричать, меня никто не услышит – мы зашли слишком далеко.
– Я делаю то, что требуется! – орет он. – Но я не получаю никакой благодарности.
– Папа, пожалуйста…
– Не говори того, что знает твой психотерапевт и родители. Я хочу услышать правду.
– Я не помню… ее… и его… Я не помню их… Я помню только кровь и крики… Иногда их так много, что я не могу выносить все это… Слишком много…
Я держусь за чужой голос, как за якорь, а потом вскрикиваю, когда мужчина резко дергает меня за волосы, едва не вырывая их с корнем.
– Ты согласишься на предложение Кингов. Ты пойдешь в юридический и забудешь про свою гребаную музыку. Либо ты согласишься с этим, либо у меня не будет дочери.
Мои глаза наполняются слезами. Я отвечаю:
– Нет. Я посажу тебя.
Он замахивается, от нового удара я практически теряю сознание, затылок отдает тупой болью, но я заставляю себя держаться на плаву.
Мне нужно записать это. Написать заявление. Пожаловаться хоть кому-нибудь, прежде чем я забуду.
– Я до сих пор твой отец, а в твоей карте огромный список психологического дерьма. Мне подчиняется все законодательство, а ты можешь лечь в больницу для душевнобольных. Помни об этом, если ты не забудешь, конечно. А теперь мы поступим следующим образом, Элеонор. Ты слышишь меня?
Он садится на землю, обнимая меня за плечи. Все мое тело сотрясается в рыданиях, а его голос становится ласковым:
– Посмотри на меня.
– Я… не… не…
– Ну-ну, детка…
Папа успокаивающе гладит меня по спине, и на этот раз я не сопротивляюсь слезам, позволяя им каскадом течь по щекам. Он прижимает мою голову к своей груди и начинает убаюкивать, как ребенка.
– Это больно, папа…
– От совершенных ошибок так бывает, – он проводит по моим волосам. – Но помни, Элеонор, ты моя сильная девочка. Ты должна выбрать путь, в который я долгие годы вгрызался зубами, иначе мир сожрет тебя.
Я хочу ударить его.
Закричать.
Умереть в конце концов, но мое тело меня не слушается. Страх перед новыми ударами настолько силен, что я заставляю себя кивнуть.
– Вот так… умница… Ты больше не будешь отклонять приглашение Аарона?
– Я… я… он… – икота вместе с судорожными всхлипами не дает мне вставить и слова.
– Ничего. Все в порядке, Эль, – папа целует меня в макушку. – Вы будете прекрасной парой. Моя маленькая девочка заслуживает лучшего будущего.
Мы сидим так до тех пор, пока мои слезы не заканчиваются.
Все это время папа держит меня в теплых объятиях и шепчет ободряющие слова: о том, какая я красивая и талантливая девочка, об Аароне, и том, как мы хорошо будем смотреться вместе. А потом Маркус берет меня на руки и несет в мой номер, когда все гости поместья уже спят.
Я даже не чувствую соприкосновения с матрасом, все мои мышцы одеревенели, а картинка вокруг становится все менее реалистичной. Прежде чем уйти, он бросает:
– Я скажу, что утром мы катались на лошади, и ты упала. Я напомню тебе завтра, если ты забудешь. Спокойной ночи, Элеонор.
Он… делал это раньше?
Примечание:
Невротизм – свойство человека, характеризующееся его повышенной возбудимостью, импульсивностью и тревожностью.
Глава 14Апперцепция
«…You’ve got a spell on me
Ты околдовала меня,
You’re in every one of my dreams
Ты в каждом моем сне.
When I close my eyes it’s you I see
Когда я закрываю глаза, я вижу тебя»
Лондон, Англия.
Хищник.
Обычно я испытываю удовольствие от своих гениальных махинаций, завоеваний и афер.
Мне также свойственна сбивающая с толку смесь жесткой дисциплины, пренебрежения и потакания слабостям. Неудивительно, что каждый раз меня охватывает взрыв энергии, когда я думаю об одной маленькой мышке.
Она разрушает мои планы, мой баланс и и мой гребаный разум. Вклинивается в мысли, даже когда я сижу на важном совещании с аналитиками Нью-Йоркской фондовой биржи.
И мне пиздец как это не нравится и нравится одновременно.
Неделю назад Эль позволила мне поохотиться на нее.
Абсолютно захватывающее зрелище.
Перед глазами появляется прекрасный вид того, как ее девственная киска буквально плакала, благодарно кончая мне в рот. Клянусь, я мог бы лизать ее вечность. Уверен, хорошие маленькие ангелы в будущем будут прекрасно давиться моим членом.
Стоп.
