— Хорошо выглядишь, — Петушков говорил искренне. — Прямо плантатор какой-то.
— А я плантатор и есть. Эксплуатирую бедных латинос, деру с них три шкуры и держу в чёрном теле. Ха-ха-ха!
— Гражданство уже получил?
— А на кой оно мне? Хватает вида на жительство. И потом, я же ведь патриот!
— Не замёрзнешь у нас?
— Да, отвык я от ваших морозов. Но ничего, как-нибудь перекантуюсь. Потных женщин и горячей текилы мне хватало и там. Соскучился я по родному… Знаете, какая тоска берет иной раз? Аж сердце щемит!
Степанский сильнее сжал локти друзей.
— Так возвращайся, в чем проблемы?
— Не могу, бизнес держит. Я и прилетел-то всего на три дня. Даже если не управлюсь с делами, все равно придётся возвращаться. Обидно, что не успею с вами толком посидеть…
С получением багажа заминки не произошло. У Степанского оказалось два чемодана. Чёрный пластмассовый и бледно-жёлтый, в тон пальто, из хорошо обработанной толстой кожи. На крышке чёрного белели наклейки: Амстердам, Вена, Стокгольм, Йоханнесбург, Сидней, Нью-Йорк.
— Да, пришлось помотаться по свету, — вздохнул «плантатор», перехватив взгляд Петушкова.
Сняв чемоданы с ленты транспортёра, он поставил их на пол и выразительно покосился на Андреича. Отставной морпех дёрнул щекой, помешкал и взял жёлтый чемодан. Второй поднял Калмычный.
Вышли на улицу.
Степанский остановился, вдохнул полной грудью.
Закрыв глаза, дождался, когда несколько колючих снежинок упали на лицо.
И проникновенно сказал:
— Здравствуй, родина!
Глава пятая
Акулов нажал выключатель.
Взорвалась лампочка люстры. Под ногами захрустели осколки.
Света из окна было достаточно, чтобы не расшибить колени о мебель и зажечь две настольные лампы, на своём и волгинском столах.
Закрыл жалюзи, и через середину кабинета пролегла тёмная полоса. Заглянул в шкаф. Месяц назад в нем наводили порядок, но всевозможное барахло опять успело скопиться в изрядном количестве. На полке, отведённой для инструментов, лежали плоскогубцы и молоток, набор отвёрток, гвозди, моток изоленты. Лампочек не было, хотя Андрею казалось, что Волгин недавно приносил несколько штук.
Ладно, сойдёт и так. Может, полумрак подтолкнёт к откровенности?
Акулов выглянул в коридор:
— Проходите.
Вдову Громова сопровождал адвокат Мамаев. Высокий, черноволосый. Расстёгнутое кожаное пальто, костюм из тонкой материи. Аромат туалетной воды, такой сильный, как будто правозащитник не брызгался, а купался. Если бы Акулов ездил в больницу вместо Сергея, то мог бы сказать, что адвокат пользуется той же водой, что и Громов. Выражение лица было таким, словно Мамаев репетировал свою роль на похоронах.
В том, что он там будет присутствовать, теперь можно было не сомневаться.
Александра Громова держала на руках ребёнка. Оказавшись в кабинете, девочка начала плакать, и несколько минут ушло на то, чтобы её успокоить. Когда это удалось, вдова посмотрела на сыщика:
— Мне не с кем было её оставить.
Прозвучало, как обвинение.
— Вы так настаивали на встрече, что…
Ещё один камушек в его огород.
И правда, настаивал. Когда удалось до неё дозвониться, она возмутилась:
— Что значит — я «где-то скрываюсь»? Кажется, я могу быть свободна в своих перемещениях. И не обязана сидеть дома… Вы должны понимать, как мне тяжело. Хотите со мной поговорить? О чем?
Акулов предложил два варианта. Он был готов как встретиться в управлении, так и навестить женщину по месту жительства.
— Нет, не надо ко мне приезжать! Зачем это надо? И вообще… Вы что, не можете подождать, пока пройдёт сорок дней?
Теперь Акулов сидел за столом и смотрел на Александру, занявшую «посетительский» стул. Клетчатая мини-юбка с разрезом, сапожки на «шпильке». Лёгкая куртка спортивного типа, с капюшоном. Кажется, великоватая размером и явно не соответствующая остальным деталям гардероба. Последствия нервного потрясения? Плохой вкус? Второпях накинула на плечи то, что подвернулось под руку?
Успокоив ребёнка, Александра передала его Мамаеву.
— Спрашивайте. Что вас интересует? — Одновременно она указала рукой на кожаное кресло у стены, предлагая Мамаеву сесть, но адвокат покачал головой и остался стоять, баюкая малышку.
Девочка задремала. То, с какой нежностью о ней заботился адвокат, наводило на определённые размышления.
Акулов задал первые вопросы. Ответы слушал в полслуха, не забывая изображать живой интерес и кивая, когда Александра делала паузы. Она, несомненно, могла рассказать много полезного — но столь же очевидным было и то, что ничего не расскажет. Ни сейчас, ни сорока днями позже.
