Я устала.
Я так чертовски устала.
– Знаешь, что? Мне нравится Лукас. Возможно, я хочу быть с кем-то вроде него, с нормальным человеком. Без гребаных ножей и пистолетов, без угроз и преследований и без… – я замолкаю, так и не сказав: без страха, который меня парализует.
Потому что это неправда.
Возможность физической близости с кем-то пугает меня до парализующего ужаса, если это не Аарон. Было ли мне страшно рядом с ним? Да. Но он никогда не переходил черту, хотя грани, которых мы достигали, сложно назвать приемлемыми.
Воздух разрывается от гудящего напряжения, и я задыхаюсь, когда он сжимает мою челюсть и склоняется к губам. Глубокий голос бьет меня, как хлыст:
– Продолжай лгать себе, если хочешь потакать своим иллюзиям, но реальность заключается в том, что ты принадлежишь мне, и тот, кто будет отрицать этот факт, захлебнется своей гребаной кровью. Возможно, когда-нибудь я позволю тебе освободиться от меня. Но никто и никогда не освободит меня от тебя.
Мои глаза горят от непролитых слез.
– Вот причина твоих поступков. Твое эго? Потому что я твоя собственность?
– Потому что ты моя, Элеонор.
Он наклоняет свою голову к изгибу моего плеча, а затем прижимается губами к чувствительной коже и замирает. Твою мать, он дрожит. Я изо всех сил толкаю его в грудь, когда моя эмоциональная броня рушится, оставляя после себя руины.
– Ты просто гребаный лицемер, – шепчу я. Мои глаза закрываются, потому что его холодные губы снова целуют меня. Господи. Он делал это так давно. – Ты причиняешь мне боль, Аарон.
– Я знаю, – он вытаскивает слуховой аппарат, а затем гладит ухо. Жест настолько интимный, настолько темный, что у меня пересыхает во рту, а пульс учащается. – Ты скучала по мне?
– Нет. Отпусти меня.
Он хватает меня за подбородок, заставляя меня смотреть на него.
– Отпустить тебя? Блядь, я никогда не отпущу тебя. Ни в этой жизни, ни в следующей.
Моя грудь сжимается, когда горькая ложь срывается с моих дрожащих губ:
– Я не принадлежу тебе и никогда не буду. Возможно, я уже принадлежу кому-то другому. Все еще хочешь меня трахнуть, когда я стала второсортным товаром?
Его выражение лица становится похожим на безэмоциональную маску, когда он нежно проводит костяшками пальцев по моей щеке, а затем шепчет на ухо, оставшееся без слухового аппарата. Но по какой-то причине я слышу все четко. Каждое гребаное слово:
– Надеюсь, ты до сих пор быстро бегаешь, ангел. Потому что я не собираюсь давать тебе пощады.
Ночной холод проникает в мои кости, превращая кровь в лед.
Мой мозг судорожно генерирует те жалкие способы, в результате которых я смогу убежать от гребаного монстра, который крепко сжимает мою ладонь, медленно водя пальцем по сгибу запястья.
Вверх-вниз. Круговое движение. Постукивание.
Мне требуется вся сила воли, чтобы мое дыхание работало должным образом. Его лицо и движения расслаблены, но я знаю, что он зол. Нет, он в ярости. Из-за резко включившихся фар его спортивной машины мое сердцебиение подскакивает.
Мне нужно бежать.
Я должна закричать.
Не отпуская моей руки, Аарон, как средневековый джентльмен, любезно открывает мне дверь. Зловещая ухмылка растягивает его губы.
– Я могу заставить тебя сесть в машину, – он достает из заднего кармана пистолет и кладет его на крышу. – На самом деле, я могу трахнуть тебя им прямо на заднем сиденье, совратив самого невинного ангела, упавшего с небес. Что думаешь?
Дрожь пробирает мое тело, но я смотрю прямо в его темные глаза.
– Какая разница, что я думаю? Это чертово насилие.
– Насилие? Иисус Христос, расслабься, маленький ангел, – он делает шаг вперед, заставляя меня вплотную прижаться к его «Поршу». А затем я давлюсь вздохом, теряю гребаный контроль. Раздвинув ботинком мои ноги, он насильно просовывает свою холодную руку мне под юбку, отодвигает трусики в сторону и с нажимом проводит по моей киске. Гребаный ад. – Давай отбросим лицемерие. Смотри, как она плачет по мне. Мы так давно не виделись… Вот что такое насилие. Ты не даешь нам воссоединиться.
Мое лицо пылает, я делаю большой глоток воздуха, пока его палец медленно поглаживает меня.
– Ты просто больной ублюдок.
– Если это комплимент, то почему он звучит с такой чертовски скучной эмоцией?
К моему собственному ужасу, я начинаю чувствовать, как от его прикосновений моей влаги становится все больше и больше. Святое дерьмо, я очень, очень мокрая. И я все еще хочу кончить.
– Отпусти меня или я закричу.
Он усмехается. Я дергаюсь, когда его горячее дыхание опаляет мое ухо:
– О, именно этого я и жду, Эль. Твоих криков. Ты же не думала, что твое милое шоу останется без внимания? Разве я не должен предъявить на тебя права, когда возле моего ангела… блядь, моей девочки, вьется ебаный мусор? – Я едва удерживаюсь от очередного стона, и он улыбается. – Ты так сильно мочишь мою руку. Я знал, что ты будешь гостеприимной для меня.
