[19] охраняли двойные посты: армейский лейтенант или старлей стоял напротив равного по званию гэбэшника. Разная ведомственная подчиненность ближайших охранников служила дополнительной гарантией безопасности высших руководителей. Теперь все сосредоточено в одних руках. А тот, от кого зависит жизнь Первого лица, не менее могуществен, чем сам Президент…
Проходя сквозь высокие двери, Гонтарь и Степашкин переглянулись, очевидно подумав об одном и том же. Волкодавы не шелохнулись. Раньше при виде своих главных начальников они вытянулись бы в струнку. Впрочем, раньше ни у Гонтаря, ни у Степашкина не было ни малейшей возможности попасть в коридоры высшей власти.
В вестибюле генералов ждала личная охрана. Когда их окружили рослые парни из числа преданных подчиненных, оба почувствовали себя увереннее.
Кремлевский двор был, как всегда, пустынен. Идеально ровный, чистый, без трещин и выщерблин асфальт напомнил Директору ФСК о затаившейся где-то сейсмической бомбе. Он поежился. Возможно, потому, что дул резкий холодный ветер.
Адъютанты синхронно распахнули дверцы одинаковых черных машин. Словно по негласному уговору, все «силовики» пользовались бронированными «мерседесами-600». Кроме специальной связи и пулеустойчивых скатов громоздкие черные монстры были оборудованы вмонтированными в багажники пулеметами и совмещенными с прицелами видеокамерами. При необходимости откидывалась крышка замаскированного люка, и сидящий рядом с водителем охранник мог вести эффективный огонь в преследователей. До сих пор, правда, такой необходимости не возникало.
Степашкин первым провалился в мягкое кожаное чрево спецавтомобиля, нажал кнопку, и толстое стекло отделило пассажиров от водителя и занявшего свое место охранника. Гонтарь сел рядом. Но вести серьезный разговор в машине никто не собирался.
— На объект номер семь! — приказал Директор в переговорное устройство.
Через сорок минут они оказались на одной из баз ФСК. Трехметровый бетонный забор с колючей проволокой и электрошоковой системой «Кактус», внешняя и внутренняя охрана периметра, полная уединенность и безопасность.
Два основных «силовика» пошли по узкой дорожке в пожухлой траве вдоль бетонной стены ограждения.
— Сегодня он подставил нас обоих, — начал Гонтарь. — Папа ткнул меня мордой в его паскудный доклад и сказал, что ты тоже облажался со всех сторон. А он один работает за всех и прикрывает наши просчеты.
Хотя имя не произносилось, уточнять Степашкин не стал, прекрасно понимая, о ком идет речь.
— То, что он делает, вообще не входит в функции главка охраны! — возмущенно вытаращил водянистые, с наглецой, глаза министр обороны. — Ладно, если бы это раскопали твои люди, мы бы всегда договорились и решили все вопросы без излишнего шума.
«Как же, как же, — саркастически подумал Степашкин. — Ты такой кроткий и покладистый…»
— Но он влез и в твою, и в мою компетенцию! И мы не знаем, что он шепчет Папе на ухо!
— Почему же… Про меня — что я не тяну свою должность. Про тебя, очевидно, то же самое. Поговаривает об объединении всех силовых структур. Догадываешься, кто будет ими руководить?
— Да нет… Папа его от себя ни на шаг не отпустит. — В голосе Гонтаря отчетливо слышалась плохо скрытая ненависть.
— Какая разница… Проведет управляемого человека из своих конфидентов… Во всяком случае, меня он крепко взял на крючок!
— Насколько крепко? — быстро спросил министр.
— Если доведет свое дело до конца, то в ФСК появится новый руководитель.
— Вот так… — Гонтарь присвистнул. По большому счету судьба собеседника его мало волновала. Но важен прецедент. «Сегодня — ты, а завтра — я…» Каждая победа укрепляет позиции врага. Значит, надо ему всячески мешать.
— У него создана агентурная сеть за рубежом, имеются свои резидентуры в посольствах, — продолжал Степашкин. — Помнишь генерала Верлинова?
— Еще бы! Он хотел ткнуть ГРУ мордой в грязь и подорвать авторитет всего министерства! Только наши его переиграли. Потому он и пытался скрыться. Собаке и смерть собачья.
— Наш друг установил, что Верлинов жив. И собирается на этом сыграть.
— Жив? — удивился Гонтарь. — Это плохо! Но ему же вынесли приговор!
— Вынесли. Но в Греции ему от этого ни холодно ни жарко.
Министр остановился, внимательно рассматривая выкрошившийся шов между бетонными плитами.
— А как по этому поводу настроен Папа?
— Сказал, что с предателями надо поступать по закону.
Гонтарь усмехнулся.
— Вот по закону и поступим. Я пошлю своих «летучих мышей» исполнить приговор! Пусть наш друг потеряет свои козыри!
— Неплохая мысль, — сказал Директор ФСБ.