Мне больше нельзя думать о ней, пока я не закончу начатое в Нью-Йорке. Но после того, как она кончила мне на лицо, трудно сохранять самообладание.
Внимательно слушая отчет адвокатов, я откидываюсь в кресле и прикрываю глаза, снова ощущая на языке гребаные персики. Я даже купил жвачку с этим вкусом и презервативы с персиковым ароматизатором.
Что? Да, я больной ублюдок, помешавшийся на странной талантливой девушке, которая заслуживает настоящего принца, но вот незадача – ей достался злодей.
Рано или поздно я вытрахаю из нее всю психологическую дурь, чтобы она целиком и полностью принадлежала мне, а не плутала по темным закоулкам в ее хорошенькой голове.
Пора признать ужасающий и невероятно прискорбный факт: теперь не только мой член стал избирательным, но и я сам, потому что отныне Элеонор больше не временное развлечение.
Она моя обсессия.
Элеонор Смит – моя прекрасная зависимость и парадокс. И блядь, я соскучился.
Мне нужны ее неземные голубые глаза, ее мягкий нежный голос – единственный голос, что мне не противен. Мне нужен ее смех, ее улыбка, ее скучная мораль, даже ее альтруистическая хуйня. Я выделил сто тысяч фунтов стерлингов на помощь бездомным котикам и собачкам, сохранив анонимность, и я надеюсь, что ее наивное сердце потеплеет, когда она увидит заголовки в «Дейли Мейл».
Я живу надеждой, охренеть. Как думаете, я могу хотя бы рассчитывать на благодарный минет? Или на неопытный поцелуй, который в прошлый раз перевернул мои внутренности.
«Я все равно узнаю тебя…»
Иисус Христос, пожалуйста. Сделай это, маленький ангел.
Но что-то не так.
Но, блядь, что?
Я смотрю на записи, сделанные из ее комнаты, и вижу лишь тень моего ангела. Элеонор слишком вялая, чересчур задумчивая (насколько это вообще возможно, учитывая ее отвратительную привычку уходить в себя), она ни разу не притронулась к скрипке и начала плохо спать.
Я думал, что мы сдвинулись: срок ее приступа уменьшился после того, как я заставил Элеонор выпустить темную часть себя – ту, которую, она боится показать до смерти. Она была в порядке на протяжении нескольких дней: Эль нервничала, но в то же время она много читала, играла на рояле и скрипке, пела и, что самое главное, ни разу не превращалась в гребаного призрака.
Странное предчувствие мучает меня с тех пор, как Даниэль написал мне, что Элеонор не только больше не занималась в музыкальном классе, но и отказалась от прослушивания, к которому готовилась с завидным усердием. Каждый раз, когда я видел фирменную мозоль на ее шее и огрубевшие изящные пальцы, я хотел выкинуть скрипку к чертям собачьим, но Эль была счастлива.
Когда она поет или играет, она светится ярче северного сияния.
И что-то случилось. Что-то, что я не знаю, но обязательно выясню.
Мне приходится покинуть важную встречу, которая должна быть еще одним шагом, чтобы внедриться в доверие Маркуса, даже не сказав оправдания. Забавно, что я, человек, который всегда придерживается сложной стратегии, одержим желанием обладать одним человеком.
Давайте-ка подумаем. На этой неделе Элеонор встречалась со своим дорогим папочкой.
Если этот кусок дерьма что-то сделал с моим удивительным ангелом, смерть станет тем, о чем он будет умолять меня, когда я буду играться с его органами в своем подвале. Белая ярость ослепляет мое зрение, но я заставляю себя держаться за край.
Я потратил драгоценное время, чтобы вернуться в Шотландию, поскольку из-за шторма никто не хотел выходить в воздушное пространство, но мне было насрать на погоду.
Когда я подъезжаю к Кингстону, я прикуриваю сигарету и выдыхаю облако дыма, ожидая ее за учебным корпусом. По расписанию у Элеонор должна быть еще одна поздняя лекция, но ей придется пропустить ее.
Толпа студентов выходит на улицу, одна раздражающая брюнетка хочет привлечь мое внимание, но я даже не пытаюсь вникнуть в ее слова. Мне хочется утопить ее за мерзкие звуки, вылетающие из ее рта, но мои мысли резко обрываются, когда я замечаю крошечную фигуру моего ангела.
Элеонор одета в стандартную форму: юбку, открывающую охренительный вид на ее стройные длинные ноги, скромный голубой джемпер, расстегнутую куртку, и по какой-то причине мои мышцы напрягаются, пока в голове раздается тикающий звук.
Я не хочу, чтобы кто-то видел ее сияние.
Я не хочу, чтобы ее вообще кто-то видел, но похищение не прибавит очков к ее печальному ментальному состоянию, поэтому я сдерживаю свои порывы.