Блядь.
Мое сердце, которое, как я знаю из надежных источников – отсутствует, пропускает удар.
Для сегодняшнего вечера был снят Британский Музей Естествознания, и среди всех этих декораций она выглядит не иначе как гребаный ангел, спустившийся с небес.
Ее глаза сияют.
Синее платье прилегает к ней, как вторая кожа, подчеркивая все изящные изгибы. Темные волосы, которые в последнее время часто наматывались на мой кулак, распущены и завиты в легкую волну. Ее тонкие, хрупкие руки дотрагиваются до рояля.
Элеонор Смит – самое красивое существо, которое я когда-либо видел.
Выразительные голубые глаза гребаного Бэмби, тонкий нос, бледная кожа, на которой идеально смотрятся отметины и следы моей принадлежности. Но Эль – гораздо больше, чем просто ангельская внешность.
Никто не видел, как она практически умирала от разрушенной души.
Несмотря на это, убежденность, с которой она может отдать все свои силы, чтобы помочь другим, одновременно достойна восхищения и приводит в бешенство, потому что мне хотелось бы спрятать ее от всего мира.
И это моя девушка.
Иисус-блядь-Христос, Элеонор Смит – наконец-то моя девушка.
– Аарон, что происходит?
Я прибегаю к крайней степени контроля, чтобы удержать себя от кражи человека и сфокусироваться на тех словах, что говорит мне Чон. Только трудно держаться за разум, когда Элеонор, мать твою, выглядит как блюдо, ожидающее, когда его съедят.
– Я не знаю, но я заинтригован.
Элеонор настраивает микрофон и улыбается всем гостям вечера, а затем огромное пространство музея заполняется печальной музыкой, проникая в мои уши, словно предзнаменование.
Она смотрит только на меня – такими небесными глазами, что я чувствую, будто мои внутренности протыкают острым ножом. Мои мышцы напрягаются, а взгляд следит за ее движениями, пытаясь определить момент, когда у нее наступит приступ.
Но он не наступает.
Вместо этого Элеонор начинает петь:
– …Каждый угол этого дома населен приведениями. Каждый угол одержим, как ты.
Мои веки тяжелеют. Мне хочется закрыть глаза и слушать, как она поет для меня, блядь, для меня, но я не могу двигаться.
Словами не описать, насколько Эль прекрасна.
– …Ты был прекрасным и худшим, и я скучала… Куда бы я ни шла, все напоминало мне о тебе.
Каждая мышца в моем теле каменеет. Элеонор смотрит мне в глаза, когда играет на рояле, и произносит это еще и еще, пока я не чувствую, как оглушительные эмоции поедают меня заживо.
Я снова проваливаюсь в те места памяти, где она пела мне, пока то, что происходило между нами, было чистым и трепетным. Но мы повзрослели. Теперь мне хочется совсем другого.
– …Пожалуйста, будь честным и скажи, любишь ли ты тень. Прости, но я, кажется, люблю тебя.
Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя.
Я люблю тебя.
Блядь.
Я тоже люблю тебя, ангел. Если все это можно назвать любовью.
Я хочу украсть ее, ощущать ее шепот на своих губах, видеть ее счастливую улыбку, слышать смех и чувствовать персиковый аромат ее шампуня… Чтобы она принадлежала только мне.
Но я просто стою и смотрю.
Наблюдаю, как ее барьеры разрушаются.
Наблюдаю за тем, как она метафорически ломает мне кости – одну за другой.
Наблюдаю за ней.
Я буду всегда наблюдать за Элеонор, потому что не могу по-другому.
Когда песня заканчивается, Эль спускается по лестнице, направляясь ко мне, но быстро отвлекается на раздражающих людей, которым не терпится заполучить ее внимание.
Несмотря на новости по поводу ареста ее отца, люди любят ее. Они подходят с бокалом шампанского и, широко улыбаясь, говорят ей что-то, отчего ее щеки розовеют.
Я жду несколько охренительно долгих мгновений, прибегая к крайней степени контроля и потеряв дар речи впервые за всю свою гребаную жизнь. Клянусь, если я сейчас дотронусь до нее… прикоснусь к ее губам хоть на минуту, задумаюсь о том, что она, блядь, только что сделала, то я буду вынужден нарушить свои планы.
В иных обстоятельствах я бы отвел ее в темный коридор, стянул трусики и трахнул сзади, прижав ее голову к какой-нибудь баснословно дорогой экспозиции.
Но она не должна быть здесь.
Будто прочитав мои намерения, Элеонор замирает, затем поворачивает голову в мою сторону, показывая мне насколько прекрасны ее глаза, когда она перестает себя стесняться.
Мне следует проводить ее до машины и приказать Даниэлю отвезти ее домой, но решение дается мне невыносимо тяжело. Особенно тогда, когда она смотрит на меня такими голубыми глазами.
Клянусь, рано или поздно они доведут меня до могилы.
На мгновение я замираю, прежде чем подойти к ней. Однако когда я направляюсь к компании, в которой затерялась Элеонор, Даниэль появляется прямо перед моим носом с каменным выражением лица.