Она не предупредила, что придёт с адвокатом. В принципе, Андрей имел основания указать Мамаю на дверь и пообщаться с дамочкой тет-а-тет. Дало бы это что-нибудь? Вряд ли. О причинах, по которым Александра пришла с адвокатом, можно было строить любые предположения, но одно не вызывало сомнений: никто её к этому не принуждал, никакая мафия не приставляла к ней соглядатая из опасений, что вдова наговорит лишнего. Сама этого захотела. И ребёнок… Акулов не верил, что его было не с кем оставить. Взяла с собой, чтобы иметь благовидный предлог в любой момент оборвать разговор или затянуть паузу для обдумывания опасного вопроса.
Спустя двадцать минут разговор был закончен.
Александра первой покинула кабинет, в дверях бросив короткое «до свиданья!». Адвокат с ребёнком задержался. Будучи заметно выше ростом Андрея, он тем не менее умудрился посмотреть как-то снизу и задушевно спросил:
— Скажите, а вообще есть надежда, что это убийство когда-нибудь будет раскрыто?
В его глазах плескалась скорбь.
Стоило труда удержаться от удара по челюсти.
— Ах, какой бандитизм… Что творится! Что творится, Господи, Боже мой…
Андрей в окно наблюдал, как они шли к машине. Во двор управления посторонний транспорт не допускали, но Мамаев как-то уломал постового и припарковал свою тачку возле крыльца. Акулов хоть и разбирался в автомобилях, но определить эту модель не мог. Большая новая иномарка, посреди крыши — стеклянный люк. Пискнула сигнализация, Мамаев, передав девочку матери, открыл заднюю дверь. Наклонился в машину, что там поправляя. Когда он выпрямился, стало видно детское сиденье, закреплённое на диване…
В процессе допроса Александра несколько раз подражала героине «Основного инстинкта», закладывая ногу на ногу таким образом, что Акулов теперь точно знал, какое нижнее бельё предпочитает вдова. Шёлковое, тёмного цвета, с орнаментом из цветочных бутонов. Анализируя разговор, он попытался увязать это со своими вопросами, но не нашёл явной зависимости. Вряд ли таким пикантным способом она хотела сбить его с толку или же заставить забыть о неосторожном ответе. Скорее всего, просто нервничала.
Было от чего.
Она не сказала ни слова правды, за исключением своих установочных данных.
Вкратце её рассказ был таков: с Громовым она познакомилась три года назад при обстоятельствах, которые не помнит. Спустя какое-то время он сделал ей предложение, и она его приняла. С тех пор нигде не работала, занималась домашним хозяйством (прежде была инструктором фитнес-клуба). О своей деятельности Василий Петросович жене не сообщал. Уходил, приходил. Клал на тумбочку деньги. Дарил на 8-е марта цветы. С друзьями не знакомил, о врагах не рассказывал. Каких-то людей она видела, когда они ходили в ресторан или поиграть в боулинг, — с мужем здоровались, говорили, рекомендовали новое блюдо или помогали выбрать шары.
— Вы их можете описать?
— Люди как люди.
— Тоже примета. Бывают люди как боги. Может быть, имена?
— Саша, Петя… Достаточно?
Спокойное лицо, прямой взгляд. Движение ног, блеск колготок. Разрез на юбке расходится, женщина не торопясь его поправляет. Акулов трёт подбородок, рисует чёртиков в блокноте. Можно прекращать допрос прямо сейчас, ничего ценного он не услышит, даже если выпроводит адвоката.
О том, кто мог покушаться на Громова, ей ничего не известно. Она была дома и в первый раз, и вчера.
— Значит, вы понятия не имеете, чем занимался ваш супруг?
— Мужчины о таких вещах не говорят.
— Да?
— Я думаю, ваша жена тоже не знает, чем вы занимаетесь на работе.
— Недавно он купил новый джип…
— Одолжил деньги у какого-то друга.
Акулов раскрывает паспорт Александры, смотрит штапм о прописке. Усмешка появляется невольно: он давно знает адрес, указанный там. Посёлок железнодорожников в тридцати километрах от города, улица Второй каланчи, барак номер пятнадцать. Смотрит на Александру. Она понимает без слов:
— Василий когда-то работал в депо.
— Стрелочником?
— Он ведь, как и я, иногородний, вы знаете. Когда был военным представителем на заводе, то жил в общежитии. Потом его оттуда попросили. Пришлось как-то устраиваться. Мы были прописаны там, но снимали в городе квартиры.
— Сразу несколько?
— Поочерёдно.
Акулов, переписав в блокнот данные, отдаёт паспорт:
— Вы приезжали в больницу?
— Как я могла не приехать? Сразу, как врачи разрешили.
— И он вам ничего не сказал?
— Мой муж прошёл Афган.
— Это не значит, что он должен был молчать.
— Это значит, что ни при каких обстоятельствах он не стал бы советоваться с женой. Странно, что вы этого не понимаете.
Движение ног, блеск колготок…
…Андрей прижался лбом к холодному стеклу.
Машина адвоката выехала за ворота. Постовой закрыл железные створки, повесил замок. Поправляя ремень автомата, направился в дежурную часть.
Акулов задумался о роли Мамаева во всей этой истории.
Тиканье настенных часов раздражало.
Этого прежде с Петушковым не бывало. Он вообще не обращал внимания ни на звук, достаточно громкий для изделия таких габаритов, ни на обратное движение стрелок, Сегодня обратил. И второй раз это сбило его с мысли.