Я кусаю губу практически до крови, а его пальцы не прекращают издеваться над моим нутром, поглаживая, шлепая и кружа по чему угодно, но не по тому, что больше все нуждается. Гребаное безумие. Мое тело заперто между каменной фигурой Аарона и боком машины, и все, что я могу делать, – это наблюдать за тем, как он медленно подводит меня к оргазму прямо на парковке.
О, он хочет, чтобы я умоляла. Он любит, когда я умоляю. Но я не дам ему этого.
Он, черт возьми, не получит удовольствия.
– Ты в восторге, когда тебя ласкают, лишив воли. Тебе это чертовски нравится, да? Ты только моя маленькая шлюха, Элеонор. Ты должна это запомнить. Иначе мне придется преподать урок и показать, каково это – смотреть на мое. Эта очаровательная киска принадлежит мне, и любой, кто на нее посмотрит, будет гнить под землей. Надеюсь, теперь мы поняли друг друга?
– Ты… – мое дыхание сбивается. Его пальцы проникают внутрь, а затем медленно гладят набухший клитор, но этого хватает, чтобы я издала стон, и боже мой… он стонет в ответ, наклоняет голову, прижимается лбом к моему лбу.
– Что, ангел?
– Я ненавижу тебя.
– Я знаю, Эль. Я знаю.
Задушенный всхлип застревает в моем горле, когда моя киска начинает сжиматься в приближении оргазма. А потом он убирает руку.
Я едва могу дышать, дыхание вырывается из меня короткими, прерывистыми порциями. Аарон поправляет мою юбку, а затем медленно отходит назад, издевательским кивком указывая сесть в машину.
Подонок.
Я привожу себя в порядок и оглядываюсь. Мое сердце бьется так сильно, что мне кажется, что грудная клетка вот-вот сломается.
– Господи, нас же мог кто-то заметить.
– Если тебя это беспокоит, я любезно убью любого, кто увидит твою уязвимость. А теперь садись, блядь, в машину.
Несмотря на то, что моя грудь разрывается от его наглости, я слушаюсь. Потому что он действительно может сделать это.
Когда он садится на свое место и заводит машину, я пишу сообщение Лукасу, а затем и Эмме, умоляя, чтобы та убедилась, что с парнем все в порядке. Господи, не могу поверить, что втянула кого-то в этот ад. Мои щеки горят, и меня съедают мысли, что из-за полученной травмы он может лишиться спортивной стипендии.
– Это я забираю, – Аарон отнимает у меня телефон, а затем улыбается от уха до уха: – Напишешь ему еще раз, и я подарю тебе его пальцы.
– Ты такой урод. Ты не можешь просто избить невинного человека.
– Он ведь не мертв, не так ли? Не будь такой агрессивной, я до сих пор чувствую твой запах. Что же это, мм? – он облизывает пальцы, которые недавно были во мне и бормочет: – Вкус падения с небес и гребаных персиков. Кстати, мне нравится твое внимание к моей грандиозной персоне. Как я тебе без маски? Признайся, ты в охренительном восторге.
Я свирепо смотрю на него.
– Ты нарциссический подонок с манией величия.
– Я приму это за согласие, – снисходительная усмешка искажает его губы.
Мрачная тишина и напряжение, сквозящее в воздухе, словно гладит меня по щеке и доводит до грани, как перед главной сценой в фильме ужасов.
Возможно, именно это меня и ждет.
Двигатель рычит интенсивнее, когда Аарон несется по трассе, окруженной высокими демоническими деревьями. Его фигура слишком внушительная для этой машины, и меня преследует ощущение, что пространство сжимается, оставляя меня на растерзание монстра.
– Куда мы едем? – я прочищаю горло. Не помогает и то, что я до сих пор, мать твою, возбуждена.
Аарон кидает на меня насмешливый взгляд, его руки, покрытые венами, сжимают руль.
– Домой, мой маленький ангел.
Я заставляю себя сосредоточиться и игнорировать то, как мое дыхание становится неровным из-за его интенсивного внимания.
– Смотри на дорогу.
– Прости, детка, – он отворачивается, а затем насильно ловит мою ладонь и подносит к губам, чтобы поцеловать. Медленная улыбка озаряет его черты, когда он произносит: – Но мне действительно тяжело не смотреть. Иногда я хочу посадить тебя в клетку, потому что ты просто пиздец как прекрасна. Я бы ласкал себя, наблюдая, как ты поешь, прикованная, запертая и возбужденная.
Он и так делал это. Он гладил свой член, когда я пела ему, стоя на рояле в оранжерее.
Мое горло сжимается от того, как сильно я хочу накричать на него, но тогда, вероятно, он остановит машину, а потом нагнет меня над капотом и трахнет.
И возможно, я даже не буду против, судя по намокшему белью и той реакции, что выдает мое тело на то, как он, не отпуская моей руки, продолжает вести машину.
Я ненормальная. Просто поразительно больная. Находиться рядом с этим неуравновешенным социопатом – значит подвергать себя опасности, и я не должна замирать каждый раз, когда он покрывает короткими поцелуями мое запястье.
Я не должна.
Я пытаюсь вбить эти слова, как мантру до тех пор, пока машина не останавливается у мрачных кованых ворот.