Они припарковали машину у обочины, и до сих пор не сдвинулись с места, поэтому мне пришлось ждать.
Большое окно затонировано, как и стекло водителя, я смотрю на красивый белый дом, рассматриваю цифры 71–72 на колонне, пытаясь отвлечься от того, как дрожь сотрясает мое тело.
Я поняла, что есть одна вещь, которую я хочу сделать до прихода Аарона и, конечно же, до приезда полиции. Если я собираюсь подать заявление (а я собираюсь), правду нужно подтвердить.
Я знаю, как выглядит мой кошмар. У него есть лицо и голос. Он был рядом со мной так долго, что я совершенно не замечала его другой стороны. Уважаемый судья Великобритании, показательный семьянин, муж великолепной герцогини Аттвуд и отец невероятно красивой и талантливой скрипачки – так его любили представлять на всех светских ужинах.
Идеальная профессия, идеальная семья, идеальный образ, а внутри – полнейшая чернота.
И если я что-то и знала о своем отце, так это то, что он удивительно хранит секреты. Он не рассказывал мне о моей матери все эти годы, и, вероятно, не рассказал бы мне, будучи заключенным.
Но сейчас, когда Маркус Смит думает, что он снова обманул всю систему, у меня есть шанс узнать правду.
Может быть, тогда впервые в своей жизни я перестану бояться.
Дверь машины хлопает, и я оборачиваюсь, когда фургон слегка проседает под весом трех зашедших мужчин. Первый – водитель, второй мистер Роузинг – крупный непривлекательный мужчина, взгляда которого я старалась избегать, а третий…
Мне отклеивают скотч, и я улыбаюсь.
– Привет, пап.
Вместо серой формы заключенного на моем отце снова идеальный костюм. Его голубые блеклые глаза щурятся.
– Думаю, мне не стоит говорить, что не нужно кричать, Элеонор?
– Разве тебе не следует сперва поздороваться?
Выражение его лица меняется, и я вздрагиваю, услышав характерное шуршание шин, когда машина начинает двигаться.
– Ты никогда не была послушным ребенком. Но я это исправлю.
– Ну что вы, мистер Смит. У вас потрясающая дочь.
Меня передергивает. Роузинг, усевшись рядом, мерзко улыбается, мой взгляд снова сосредотачивается на отце.
– Я уже совершеннолетняя. Поздно исправлять ошибки прошлого, ты так не считаешь? Куда мы едем?
– В новую страну, где мы построим новый дом. С нуля.
Я сглатываю.
– Как ты сбежал?
– В этом мире связи решают все, Элеонор.
– Что это значит, черт побери? Тебя не выпустят из Великобритании. Если ты не в курсе, то ты в гребаном розыске.
Папа отвешивает такую резкую пощечину, что моя голова откидывается в сторону, и я свищу сквозь зубы. Боль пронзает всю левую часть лица.
– Неудивительно, что он обратил на тебя внимание. Наверное, его возбуждала твоя борьба, – пощечина. – Но я больше не потерплю непослушания, Элеонор. Ты будешь трахаться с тем, с кем я скажу, – пощечина. – Ты будешь хорошей девочкой. Моей хорошей девочкой.
Пощечина!
Мое лицо превращается в оголенный нерв, мне больно, мне ужасно больно, но я сдерживаю свои слезы, лишь крепко сжимаю челюсти и упорно возвращаю на него свой взгляд.
Беззвучный крик рождается в глубине моего горла, но я не кричу. Я только смотрю. Продолжаю смотреть, чтобы запомнить каждое мгновение. Возможно, когда-нибудь я возненавижу его настолько, что больше не буду вспоминать о нем.
Неужели это мой отец? Тот, кто гладил меня по голове, когда я долго не могла заснуть. Тот, кто готовил мне самые вкусные завтраки. Тот, кто счастливо улыбался, когда я улыбалась первая.
– Ты будешь трахаться со мной, – раздается на ухо тихий голос мужчины. Противный запах изо рта Роузинга проникает в мои сжавшиеся легкие, а затем он касается слухового аппарата и широко облизывает мою щеку, пока я продолжаю смотреть на безжизненные глаза отца напротив. – Одно из наших условий. Твой ублюдок отрезал мне член, но я знаю много способов, как заполнить твои дырки и без него. Как думаешь, моя рука поместится в тебе целиком? Хочу прислать ему фото.
Ужас пропитывает мои вены, когда я дрожащими губами шепчу:
– Ты же говорил, что любишь меня. Почему ты?.. – я заикаюсь, делая судорожный вдох. – Почему ты..?
Я сильно хочу потрясти его за плечо и умолять очнуться, но слова застревают в моем горле.
Очнись. Прошу тебя. Стань снова моим папой.
Маркус отворачивается, когда Роузинг начинает водить рукой по моей ноге. Я напрягаюсь. Черт возьми, надеюсь, он не будет переходить черту при моем отце, иначе они обнаружат сюрприз раньше времени.
– Я люблю тебя, детка, – голос папы звучит, как робот. – Я всегда хотел для тебя самого лучшего. Но за ту жизнь, которую ты живешь, надо платить.
– Я не собираюсь… – Проклятье, не поддавайся панике. – Я не собираюсь платить за жизнь, которую хочешь жить ты. Пожалуйста, верни меня домой. Папа, пожалуйста…
Звук новой пощечины разрезает воздух, и на этот раз я вскрикиваю, чувствуя, как по щекам текут отвратительные злые слезы.
