- Думаю, твой кот знает это гораздо лучше меня. Во всяком случае, то, как найти. А вот как спасти…
Прервавшись на полуслове, Людоед какое-то время изучающе смотрел на меня, потом еле заметно вздохнул.
- Спасти я тебе помогу. Что так смотришь на меня? Опасаешься необъяснимых милостей? Правильно опасаешься. Но это не тот случай. Тут всё объяснимо. Девяносто девять человек из ста, увидя мышь, бросят в неё чем-нибудь, а ты даже кота на всякий случай придержал. Доброта дорогогo стоит.
Тут уже я не сдержал вздоха.
- Хорошо у вас, в… - У меня едва не вылетело: «в сказке», но я вовремя удержался. – В вашем мире. У нас говорят, что доброта наказуема. Не делай добра, не получишь зла, и всё такое.
Людоед усмехнулся.
- Конечно, наказуема! Но это если возводить её в принцип. Никому, знаешь ли, не хочется становиться предлогом для чужого самолюбования или безликим кирпичиком в здании чьей-то праведности. Только та доброта, что идёт от сердца, минуя принципы и законы, способна вызвать ответную. И это – во всех мирах, можешь мне поверить. Так что,ищи своего двойника, а я помогу вытащить его с границы между жизнью и смертью, на которой он застрял.
Удивительно, но я больше не замечал в его лице ничего неприятного, даже не понимал, отчего он сначала мне таким показался. Наверное, на волне этой внезапной симпатии у меня вырвался вопрос, который я бы ни за что не задал, если бы успел хоть немного подумать.
- А скажите, зачем вы,такой сильный и могущественный, превращаетесь в маленькую слабую мышь?
Я тут же прикусил язык – всё-таки, фамильярность по отношению к мало того, что аристократу, так ещё и к Людоеду, - но было поздно. Впрочем, он, кажется, не обиделся, даже чуть улыбнулся в ответ.
- А ты когда-нибудь любил девушку, чей отец скорее удавится, чем согласится видеть тебя своим зятем?
Я растерянно помотал головой.
- Вот когда такое с тобой случится,ты готов будешь превратиться хоть в мышь, хоть в таракана, лишь бы иметь возможность видеться с ней. - У него вырвался вздох. - Король очень хорошо сторожит свою дочь.
- Но почему? – вырвалось у меня и я тут же снова пожалел о своей смелости,такая кривая и хищная усмешка появилась на лице моего собеседника.
- Ну, скажем так – род Людоедов когда-то сильно насолил королевской фамилии.
Насолил, – подумал я. Может, еще и поперчил? Людоеды, всё-таки. Ладно, хоть таких предположений у меня хватило ума не высказывать вслух.
Солнце отметило мутным перламутром то место в облаках, где собиралось взойти. Мы с Людоедом проговорили почти всю ночь, и я несколько раз лoвил себя на том, что перестаю воспринимать особенности этого мира как странности. Ну Людоед, и что? Да ничего. Нормальный мужик оказался. Только бы получилось у него сдержать обещание и спасти настоящего Сына Мельника. Нет, я не сомневался в его словах – было в нём что-то, внушавшее уверенность. Не доброта (хоть он, понятное дело, не злой сказочный персонаж),и даже не честность, вернее, не та честность, которой нас учили в детстве, типа «обманывать нехорoшо, потому что порядочные люди так не поступают», а, скорее, самоуважение, сквозившее во всём – в манере говорить, во взгляде, даже в осанке. И, опять же, не то самоуважение, к которому привыкли в нашем мире: «я уважаю себя, потому что я многого в жизни достиг», а просто – я себя уважаю. И всё,точка. Навеpное, это называется аристократизмом. Ну да, он же аристократ, дворянин и всё такое… эх! Отчего-то мне стало тоскливо. Вот если бы не родители, хрен бы я стремился вернуться обратно, не так уж здесь и плохо. Но – родители… Пусть лучше Сын Мельника окажется не безнадёжен, чтобы Людоед смог вернуть его к жизни.
Я ещё раз взглянул на розоватый горизонт, вытащил сонного Барса из-за пазухи и поставил на тропинку. Присел, погладил шёлковую шёрстку между ушками.
- Поможешь?
Барс поднял на меня взгляд. Пристальный, мудрый. Мне стало ещё тоскливее.
- Помоги, Барс, пожалуйста. Только сам не исчезай больше, ладно?
Ещё несколько мгновений кот смотрел мне в глаза, потом повернулcя и легко побежал вдоль тропинки в противоположную от леса сторону.
Удивительно, как долго кошки могут не уставать! Я уже в который раз задавался вопросом, насколько их организм совершеннее человеческого. Всегда ведь считал себя спортивным – горные лыжи, велосипед, отжимаюсь сотню раз, и вообще… только сейчас уже почти выдохся, а Барсу хоть бы что – как бежал полдня по жаре, так и бежит, сигналя мне пушистым хвостом, чтобы не отставал.
Местность вокруг изменилась, вместо полей, лугов и рощиц начались каменистые, поросшие соснами овраги. Чем дольше мы шли, тем труднее становилась тропинка, глубже впадины, круче обрывы. Я никогда особо не задумывался, боюсь ли высоты, но теперь, пробираясь между огромными валунами и глядя себе под ноги на уходящий почти отвесно вниз замшелый склон, вдруг отчётливо ощутил, что – да, боюсь. Но Барс, словно издеваясь, вёл меня всё выше по уже едва заметной тропинке. Через некоторое время я уговорил себя не смотреть больше вниз, сосредоточив внимание на коте, легко перепрыгивающем с камня на камень. Наконец я совсем выдохся.
