– Вряд ли русский добрался до Фолклендов, – сказал Медведь. – Или до побережья Аргентины.
– Согласен, – поддержал его Тигр. – Если бы он добрался до какой-нибудь обитаемой земли, то уже поднялся бы шум. Либо русский сейчас на дне, либо на каком-то безлюдном берегу.
– Безлюдный берег поблизости только один, – Росомаха высказался последним.
После недолгого размышления Кай Чун Бань кивнул:
– Вы правы. К тому же ходового ресурса гидроцикла хватило бы русскому ненадолго. Он волей-неволей должен был в основном дрейфовать. А течение здесь идет строго на юг. И ветер тогда задувал с норда, то есть помогал течению. Отсюда я делаю вывод: если он все же остался жив, то искать его следы нужно на северной оконечности Антарктического полуострова. Летим туда, а затем походим галсами над берегом, на небольшой высоте. Там не слишком-то спрячешься, это нам на руку.
Кай Чун Бань отдал еще одну команду, и нос «москита» развернулся к югу, вертолет взял курс на ледовый материк.
Время подошло к началу часа Обезьяны – три пополудни. До Антарктического полуострова было, по расчетам пилота, около тридцати минут лета.
– Давайте проверим оружие, – распорядился Кай Чун Бань. – Но учтите: пока я не узнаю у русского, где находится аккумулятор, он нужен мне живым. Вдруг он куда-то спрятал аккумулятор?
Вооружена троица оказалась на совесть: у Тигра и Росомахи короткоствольные израильские «узи», у Медведя помповушка «Мосберг-500». И то и другое на сколько-нибудь приличной дистанции совершенно «не пляшет», но в ближнем бою… Это что-то страшное!
Сам Кай Чун Бань снаряжал усиленными патронами обойму длинноствольного пистолета «Магнум-357». Имелось у его команды и дальнобойное оружие: американский ручной пулемет «МСХ-500» с прицельной дальностью в два с половиной километра.
Впечатляющий арсенал. А у Сергея Павлова и двух русских яхтсменов один подводный пистолет с тремя дротиками…
Кай Чун Бань закончил заряжать пистолет. Теперь и он, и Тигр с Медведем и Росомахой внимательно смотрели в иллюминаторы.
25
Конечно, отправившись в поход на поиски законсервированной станции «Новопетровская», они, все трое, сознавали: это будет не похоже на увеселительную прогулку! И все же никто из них, даже Полундра, не предполагал, что придется настолько нелегко.
Они шли уже восьмой час. Поначалу идти было не слишком тяжело: рядом с побережьем снег практически сошел. Правда, время от времени приходилось то карабкаться на скалы, то спускаться с них, и это выматывало.
Но по мере того, как Полундра и его спутники проникали все глубже на юг, снега становилось все больше. Еще до того как берег океана окончательно скрылся из глаз, перед невольными путешественниками простиралась бескрайняя снежная равнина. Тоже ничуть не лучше, чем скалы, но по-другому.
В Антарктиде нет ни дорог, ни даже тропинок, и каждый шаг по снежной целине давался с трудом. Особенно тяжело тому, кто идет первым, тропит целину. Полундра и Зарнов были моложе и сильнее Андрея Муличенко, они меняли друг друга, стараясь не выбиться из сил. Рулевой «Кассиопеи» шел замыкающим.
Вот когда пригодилась тюленья шкура! Из нее Полундра свернул некое подобие вещмешков, сам он тащил наиболее тяжелый. А еще из шкуры получилось нечто, напоминающее головные повязки, которые низко спускались на лбы путешественников и хоть немного защищали глаза от резкого слепящего ветра. Его направление переменилось, теперь ветер дул с юга, навстречу людям и нес леденящее дыхание антарктического купола.
Уже через четыре часа пришлось сделать первый привал: после длительной голодовки сил у двоих яхтсменов было мало, и Павлов прекрасно это понимал. Самому ему тоже пришлось несладко, но Полундра был все же лучше тренирован.
– Можно немного подкрепиться мясом, – сказал он. – Догадываюсь, что не слишком хочется, но нужно: мы сжигаем очень много энергии. Надо заправить баки. Но не увлекайтесь: в рассоле, который мы получили из морской воды, есть не только обычная соль, но и мирабилит. Тоже соль, ее еще английской называют. Приходилось слышать?
– Стой-ка! – откликнулся Зарнов. – Английская? Это которую в аптеках продают? Слабительное?!
– Ага. Я ж и говорю, особо на мясо не налегайте, нам для полного счастья только поноса не хватало.
Зарнов не выдержал и рассмеялся. Он ярко представил, как они, все трое, сидят орлами, спустив штаны, посреди белой снежной пустыни. Вот уж воистину картина получилась бы: героические покорители Антарктиды…
– И ни в коем случае не ешьте снег, как бы ни хотелось пить, – предупредил Полундра. – Снегом жажду не загасишь, только глотки поморозите. Дойдем до станции – натопим воды. Ну, хорош отдыхать, на ходу теплее. Встали, пошли…
«Дойдем до станции… – мрачновато думал Андрей Александрович. – Дойдем ли? Я понемногу начинаю жалеть, что мы оставили наш лагерь и пустились в рискованную авантюру. Там, по крайней мере, можно было согреться. А до станции еще ой как далеко. Хватит ли сил? Мы же даже рассчитать их толком не можем, опыта подобных переходов ни у кого из нас нет, все попали в такие условия впервые. Враги, о которых говорил Павлов, они ведь лишь гипотеза. Рация и запасы пищи на станции – журавль в небе, пойди-ка поймай его. А вот замерзнуть мы можем запросто».