– Сэр, – в его голосе сквозит напряжение. – Я не хотел вас беспокоить, но вынужден сообщить, что ваше фото уже выложено в главных новостных газетах вместе с инцидентом о взрыве.
Как по гребаному волшебству, здание пронзает оглушительный звук тревоги и призыв к эвакуации. Я смотрю на реакцию мэра, а затем замечаю рядом с ним мерзкого лысого Роузинга в компании нескольких мужчин. Все в костюмах, и половина из них не спускает с меня взгляда.
Прикрыв глаза, я раздраженно вздыхаю:
– Твою мать.
Как не вовремя. Это пиздец как не вовремя.
– Это не все.
– Что еще? – спрашиваю я со спокойствием, которого не чувствую.
И хорошенькое лицо Эль больше не мелькает перед моими глазами. Где она, черт возьми?
Даниэль делает паузу, прежде чем ответить:
– Ваш отец очнулся.
Должен ли я быть рад или взволнован?
Помимо чудесного воскрешения моего отца, вся Англия сейчас переполнена новостями о взрыве главного офиса крупного инвестиционного фонда.
Ох, вы думаете, это я?
Правильно, блядь, думаете. И расплата так сладка.
Это должно было произойти сегодня или завтра, нужен был лишь подходящий момент. Все твари «Виктории» получат сигнал к бегству и начнут перевод денег через ресурсы Кингов, а полиция будет вынуждена начать расследование по отношению инвестиционной компании, которая не занималась инвестициями по меньшей мере десять лет, используя схему Понци.
Они доверяют мне. Но за все нужно платить. Я могу потерять большую часть вложений, которые будут немедленно заморожены, как только все всплывет наружу. Пострадает не только «Кингс Банк» – пострадают крупные и средние банки, страховые и благотворительные фонды, убытки наиболее известных будут представлять от десяти миллиардов фунтов стерлингов.
Каждый участник начнет сыпаться один за другим, как сраный карточный домик, приоткрывая завесу того, какое мерзкое дерьмо творится за дверьми тех, кто, как им казалось, управляет миром.
А потом начнется череда самоубийств. Ну знаете, хрупкое душевное равновесие и все такое, и я буду так польщен, если смогу принять в этом участие.
Так должен ли я быть взволнован?
Наверное, я должен чувствовать хоть что-то, но вот незадача: я не чувствую ничего кроме гребаной ярости, пока пытаюсь найти Элеонор и не нахожу.
Разрушительное желание увидеть ее пульсирует под кожей.
Это началось еще тогда, когда она набралась смелости противостоять жестокому монстру и наставила на меня пистолет, и теперь я не могу думать ни о чем, кроме этой чертовой девушки.
– Скажи мне насчет маячка на телефоне Элеонор, – командую я, прорываясь сквозь испуганную толпу.
– Ее телефон выключен.
Блядь.
– Спросите остальных, где она находится. Пусть проверят камеры. Здесь до хрена нашей охраны.
Поэтому мне не стоило оставлять ее. У меня развивается ебаная паранойя.
Она должна быть в Кингстоне, и я, вероятно, отрежу член своему охраннику за то, что он не предупредил меня об этом сюрпризе. Скорее всего, Эль применила свое гребаное обаяние и заставила Даниэля промолчать и поехать с ней в Лондон.
– Где она? – спрашиваю я еще раз.
Охранник проверяет телефон, а затем делает долгую, убийственную паузу, прежде чем ответить:
– Мы не можем найти ее. Сэр… мисс Смит пропала.
Примечание:
Переживание человека является проявлением, формой, плотью, неотъемлемой частью его внутренней жизни, работы его сознания. С.Л. Рубинштейн писал, что «сознание человека включает не только знание, но и переживание того, что в мире значимо для человека…». Л.С. Выготский считал, что «действительной динамической единицей сознания, т. е. полной единицей, из которой складывается сознание, будет переживание».
Глава 28Конформность
«…Deep down, way down, Lord, I try
Где-то глубоко в душе, Боже, я пытаюсь,
Try to follow your light, but it’s nighttime
Пытаюсь следовать за твоим светом, но с наступлением ночи,
Please don’t leave me in the end
Прошу, не оставляй меня одного»
Лондон, Англия.
Тень.
Иногда кошмары определяют твою жизнь. Я знала это наверняка.
Восемь лет назад я навсегда потеряла свою мать и лишилась нормального слуха.
Мне хотелось верить, что мой кошмар больше не повторится, но кошмары повторяются. Во рту появляется противный привкус, как от соприкосновения языка с железом.
«Тебе стоит успокоиться, – повторяю я себе. – Тебе нечего бояться».
Но это неправда.
Дикий ужас забирается под кожу и колет мне кости.
Скотч неприятно сцепляется с кожей и губами, мои руки и ноги связаны, а металлические наручники завершают ситуацию, которую можно назвать не иначе как дерьмовой. Я прокручиваю в голове включившуюся сигнализацию, всеобщую панику, шок, когда в толпе вдруг появилось знакомое лицо. Мне казалось, что это просто галлюцинации, обман воображения и моего больного сознания, но в следующую секунду кто-то приставил ко мне нож и сказал, что если я не последую за ним, то он вспорет мой живот и проткнет легкие.