- Барс! Ну подожди же ты, давай отдохнём!
Барс, проигнорировав мой крик души, проскочил между двумя огромными каменными зубцами и взлетел на верхушку нависающего над пропастью камня. Я послушно прополз следом и прижался всем телом к относительно пологому валуну, бросив взгляд под ноги, чтобы поудобнее встąть, не соскользнув ненароком вниз. И тут я увидел…
На сąмом дне глубокого оврąга между осколкąми кąмней и кустикąми верескą лежалą кажущаяся отсюдą игрушечной человеческая фигуркą. Я почувствовąл, как по всему телу поползли противные мурашки. Сколько я ни всматривался, человек внизу ни разу не пошевелился. От мысли что там, умирая (а, может, уже умерев?), лежит мой двойник, в груди холодным комком сжался тоскливый страx. Что я могу сделать, как помочь (а можно ли еще помочь?), если сам еле держусь на этих отвесных камнях? О том, чтобы спуститься вниз, речи не идёт. Спуститься под силу лишь Барсу, я же могу туда только упасть, что, видимо,и случилось с беднягой – настоящим Сыном Мельника. Надо выбираться отсюда. Выбираться и звать на помощь,и чем раньше я это сделаю,тем больше шансов у лежащего на дне парня.
Барс мягко соскочил с камня, проскользнул возле моей судорожно подрагивающей от напряжения руки, и громко мяукнул. Я, чуть не вывернув шею, увидел, где он сидит,и аккуратно поставил туда ногу. Барс перескочил на другой камень и снова выжидающе на меня посмотрел. Я, цепляясь за неровности в скале, сполз на указанное место. Так, с его помощью, я выбрался с опасного участка, откуда только и был виден сорвавшийся в пропасть бедолага, и мы двинулись в обратный путь.
Солнце снова садилось в поля. Хотелось пить, есть и спать. Впрочем, от жажды меня спас встретившийся на пути ручеёк, а без еды сутки вполне можно прожить. Я даже не без гордости подумал, каким выноcливым на поверку оказался. Дойдя до знакомых руин, мы уже привычно зашли внутрь. Сев, прислонясь спиной к холодной стене и посадив на колени тёплого Барса, я стал ждать.
Пролом в потолке давно потемнел, засверкал звёздами, потом внутрь протянулся cтолб бледного лунного света, но как я ни прислушивался, как ни напрягал зрение, всё было напрасно – мышка не появлялась. Уверенность встретить Людоеда постепенно перетекала в надежду, надежда слабела, а её место занимала тревога. Я пытался уверить себя, что вовсе необязательно влюблённые встречаются каждую ночь, но тревога крепла. И, едва занялся рассвет, я посадил притихшего Барса за пазуху и пошёл по направлению к замку Людоеда.
- Мне было велено впустить вас, что я и сделал. – Важный, богато одетый слуга смотрел на меня со смесью досады и сочувствия. - Могу предложить вам поесть и отдохнуть. - Он еще раз смерил меня невесёлым взглядом и вздохнул, - Большего, увы, сделать для вас не могу.
- Но я ни о чём таком вас и не прошу. Я же сказал: всё, что мне нужно, это поговорить с господином.
- Этого-то как раз вы сделать и не можете, – терпеливо, как неразумному ребёнку, ответил слуга.
- Но почему?
- Его нет в замке.
- А когда он будет?
- Предоставить вам комнату для отдыха и еду?
Я не понимал, в чём дело, но в душу начало вползать что-то неприятно-скользкое. Нет, Людоед не мог обмануть. Значит, что-то случилось с ним самим? Α этот напыщенный слуга молчит,точно партизан. И как его разговорить? Я выпрямил спину и взглянул на него как мог уверенно.
- Что ж, предоставьте. Только если вы думаете, что ваш господин дал вам такое распоряжение исключительно из соображений благотворительноcти, то вы сильно ошибаетесь. Пойдя дальше, я бы даже мог сделать вывод, что вы плохо знаете своего господина. Если вас смутил мой скромный внешний вид,то ваш поверхностный взгляд меня удивляет не меньше, чем прохладный приём. Вам ли, находящемуся на службе у такого человека, не знать, как обманчиво бывает первое впечатление?
Я с удовольствием наблюдал, как постепенно менялось лицо слуги – от холодной вежливости к усиливающемуся удивлению и растущей заинтересованности. А меня, что называется, несло.
- Мне не составило труда догадаться, что произошло что-то из ряда вон выходящее, и я советую вам довериться уму и прозорливости вашего господина, ведь если он пригласил меня,то уж точно неспроста. Скажите мне, что произошло. Точно не обещаю, но, скорее всего,именно я смогу помочь.
Слуга, к которому, едва я закончил, вернулась его бесстрастность, кивнул, неглубоко, но достаточно почтительно поклонился,и жестом пригласил следовать за собой.
Когда я сидел за накрытым столом, а Барс – возле полной миски, слуга осторожно объяснил, что его господин волею судьбы оказался во власти Короля, а прoще – запертым в королевском дворце, и как ему снова обрести свободу, пока непонятно. И если учесть, насколько серьёзная вражда существует между этими могущественными фамилиями («А род Людоедов не уступает королевскому! – с гордостью, на миг забыв даже о своей сдержанности, похвастался слуга),то все ближайшие подданные, посвящённые в случившееся, находятся теперь в великой тревоге.