Вид своего имени на ее нежной коже сводят меня с ума.
Я нежно раздвигаю пальцами складки ее потрясающей киски, а затем зарываюсь в нее лицом и широко провожу языком по щели, вырывая из ангела очередной вздох. Я продолжаю вылизывать Эль до тех пор, пока она не начинает задыхаться, дрожать и заливать меня своим возбуждением.
Эль стонет, ее тело извивается.
Когда ее киска становится влажной настолько, чтобы беспрепятственно принять меня, я нежно целую ее живот и притягиваю к себе. Затем я пересаживаю нас так, чтобы она сидела у меня на коленях.
Должно быть, я действительно измотал ее, потому что Эль все еще спит как убитая. А затем она обнимает меня за шею и наклоняет голову, чтобы сонно поцеловать изгиб моего плеча.
Гребаный. Ад.
Когда ее губы касаются моей кожи, это похоже на электрический разряд.
Я резко выдыхаю, отказываясь когда-либо отпускать эту девушку.
Я хочу сделать ее своей. Я хочу украсть ее. Я хочу присвоить ее. Я знаю, что я люблю ее сильнее, чем она меня. Я всегда любил сильнее, даже когда она меня не любила.
Но мне все равно.
Пусть она просто будет со мной. Столько, сколько захочет.
Я внимательно наблюдаю за ней, когда я хватаю ее за талию и нанизываю на свой твердый член.
Ее горячая тугая киска вырывает из меня гребаную душу. Элеонор шумно выдыхает и хнычет.
Блядь. Она так прекрасна.
Вчера она много плакала, даже когда яростно кончала, выкрикивая мое имя. В другой день Эль обязательно будет кричать громче, пока я буду трахать ее, душить ее, проникать под ее прекрасную кожу.
Я даю ей немного времени, чтобы привыкнуть, прежде чем приподнять и снова опустить на себя. Никогда не увлекался сомнофилией, но, кажется, теперь это претендует на мой любимый фетиш: вид чертовски послушной Элеонор в моих руках окрашивает мир в красный.
Мой ритм медленный, мучительный – такой, чтобы стенки ее влажной киски чувствовали каждое движение моего члена.
Я делаю это снова.
Снова. И снова.
Я останавливаюсь лишь на секунду – когда Эль обнимает меня сильнее, судорожно выдыхая мне в ухо.
– Иисус Христос, мой маленький ангел, – мои пальцы сильнее впиваются в мягкую кожу с отпечатками моей одержимости. Я двигаю бедрами твердо и насаживаю ее. Так глубоко. Чертовски, глубоко. – Я стану зависимым. Что ты будешь делать, когда я повешу на тебя ошейник и прикую к кровати?
Чем громче становятся ее стоны, тем менее нежным я становлюсь. Она начинает двигаться со мной, пока я держу ее, кусая и целуя там, куда падает взгляд.
– Ах, блядь. Не волнуйся, я просто шучу.
Нет, блядь.
Ни хрена я не шучу.
Блядь, она такая влажная, такая теплая, крошечная, восхитительная. Такая моя.
Она вскрикивает, когда я вбиваюсь так сильно, что ее влажные глаза распахиваются.
– Доброе утро, – я широко улыбаюсь и делаю очередной толчок. – Хорошо спалось, милая?
Она приоткрывает искусанные губы. Ее взгляд такой растерянный, что указывает либо на шок, либо на приглашение трахнуть ее горло. Меня устраивают все версии.
– О боже… – ее брови хмурятся.
– Бог? Именно он, Элеонор. Хочешь помолиться мне, детка?
Я ожидаю, что Эль начнет сопротивляться, но она этого не делает. Вместо этого ее ногти впиваются в мою кожу, и она сжимает мой член так сильно, что я готов моментально взорваться спермой в ее тугое нутро.
Печально, что мне приходится думать о гребаных спасенных ею котятах, пока я трахаю самое красивое существо на этой планете, но мой ангел еще не кончил, поэтому я делаю проникновение все более мучительным.
Я трахаю так размеренно и глубоко, что она начинает плакать.
Я жадно ловлю ее взгляд, когда вхожу в нее сильнее. Эль смотрит вниз – там, где мой член входит в нее, очаровательный румянец покрывает ее щеки.
– Посмотри, как ты пала, маленький ангел. Ты создана для моего члена. Нам даже не нужна дополнительная смазка, потому что твоя киска так сильно течет, что превратилась в настоящую кашу.
Эль издает новый стон, крепко обнимая и сдавливая меня сильнее. Ее дыхание прерывается, потому что она близится к оргазму.
– Тебе нравится обниматься по утрам? Моя хорошая девочка так старательно принимает мой член, – сжав ее бедра, я насаживаю Элеонор на себя интенсивнее и глубже. – Такая невинная. Такая моя.
Она вскрикивает и задыхается при очередном движении. Когда ее киска начинает охренительно сладко душить меня, я умоляю. Черт, я умоляю:
– Скажи мое имя, когда кончишь.
Мать твою, я же не надел на нее слуховые аппараты. Я вхожу в нее еще сильнее, быстрее, глубже. Она дрожит и рефлекторно выполняет мой приказ, даже не услышав его:
– Аарон.
Она сжимается, а затем громко кончает, дергая меня за волосы.
Блядь.
Мои яйца становятся тяжелыми, и я кончаю глубоко в ее манящую киску. Я никогда не любил трахаться с кем-то дважды и без презерватива, но лизать и трахать Эль я готов бесконечно, тем более она предохраняется.
