Их лица были очень знакомы. А через некоторое время он их узнал, хотя одежды на них были очень странные, даже несуразные.
Слева сидел Чингисхан.
Облачен он был в Шапку Мономаха и неплохую соболью шубу, из-под которой виднелся расшитый парчой и изумрудами кафтан с огромным, уникальной работы, серебряным крестом на груди.
Следующим сидел Иоанн IV по кличке «Грозный».
Но так как всю свою грозную царскую амуницию он одолжил Тимурчину, то вид у него был довольно легкомысленный. Этому способствовали оставшиеся на нем сатиновые семейные трусы, голубая майка не первой свежести и клетчатый носовой платок с четырьмя узелками на краях, одетый на царственную голову.
В отличие от первого Чингисида, жевавшего «гамму», Иоанн держал в руке эскимо и с чувством кушал его.
Далее сидел товарищ Сталин.
М-р Хаггард узнал его по усам и трубке. Но френч и галифе на нем были почему-то черного цвета и с гестаповскими регалиями.
Рядом с ним восседал Адик Шилькгрубер, более известный по партийной кличке — Гитлер. Тот в пику Йосику был в косоворотке, шароварах, красных сафьяновых сапогах и с тульской гармошкой.
Потом шел то ли Мао, то ли Пол-Пот. М-р Хаггард решил, что, скорее всего, это был и тот, и другой одновременно (все-таки это сон, а во сне все может быть).
На голове у него (них) была бескозырка с надписью «Гвардейский Ледокол Ленин Брежнев», на теле рваная тельняшка с пулеметными лентами крест-накрест и вареные штаны на босу ногу, из многочисленных карманов которых торчали наганы, гранаты и цитатники.
Шестой член инквизиционной комиссии имел много имен: себя он именовал Лучезарным, Луноподобным или, по крайней мере, на худой случай, Лучшим в мире. В народе его звали запанибратски Тухлым Лу, официально же он был известен как последний Тиран цивилизации из созвездия Геркулеса.
Цивилизация та была кошмарная, построенная на людоедстве и членовредительстве. Когда она сама себя уничтожила, то на помощь к ней не пришел никто (кстати, помощи они и не просили, а до последнего момента продолжали угрожать всем мирам подряд и подло рассылать корабли-призраки со всевозможными вирусами на борту, которые до сих пор попадаются на звездных тропинках).
Он не был гуманоидом. Сказать одет он был или нет не представляется возможным, так как поверхность его тела, скорее — туши, была вся в черных масляных складках. Ее покрывали круглые блестящие пластинки. Время от времени они отодвигались, и из-под них выливалась коричневая зловонная жидкость. Потому-то кресло Тухлого Лу стояло в огромном тазу, наполовину наполненном этой жидкостью.
Это чудовище было украшено белой люминесцентной татуировкой на груди: «Миру-Мир».
Было еще седьмое кресло, но оно пустовало.
Перед пустым креслом стояла на подставке табличка с надписью «Хомейни». А на ней на шнурке висела еще одна табличка: «Ушел на базу».
Шесть злодеев молчали. Тот, который был с кочергой в левой руке, меланхолично наигрывал на маленькой дудочке (которую он держал в правой руке) какой-то грустный восточный мотив, очень похожий на «Хала на гива», Гитлер подыгрывал ему на гармошке, а все остальные рассеянно притопывали им в такт, не отставал и Тухлый Лу, прихлопывая своими блестящими клапанами.
Первым нарушил молчание дядюшка Джо:
— Товарищ Хаггард, почему вы так не любите товарища Моррисона? — с сильным восточным акцентом произнес он, и начал прикуривать трубку.
— А за что мне любить эту азиатскую желтопузую обезьяну? — дерзко простонал м-р Хаггард и сплюнул на лысину кочегару с дудкой.
— Если следовать вашей логике, значит, я тоже, по-вашему, обезьяна? — товарищ Сталин начал медленно прохаживаться вдоль кресел:
— Ведь я родился на Кавказе. А Кавказ, как вам наверняка известно, находится в Азии? Скажите, товарищ Хаггард, а наш китайский друг тоже, по-вашему, обезьяна? Не много ли вы на себя берете, товарищ Хаггард?
М-ру Хаггарду было тяжело говорить: ему в нос шибал едкий смрад от горелых пяток и тазика Тухлого Лу. Но он все же отвечал:
— Насчет вас, товарищ Сталин, я ничего не хочу сказать, а ваш так называемый друг не просто желтопузая обезьяна, но еще и кровавая!
Мао/Пол-Пот стащил с себя бескозырку и, засунув ее под мышку, сложил ладоши перед собой. Затем, с подобострастием глядя на Джо, начал согласно кланяться и гнусно лыбиться.
Тут вмешался неизвестный субъект:
— Я ничего не понимаю! К чему весь этот базар, Иосиф Виссарионович? Я же вас просил, только о деле, и никаких лирических отступлений. Вы так договоритесь до того, что и я тоже грязная волосатая еврейская обезьяна, о чем я прекрасно осведомлен еще с детства.
Сталин на секунду остановился, поигрался с трубкой и, как ни в чем не бывало, обратился к неизвестному:
— Товарищ Хаим Абрамович, мы хорошо помним ваши замечания. Спокойно играйте на своей дудке. Мы будем и дальше под нее вытанцовывать!
И как-то тихо так, по-отечески засмеялся.
Тут взорвался Иоанн, прослывший Грозным, и заорал высоким противным голосом:
— Нет, пусть он скажет, почто он Моррисонку обидел!!!