Христофор Григориадис мучался от раздвоения личности. Такое с ним уже случалось — после вербовки в Москве. Он считал себя порядочным человеком, джентльменом, даже псевдоним выбрал соответствующий. Правда, это было тогда, когда сознательно и добровольно пошел на сотрудничество с американской разведкой. Подписывая вынужденное обязательство работать на КГБ, он предоставил Верлинову право дать ему конспиративное прозвище. Потому что понимал: становясь «двойным» агентом, он делает первый шаг по скользкому пути, очень часто ведущему прямиком к могиле. И безвозвратно утрачивает достоинство джентльмена. Верлинов присвоил ему псевдо «Орел» — агенты любили громкие, благородные, значительные прозвища, компенсирующие те моральные издержки, которые неизбежны при оперативной работе.
Джентльмен-Орел переживал от того, что сущность его раздваивалась, и аккуратно пытался сбросить умело накинутое ярмо. Такое случалось нечасто, но ему удалось вернуться в ипостась Джентльмена. Во многом удачу обеспечила терпимость курирующего офицера: Верлинов не поставил вопроса о принятии к ускользающему Орлу так называемых «острых мер».
Нынешнее раздвоение Джентльмена было связано с противоречием между чувством и долгом. Долг предписывал раскрыть Роберту Смиту настоящее имя Джеймса Кордэйла, но чувство благодарности Верлинову этому препятствовало. Христофор помнил овладевший им ужас при реальной угрозе пятнадцатилетнего срока в страшной русской тюрьме. И хотя Верлинов выручил его по служебной надобности, Орел рассматривал бывшего куратора как своего друга-спасителя. В этом состояла беда Христофора: агент не должен поддаваться чувствам, ему категорически противопоказана сентиментальность. Конечно, в данном случае играла свою роль и подписка гражданина Григориадиса о сотрудничестве с КГБ, хранящаяся в далеких московских архивах, и пятьсот тысяч долларов, которыми гость расплатился за предоставленное убежище, но Джентльмен искренне верил, что движет им исключительно благодарность.
И на Сирос он прибыл, чтобы выполнить просьбу Верлинова. Просоленные доски пирса пахли морскими водорослями, голодные чайки кружили у дальнего причала над мачтами «Марии», молодой англичанин фотографировал «полароидом» тоненькую подружку с развевающимися по ветру волосами. В небольшой таверне на набережной все столики пустовали, хозяин обрадованно рванулся навстречу, но вынужден был скрыть разочарование: Христофор заказал лишь чашечку кофе.
Расстегнув плащ, он присел за столик у окна. Хотелось выпить вина под копченых мидий, но перед встречей с Циклопом он немного нервничал, да и невесть откуда взявшиеся в «мертвый» сезон туристы настораживали… Джентльмен устал. Он никогда не признавался, даже самому себе, что провал в Москве поселил где-то глубоко в лабиринтах души постоянный страх. С тех пор он избегал рискованных ситуаций и с нетерпением ждал момента, когда можно будет выйти из игры. Появление гостя из прошлого, давнего друга-врага, лишь обострило затаенное чувство. Христофор тяжело вздохнул. Он поможет ему. И пусть уходит. Услуга за услугу — и они квиты.
Громоздкая фигура Циклопа появилась в конце набережной. Джентльмен поднял маленькую чашечку, сделал глоток и незаметно осмотрелся. Вроде бы все спокойно. Только эти туристы… Но, похоже, они заняты лишь друг другом. И находятся слишком далеко для аудиоконтроля. Хозяин? Ведет себя совершенно спокойно, деловито насыпает в жаровню древесные угли. К тому же таверна выбрана совершенно произвольно из полутора десятков точно таких же… Нет, здесь все чисто.
Циклоп поравнялся с таверной, лениво взглянул в окно. Их взгляды встретились. Джентльмен кивнул. Громадный детина замедлил шаг и остановился, будто внезапно почувствовал желание чего-нибудь съесть или выпить. Когда он шагнул ко входу, это выглядело вполне мотивированно.
— Белого вина и копченых мидий! — грубым голосом приказал вошедший и сел на жалобно скрипнувшую табуретку напротив Христофора. Голос соответствовал его облику. Крупная голова, массивное тело, мощные руки. Резкие черты будто вытесанного топором лица, мутноватый взгляд красных глаз — наглядного подтверждения сотен глубоководных погружений, кессонной болезни, кислородных голоданий. Чуть выше переносицы круглый шрам — след невовремя сработавшего капсюля-детонатора.
— Что надо? — не тратя времени на дипломатические изыски, спросил Циклоп.
«Итальянец по происхождению, американский гражданин по паспорту, тридцать три года, десять лет службы в военно-морских силах США, специальность — подводные взрывные работы, — словно на мониторе компьютера высветились в памяти Христофора анкетные данные собеседника. — Привлекался к выполнению специальных заданий ЦРУ…»
— Что надо? — недружелюбно повторил специалист по глубоководным взрывам и оглянулся. Он бы до сих пор продолжал служить во флоте, но в девяносто первом году «Коза ностра» попыталась привлечь земляка к транспортировке наркотиков. Циклоп отказался и должен был умереть, но не захотел, поэтому умерли два человека из «Синдиката», а он бежал из страны и укрылся в Греции, ежедневно и ежечасно ожидая приветствия на родном языке, за которым последует выстрел в лицо. Организация не прощает пролитой крови своих членов и никогда не перестает искать отступников.