– Я твой дом, Элеонор. Запомни это.
Мои глаза закрываются. Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем спросить:
– Если ты меня любишь, тогда ты должен рассказать, что произошло той ночью, когда умерла мама. Я заслуживаю знать.
Оглушительная пауза доводит меня до грани, мои плечи трясутся от беззвучных слез. Он продолжает молчать до тех пор, пока мы не выезжаем за пределы Лондона и не останавливаемся возле вертолетной площадки.
Я думаю, что мое прошлое так и останется покрытым пылью, но когда Роузинг и водитель покидают машину, Маркус, наконец, произносит:
– Элис была психически неуравновешенной. Наверное, с самого начала нашего знакомства, но с каждым годом все становилось только хуже.
Что?..
Я смотрю на отца, его лицо кажется еще более бледным под холодной подсветкой машины.
– Мы познакомились в тот же день, когда я впервые увидел ее в театре. Она была так красива, ее пальцы практически порхали над роялем. Она всегда была хрупкой и изящной, невероятно слабой, и, несмотря на то, что мне нужно было заключить выгодный брак, я не мог устоять перед ее обаянием. Я действительно любил ее. Очень сильно.
– Любил, но изменял ей, – к моему горлу подкатывает желчь, когда я думаю о том, что чувствовала моя мама. Одиночество. Бессилие.
– Да, – спокойно отвечает он. – Потому что она угасала. Уходила в себя, страдала бессонницей и депрессией, злоупотребляла таблетками психиатра. Все ухудшалось, когда я пытался к ней прикоснуться. Она постоянно хотела увезти вас в Чикаго, хотя ее родители давно умерли. Иногда она могла выкрасть тебя из дома, а потом вернуться через несколько недель, пока я сходил с ума, ища вас по всей гребаной Англии, включая морги.
Я качаю головой.
– Нет. Этого не может быть.
Но то воспоминание…
Папа делает шаг, но она продолжает загораживать меня. Почему мама так сильно дрожит?
– Уйди с дороги. Ты не в себе, Элис, – отец отталкивает ее, а затем больно хватает меня за локоть. Споткнувшись о статую, я немедленно падаю. Жгучая боль вспыхивает в моем колене, и я начинаю плакать. – За Эль присмотрит няня, а мы поедем в больницу.
– Пожалуйста, отдай мне ее, – в словах женщины сквозит отчаянная молитва. Папа не слушает ее, он берет меня за руку и заставляет меня подняться на ноги.
– Папа, – шепчу я, заикаясь.
Меня неконтролируемо трясет, я впиваюсь ногтями в ладони и спрашиваю:
– Что с ней произошло? И как умер Чарли?
Маркус наклоняет голову, как чертов психопат.
– Как много он тебе рассказал?
– Чарльз Кинг – твой сын. И он был причастен к грязным делам компании, которая выдвинула тебя на должность судьи.
Пугающий смех отца бьет меня прямо в грудь.
– Очень хорошо. Никаких больше секретов от моей малышки, да? Элизабет Кинг была всего лишь красивой оболочкой, которую можно было использовать время от времени – особенно в те дни, когда Элис была призраком. Я не знал, что она забеременеет именно от меня, – он снова смеется. – Но есть что-то захватывающее в том, что мой бастард должен был стать наследником огромной финансовой империи, не правда ли?
Ублюдок.
– Продолжай.
– Чарльз не хотел становиться тенью своего влиятельного отца, зная, что тот таковым не является. Я помог ему обрести могущество, но он все испортил. Он хотел рассказать полиции то, что ему не следовало, поэтому у меня не было выбора.
Мое дыхание обрывается. Он не мог упасть так низко… Мой отец – подонок, но он не убийца.
– Что ты сделал?
– Я только сказал время и место. Я могу лишь гадать, но думаю, его отравили, потому что сердце Чарльза отказало именно в тот день. А может быть, это был подарок судьбы.
Подарок судьбы? Мать твою, подарок судьбы? Он же говорит о смерти другого человека, о смерти своего собственного сына.
– Что произошло с мамой? – мой голос монотонный, практически мертвый.
– Ты помнишь тот день, Элеонор? Элис отвезла тебя в мою квартиру, оставив няне, а потом поехала прямиком ко мне в суд, чтобы подать заявление о разводе…
– Я в последний раз иду у вас на поводу, маленькая мисс Смит.
Я киваю. Каждый дюйм моего тела сгорает от нетерпения.
Миссис Соулсбери не хотела возвращать меня домой раньше времени, но оборона няни тает, когда я делаю ей комплименты и дарю мои рисунки.
– Элеонор!
Водитель останавливается, и я мигом выхожу из машины, а затем бегу домой, но первое, что я вижу при входе – это ужасный беспорядок. Все кухонные шкафы распахнуты, разбитая посуда лежит на полу, на плите стоят сковородки, но огня нет.
Почему здесь?.. Я сжимаю нос, чувствуя резкий запах жженого вещества.
– Ма-а-ам!
Мое сердце сжимается. Недавно у мамы случился приступ, и она пыталась найти кольцо, подаренное бабушкой. Наверное, она ищет его снова?
Надрывный крик пронзает весь дом.