И затрясши своей козлиной бородой, швырнул эскимо в м-ра Хаггарда.
Эскимо не долетело до великомученика и попало на голову Хаиму Абрамовичу.
Тот тут же перестал играть и, соскоблив с головы мороженое, стал слизывать его уже с руки.
— Ну что пристали к человеку? Может, это жена науськала его на Моррисона? — неожиданно пришел на помощь Гитлер и заговорщически подмигнул м-ру Хаггарду из-под косой челки.
— Кстати, а жена-то у него еврейка! И сынок у него жиденок! — ехидно подсказал Хаим Абрамович, с аппетитом кушая чужое мороженое.
— При чем тут бедные евреи?! — отмахнулся от него Гитлер и заиграл на трехрядке вальс «На сопках Манчжурии».
— Как это, при чем? — возмутился мороженоед, — Да у него на фирме каждый второй начальник еврей! Сионистское гнездо!
— Ты еще скажи, что я еврей! — Гитлер плавно перешел на «Прощание славянки».
— И скажу!
— И Иосиф Виссарионович тоже еврей? И Чингис Теймуразович тоже? И Тухлого Лу с его планетой евреи погубили? Да?
— Да! И скажу! Кругом жидо-большевистский заговор!
— Да брось ты, Абрамыч, ваньку валять! — добродушно сказал Иван Васильевич, с сожалением наблюдая, как едят его мороженое:
— Тут же все свои! И все прекрасно знают, что за любым сионистским заговором стоит твоя несравненная жена Сара! Ты про Дело, про Дело и про Слово тоже давай, Иосиф!
Тут подал голос Тухлый Лу:
— Он ему завидует! — и испражнился очередной порцией ядохимикатов, — Завидно ему, что наш друг Моррисон самый честный и порядочный бизнесмен в Галактике!
— А куда он дел десять процентов? — не выдержал и проговорился м-р Хаггард.
А им этого только и надо! Все сразу заулыбались и начали друг друга поздравлять с успехом.
— Вот ты, братец, и раскололся! — сказал Чингисхан и стукнул посохом о каменный пол:
— Вот что тебя, оказывается, больше всего волнует! В чужой карман любишь заглядывать? На чужое добро заришься?!
Эстафету перекрестного допроса подхватил Мао/Пол-Пот:
— А может он бедным крестьянам помогает?! Может, у него о простых людях душа болит?!
— Да он лучше их в землю закопает и сгноит, чем бедным раздаст! — м-р Хаггард был непреклонен в своей правоте.
Тут Хаим Абрамович тихо так, как будто про себя, сказал:
— И ничего вы, любезный, не узнаете, а если и узнаете, то неправильные выводы сделаете. Как говорят у нас на Малой Арнаутской: «О зухен вэй, м-р Хаггард!» — и подал знак Гитлеру, а тот грянул во все меха «Раскинулось море широко».
И все запели, кто во что горазд.
Иван Васильевич фальшиво загорланил «Степь да степь кругом».
Чингисхан пустился вприсядку и загундосил «Москау, Москау, забросаем бомбами!»
Сталин на мотив «Сулико» затянул «Смело, товарищи, в ногу!».
Мао дуэтом с Пол-Потом загорланили «Хорст Вессель».
Тухлый Лу ничего не запел (на его планете не имели ни малейшего понятия о музыке), но из солидарности начал с шумом пить свои испражнения из тазика.
А Хаим Абрамович тихо так, по-партийному запел «Интернационал».
И вот в этот жуткий момент из темноты за спинами орущих злодеев появился м-р Пэтрофф.
М-р Хаггард мысленно потянул к нему руки и жалобно застонал:
— Помогите, ради Бога!
М-р Пэтрофф, недолго мешкая, взял за шиворот Мао вместе с Пол-Потом и дал им хорошего пинка, от которого они улетели пушечным ядром в дальний угол. Оттуда раздался жуткий треск, и вспыхнуло пламя.
Потом он проделал то же самое с Гитлером и Сталиным.
Услыхав, что гармонь больше не играет, Чингисхан и Тухлый Лу бочком-бочком уползли прочь, не дожидаясь, пока их настигнет рука Москвы.
Бедный Иван Васильевич растерялся и, не зная куда бежать, присел, вжав голову в плечи.
М-р Пэтрофф укоризненно покачал головой и сказал:
— Нехорошо, Иван Васильевич! В дурную компанию вы попали!
На что царь Иван начал истово креститься и клясться, что больше не будет.
Тут м-р Пэтрофф подошел к костру и, поставив ногу на спину упавшего на колени Хаима Абрамовича, обратился к м-ру Хаггарду:
— Что же вы так дали себя обмануть, м-р Хаггард? А если б я не поспел вовремя, что бы они с вами сделали?
Спазмы в горле м-ра Хаггарда не позволили ему ничего ответить. Лишь запоздалые слезы хлынули из его глаз. Тут подал голос Хаим Абрамович:
— Зря вы беспокоитесь, разлюбимый товарищ Петров! Я бы не позволил ничего плохого сделать нашему другу и верному торговому партнеру м-ру Хаггарду! Я знал, что вы скоро придете и разоблачите эту свору подлых предателей и убийц!
— Так я тебе и поверил! — усмехнулся м-р Пэтрофф и убрал ногу со спины Хаима Абрамовича.
Потом он этой же ногой, как будто сбивая прилипшую грязь, мыском постучал по тощему заду склонившегося:
— Ну-ка! Вечный Жид! Быстро освободи м-ра Хаггарда! — и пошел к выходу.