Я чувствую, как мой живот сжимается. Его родная семья не принимала его. Самое ужасное чувство – это чувствовать себя одиноким в толпе. И единственный человек, который любил его по-настоящему, погиб.
Из-за моего отца.
Я делаю неуверенный шаг, а затем крепко обнимаю его, слыша, как громко бьется чужое сердце – оно ускоряется, когда мои ладони ведут вверх-вниз по его спине.
Мое дыхание сбивается, это мгновение напоминает мне о том, как однажды Аарон искал у меня крылья.
Разве это не безумие? Что мы имеем такое влияние друг на друга?
– Ангел, – он гладит меня по голове. – Это жалость или сигнал к тому, что мы можем заняться более приятными вещами?
Я вспоминаю его таким, каким увидела в восстановленных лоскутах памяти: ребенком – выше меня, худощавого телосложения, с дрожащими руками и злым голосом.
А потом мы повзрослели. И Аарон пропитался насилием.
– Я еще не простила тебя, – шепчу я, пока мои губы дрожат. – Но я бы хотела быть с тобой, когда все произошло. Каким образом мой отец виноват в смерти Чарльза?
Я чувствую, как Аарон идет против своих принципов, открывая мне свои тайны. И я ценю это, потому он мне дорог.
Господи, я влюбилась в монстра. Жар снова распространяется по коже, когда его рука начинает медленно водить по моим обнаженным лопаткам.
– Моя мама трахалась с твоим отцом, и родился Чарли. Чарльз мог унаследовать управление компанией, но из-за своего примитивного максимализма и желания доказать что-то Алану Кингу, он жаждал построить свою собственную империю, и поэтому вляпался в настоящее дерьмо, с которым его познакомил Маркус. И из-за которого его убили.
Боже.
Мое сердце останавливается, когда я спрашиваю:
– Мы… можем быть братом и сестрой?
Я поднимаю голову, чтобы заглянуть в его глаза. Его челюсти сжимаются.
– Нет. Я проверил это в первую очередь.
– Моя мама умерла в один год с твоим братом. Эти события как-то связаны?
– Я не знаю, ангел. Ты хочешь, чтобы я узнал?
Мой голос хрипит:
– Нет.
Это та вещь, которую я должна сделать сама.
Аарон берет мое лицо в ладони и наклоняется так близко, что мою кожу покалывает от его теплого дыхания, а потом я чувствую его губы на своих.
Я теряю дар речи. Весь ориентир.
Мое тело трясет будто после убойной дозы адреналина, но мрачный взгляд не дает уйти на дно. Наверное, это абсурдно.
Монстр и я в одной комнате. А я вижу лишь скрытое благословение.
На меня действительно открыли охоту.
И виноват в этом не кто иной, как психованный социопат Аарон Кинг.
Монстр с великолепной ухмылкой, признающий наслаждение высшим благом.
У нас абсолютно разная философия, наши мнения часто расходятся, и мне все еще трудно принять его жестокую часть. Я больше не злилась на него, но я до сих пор не знала: могу ли я ему доверять?
Ни одна мышца не дрогнула на его лице, когда Аарон признался мне в том, что именно он предоставил доказательства, которые навсегда изменили жизнь моей семьи и посадили отца в тюрьму. На самом деле, из-за этого я ощущала себя пешкой в его шахматной игре.
Я знаю, что Маркус этого заслуживал.
Он бил меня, он заставлял меня чувствовать себя никчемной, он пытался внушить мне мысль об инвалидности, которая делала меня неполноценной. И при этом меня мучили кошмары, в которых папа играет со мной на фортепиано, или где он улыбается, когда я отдаю ему сгоревшее печенье, которое мы готовим в ночь перед Рождеством.
Я так и не связалась с ним. Я просто не могла. Я не могла.
В любом случае, Аарон получил желаемое.
Я словно разваливаюсь на части без какой-либо страховки.
Он снова забирает меня после занятий или работы в приюте, чтобы отвезти в свой мрачный готический особняк со статуями ангелов. У нас даже появилось некоторое подобие его четкого, извращенного расписания. Сначала он наблюдает за тем, как я играю на скрипке, затем мы готовим ужин, а потом, убедившись, что я хорошо поела, он охотится, а потом трахает и иногда использует пистолет, но я буду последней лгуньей, если скажу, что мне это не нравится.
Когда все заканчивается, и он насыщает свою извращенную природу, я плачу и остаюсь без сил. Моя кожа безжалостно отмечена, соски отдают ноющей болью, и ощущение почти болезненного удовольствия доводит меня до грани.
У Аарона действительно есть способность доводить меня до грани одним прикосновением.
Он часто берет меня до изнеможения, а еще позволяет ощутить ложную эйфорию от того, как далеко я могу от него убежать.
Я не буду отрицать тот факт, что я испытываю возбуждение от его безумных предпочтений, потому что в итоге все приводит к тому, что я кончаю и кричу так громко, что он улыбается. Ему нравится, как повысилась громкость моего голоса или как смело теперь я могу петь, не думая о других людях.
Аарон открыл во мне темную сторону, которую я тщательно скрывала от всего мира. Я словно стала живой, обрела смелость. Черт возьми, я всегда чувствую себя в безопасности, когда нахожусь рядом с его тяжелым присутствием. И он может быть мягким.