Муличенко даже хотел предложить вернуться, но промолчал. Понял, что останется в меньшинстве, встал и пошел следом за Полундрой и Сергеем Зарновым.
Снова вперед, на юг. Погода становилась все хуже, словно Антарктида преграждала им путь. Ветер стал очень сильным и порывистым. То он завывал тоненьким голоском, то вдруг визг его превращался в яростный рев. Точно зверь, сорвавшийся с привязи, он бросался на троих людей, идущих ему навстречу, пытался опрокинуть их, сбить с ног, как будто нарочно швырял горстями снег в лицо. Снежные смерчики летели над белой равниной, точно привидения кружились вокруг путников в белесой мгле.
Остановиться, переждать? Вдруг да улучшится погода, стихнет ветер? Нет, слишком опасно. Заметет и замерзнешь. Движение все же согревает.
И они упорно, настойчиво шли вперед, пригибаясь, чтобы ослабить давление встречного ветра, закутавшись, насколько можно, в свои тонкие штормовки, оставив лишь узенькие щели для глаз. На их счастье, было не слишком холодно, примерно один-два градуса ниже нуля.
«Ничего, мы прорвемся. Мы дойдем, не можем не дойти, – упрямо думал североморец, шагавший сейчас впереди. – Слишком основательный счет накопился у меня к тем, кому мы обязаны этой прогулкой на свежем воздухе. Я привык оплачивать такие счета с процентами. Они полагали, что тезка с Андреем погибнут. Они почти наверняка считали, что и мне не выжить. Этим негодяям еще предстоит убедиться в том, как горько они ошибались. Им небо с овчинку покажется. Мы не сдадимся! Как хочется упасть в снег, прикрыть глаза, отдохнуть немного от изматывающего ветра! Но нельзя. Стоит лечь – уже не встанешь. Люблю притчу про двух лягушек в горшке со сметаной… Одна сложила себе лапки да пошла мирно ко дну. Сейчас, наверное, в своем лягушачьем раю. Конца времен дожидается. А вот другая… Не сложила. Так я – другая лягушка, не лучше, не хуже, просто по-другому не умею!»
Антарктида продолжала изобретательно пробовать троих русских «на зубок». Полундра, тропивший снежную целину, очередной раз оглянулся: все ли в порядке, не свалился ли кто из его спутников в снег от упадка сил? И Полундра не увидел Андрея Муличенко! Зарнов – вот он, бредет, пошатываясь, метрах в пяти сзади. А где рулевой? Упал?
Если бы просто упал! Все оказалось значительно хуже. В слепящей снежной заверти Муличенко отклонился на несколько метров в сторону от тропы, протоптанной Павловым и Зарновым, и ему здорово не повезло. Оказывается, путь отважной тройки пересекала занесенная снегом трещина в ледяном чехле, покрывавшем скальные породы. Такие трещины – не редкость в Антарктиде. Ближе к центральным областям материка они достигают полутора и более километров в глубину. Ухнешь в такую, и поминай как звали, не один полярник погиб такой смертью.
Расщелина, в которую угодил Муличенко, на счастье, оказалась неглубокой: метров десять всего лишь. Но и этого хватило!
Внизу ледовой трещины был довольно толстый снежный слой, своего рода подушка, так что Муличенко не разбился.
– Андрей! – закричал Полундра в трещину, когда они с Зарновым нашли по следам то место, где снежный мост обрушился под Муличенко. – Слышишь меня?! Ты там живой?
– Слы-ышу… – слабо донеслось снизу. – Живой вроде бы. Но сам не выберусь.
– Потерпи малость, сейчас мы тебя оттуда вытаскивать будем!
Ага, легко сказать! А как вытаскивать? Ни веревок, ни шеста какого-никакого. В Антарктиде молодое деревце под шест не срубишь, нет тут деревьев. И лиан, понятное дело, не встречается. Чем веревку заменить?
– Придется нам с тобой, тезка, стриптизом заняться, – с невеселой усмешкой сказал Полундра, расстегивая штормовку. – Раздевайся! Трусы и майку можешь оставить, а все, что сверху, скидывай. Хоть чем черт не шутит, если будет немного не хватать… Может, и без трусов нам с тобой пощеголять придется. Раздевайся, не тяни время.
– Зачем? – недоуменно спросил Зарнов и тут же понял, что задумал Полундра. – Хочешь связать все наши шмотки, чтобы что-то вроде веревки получилось?
– А что еще остается? – пожал плечами Полундра. – Надеюсь, длины того, что получится, хватит. Минут двадцать-тридцать выдержим и голышом, за это время должны Андрея вытащить. Иначе всем троим кранты.
– Ну, ни фига ж себе, экстремальный туризм! – нервно хихикая, воскликнул Зарнов и начал стаскивать с себя штаны. – Будет что вспомнить, что детишкам рассказать. Если они у меня после таких приключений появятся. Давай сюда одежду, Полундра. Что-что, а узлы вязать я умею. Шкотовый матрос как-никак. Хоть рукава со штанинами связывать до сегодняшнего дня не приходилось.
Они управились за двадцать минут, правда окоченев до последней степени. Павлов надеялся только на то, что в таких крайних обстоятельствах, когда на кону стоит жизнь товарища и собственная жизнь, человеческий организм подключает особые, резервные ресурсы, начинает работать в форсированном режиме. В конце-то концов, не простуды же им в такой пиковой ситуации опасаться!