Все еще находясь в тумане, Элеонор смотрит на свою кожу, и мои губы растягиваются в улыбке.
Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон…
Вот, что она видит.
На груди. На шее. На руках. На бедрах. Везде.
Эль рвано дышит, ее грудь тяжело поднимается и опускается, когда она выдавливает:
– Черт побери. Ты не мог заняться со мной сексом, пока я спала.
Я беру с тумбочки слуховой аппарат и аккуратно надеваю его на очаровательное ухо. Оно краснеет из-за моих пальцев.
– Отрицание – это так невероятно бесполезно и скучно, – я ласково провожу костяшкой указательного пальца по ее горящей щеке. – Я ожидаю услышать благодарность за очередной подаренный мною оргазм. Принимаю награду в виде анала. К тому же, – я улыбаюсь, когда целую ее шею. – Ты чертовски милая, ангел, особенно, когда кончаешь от моего члена. Слишком поздно имитировать недовольный вид.
Элеонор краснеет сильнее. Ну ка-а-ак же очаровательно.
Мои пальцы сжимаются на ее локте и тянут так, что наши тела оказываются плотно прижаты. А затем я крепко обнимаю ее, зарываясь лицом в ее волосы… дрожа в ее объятиях и с наслаждением слушая, как стучит чересчур большое сердце, резонируя в такт с моим.
Она здесь.
Она со мной.
Блядь, она наконец-то со мной.
Я все еще внутри нее, но я чувствую, как она начинает теряться в собственном разуме.
Элеонор не двигается и слишком медленно дышит. Я старался глубже втягивать ее в свой мир, провоцировал, манипулировал, чтобы она смогла вернуть себе собственный голос и начать бороться. Так или иначе она бы научилась справляться со своими демонами, а потом я бы забрал ее.
Но сейчас она не борется.
Мне требуется вся сила воли, чтобы сохранить спокойствие в голосе:
– Элеонор.
Она вздрагивает, а затем заглядывает мне в глаза. Звук дождя смешивается с ее дыханием.
– Я хочу в душ, – ее голос тихий. – Почему ты так на меня смотришь?
Мои мышцы расслабляются. Это не приступ.
Тусклый солнечный свет проникает сквозь широкие окна и осветляет ее глаза до невозможно бледно-голубого. Этот взгляд…
Мне не нравится, какую власть надо мной имеет эта девушка. Ни капли.
Я поднимаю ее на руки, чтобы отнести в ванную комнату. Поразительно, но она даже не сопротивляется, хотя знает, что я могу бросить ее на любую поверхность, чтобы продолжить то, что мы начали.
Неохотно я отпускаю ее и включаю воду. Горячие струи сразу же превращают холодный воздух вокруг в теплый. Когда я поворачиваюсь к Эль, она обнимает себя руками, между ее тонкими бровями появляется складка, и я жду, когда она снова применит на мне свои чары.
– Могу я остаться одна?
– Нет.
Эль раздраженно вздыхает.
– Мне некомфортно делать это при тебе.
– Ты привыкнешь.
Пар поднимается, заполняя пространство, и в нем смешиваются легкие ароматы персикового геля для душа, который я выдавливаю на свою ладонь, а затем беру Эль за запястье и направляю на нее поток.
– Мне нельзя мочить слуховой аппарат.
– Я знаю.
Я знаю, потому что прочитал больше тысячи статей о тугоухости и консультировался с врачом.
Вода стекает по ее бледной коже, унося в слив мою сперму и остатки ее девственной крови. Я закрываю глаза и позволяю горячему потоку смыть напряжение и мое желание наброситься на нее так, как мне хочется на самом деле.
– Аарон.
Я беру гель для душа и провожу по ее шее, чувствуя быстрый пульс. Мы оба на взводе: я, потому что опьянен ей, а она хрен знает из-за чего. Я выше ее, больше ее, и она ощущается такой крошечной и слабой, что у меня сводит живот от желания затрахать ее до смерти.
– Что?
Она смотрит на меня своим серьезным взглядом.
– То, что произошло…
Я беру ее подбородок, заставляя ее смотреть мне в глаза. Я вижу, как она мысленно сопротивляется, взвешивает, вижу, что она на грани того, чтобы сломаться.
– Что же между нами произошло, Элеонор?
Ее взгляд становится решительнее, хотя подбородок дрожит.
– На самом деле, ничего. Ничего. Ты использовал меня однажды, и можешь считать, что вчера настала моя очередь. Ты хотел меня трахнуть? Отлично, у тебя получилось. Но мы не близки и никогда не будем. Я признаю, что совершила ошибку.
Когда она делает шаг назад, я хватаю ее за запястье, снова приближая к себе, пока она не замечает, как близко ко мне подбирается гребаный ад.
– Ошибку.
– Я нужна тебе, потому что я трудный вызов, верно? Или, может быть, тебе просто нравятся сломанные вещи. Знаешь, что самое отвратительное? То, что я пытаюсь оправдать тебя. Оправдать твою жестокость, насилие, ложь, бесконечные игры, твое отношение ко мне как к какой-то собственности, которую ты можешь выбросить, а потом вернуть, когда кто-то другой обратил на нее внимание. За все это время… – ее губы бледнеют, и она снова дрожит, обхватив себя руками, прячась от меня. Блядь, она ломается, и я хочу выстрелить в свою голову, наблюдая за ее срывом, но она должна сказать мне об этом. – Ты даже… не пытался поговорить. Ты прекратил, когда игра стала неинтересной.