Этот контраст иногда просто убийственен.
Он часто смотрит со мной старые романтические фильмы, помогает с латынью, внимательно слушает, когда я забываюсь и говорю о музыке часами, а еще он рассказывает мне про частицы своего прошлого или про фондовый рынок, потому что я прошу его об этом. Аарон называет это пустой концепцией, но мое сердце сжимается каждый раз, когда я понимаю, что узнаю его все лучше.
Однажды он арендовал собор Сент-Джайлс в Эдинбурге, стоило мне обмолвиться о выступлении пианиста Эшли Фриппа с его исполнением Рахманинова. И пожертвовал огромную сумму денег «Хомлесс Черити» для строительства дополнительного места для бездомных: я узнала это через мистера Барнса – он показал мне источник перевода.
И это ужасающий Аарон-мать-его-Кинг. Известный всем жестокий и крайне бесчувственный подонок.
Святой ад.
Его. Чертовы. Контрасты.
Мне следовало обрести иммунитет от его воздействия.
Но этого не произошло.
Энергия Аарона давно пропитала мои вены, дни без него тянулись мучительно долго. И никто другой не смог показать мне целый мир так, как сделал он.
Его машина останавливается возле моего общежития. Сейчас раннее утро, последней ночью он читал мне латынь, позволив спать только в объятиях его сильного тела. Фактически, теперь я редко сплю в своей комнате, и Кэт и Эмме становится все труднее лгать.
– Учись хорошо, Элеонор.
Мурашки бегут по коже, когда его губы соприкасаются с моей шеей. Этот жест стал таким привычным, что я не в силах игнорировать свою реакцию.
И этот великолепный британский акцент подходит ему больше, чем американский. Это неправильно – насколько он красив. Все его черты разрушительны – от его светлых отросших волос до тени на острых скулах.
Приди в себя, Эль.
– Аарон?
– Да, маленький ангел?
Я буквально чувствую, как атмосфера меняется, и едва сдерживаю стон, когда он оставляет легкий укус, а затем зализывает его, как гребаное животное.
– Даже не думай о том, что я позволю тебе трахнуть меня в машине.
Аарон отстраняется и щипает меня за щеку. Из-за его глубокого тихого смеха мой пульс учащается.
– Жизнь станет веселее, если ты позволишь себе делать то, что ты захочешь, мисс Ханжа Уже Не Девственница. Если не терпится пососать мой член, то достаточно сказать об этом.
Боже.
– Нет, спасибо.
– Стоило попытаться. Знаешь, ты была более послушной, когда я носил маску, ангел. А вдруг мы все-таки разные люди?
Мои пальцы инстинктивно цепляются за ткань его толстовки и тянут на себя, так чтобы я прильнула лбом к его лбу.
– Никто не может прикидываться таким самодовольным подонком круглосуточно. И я уже научилась просчитывать твои действия.
Он улыбается.
– Иисус Христос, не будь такой наивной и не притворяйся, что тебе это не нравится, особенно когда я завтракаю твоей киской.
Черт возьми, сомнофилия – теперь его любимый кинк, и я стараюсь не думать о том, как меня разбудили этим утром.
– Сколько часов ты спал сегодня?
– Это важно?
– Для меня – да. Когда я проснулась посреди ночи, тебя не было. Вопрос в том, чем ты занят.
– Ничего особенного. И я спал достаточно.
Я тяжело вздыхаю. Может быть, он действительно так считает, но я знаю, что Аарон практически никогда не спит. По крайней мере, не в те ночи, когда я рядом.
– Надень сегодня эти, – он роется в карманах и протягивает мне невероятно красивые слуховые аппараты, светло-голубые со сверкающим блеском. Я закусываю губу, когда мое сердце чуть не падает в желудок. – Я почистил их.
Я говорила, что он купил регуляторы и научился их настраивать, чтобы я могла носить те, что нравятся мне? Его контрасты.
Я снова тянусь к нему и целую его в щеку, а затем шепчу:
– Спасибо.
– Пожалуйста, – он улыбается широкой улыбкой, от которого мой пульс учащается. За моим поцелуем следует его: в щеку… в висок… в губы… ох, черт. – Ты такая красивая. Такая, блядь, очаровательная. Я все еще могу припарковаться в лесу, чтобы дать тебе побегать.
– Ты когда-нибудь бываешь серьезным?
– Успокойся, ангел. Я не буду тебя трахать – по крайней мере, до вечера. Я заберу тебя в семь.
Из моей груди вырывается вздох.
– Я не смогу сегодня. Эмма и Кэт не видели меня уже тысячу лет. К тому же меня ждет напряженное занятие с профессором Уотерсом – он и так считает, что я начинаю терять свои навыки.
Аарон дотрагивается до небольшого пятна на моей шее, в том месте, где кожа соприкасается со скрипкой. Фирменная мозоль – от нее не избавишься, пока не перестанешь играть.
– Ты занимаешься все свободное время. Это из-за его занятий ты чувствуешь себя изможденной?
– Я занимаюсь недостаточно. И я не чувствую себя изможденной.
Хорошо, иногда – да. Но я ни за что не скажу ему об этом, потому что заранее предсказываю его действия.