Перед стрельбой он волновался больше, чем ракетчики: за сутки начал протирать свою стойку снаружи и внутри, что-то там проверять и настраивать в сорок восьмой раз и ходить с торжественным лицом. А ракетчики наши после того, как командир написал на ракете «Лети с миром!» вообще были спокойные как удавы и делали вид, что уж по Архангельску-то они точно попадут, даже если у них пропадёт электричество, гидравлика и выйдет из строя насос затопления шахты.
После удачного старта все в центральном обрадовались, захлопали в ладоши и по спинам товарищей, некоторые даже закричали «ура!». Обниматься, конечно, не стали, потому как за месяц плавания уже порядком друг другу надоели. И тут командир дивизии вспомнил про капитана.
– Наука! – крикнул он в девятнадцатый. – Как там наша ракета?
Капитан торжественный и в наглаженном РБ зачарованно смотрел на череду мигающих лампочек и скачущих стрелочек. От волнения он даже забыл свой ПДА, что считалось у подводников ходить голым, если ты не начхим:
– Идёт по плану! Прям как по ниточке! – доложил он блестящими глазами в центральный.
– Не препятствуй! – крикнул ему командир дивизии. Крикнул и забыл.
Потому крикнул, что на флоте нет такого доклада, на которые не положен ответ его получившего. А если ответить нечего, ну, например, «Солнце садится!» или «Наблюдаю стаю дельфинов по правому борту!», то начальник и отвечает это самое «Не препятствуй!».
– А я и не собирался! – бодро доложил капитан.
– Ну хорошо, а то мы забоялись уже! – отсмеявшись, одобрил его уже командир.
А после возвращения в Северодвинск капитан Николай никак не мог покинуть лодку.
– Не понимаю, – смеялся он в центральном, – мне так надоело тут у вас от безделья, и давление это всё время скачет, ну и страшновато, да, но вот не могу уйти никак! Всё кажется, что уйду, и часть моей жизни какая-то важная закончится и пройдёт как сон. Не понимаю, но не хочу, чтоб проходила.
– Вот потому мы и не уходим, – подбодрил его Антоныч, – тоже боимся все, а когда уходим, то страдаем потом!
Капитан пожал всем руки и побрёл от нашего пирса прочь. Сначала брёл медленно и понуро, но чем дальше удалялся, тем увереннее и быстрее становился его шаг, пару раз он оборачивался и махал рукой, а потом исчез за поворотом и пропал, как сон, и мы так же исчезли из его жизни. Как сон.
Бедный рыцарь
Артём был холостяком. Не, не, не, погодите-ка: первое предложение, пожалуй, нужно заменить, потому что вы можете не совсем правильно понять, почему это он им был. Вот так должно быть: «Артём был холостяком потому, что слишком любил женщин и никак не мог остановиться в выражении своей любви к ним всем, хотя, скорее всего, это был как раз тот случай, когда процесс выбора нравится гораздо более, чем его результат».
А ещё Артём очень любил себя, что, в общем-то, правильно, но не тогда, когда у тебя усы сверху закрывают ноздри, а снизу спускаются чуть не до подбородка. Ну, то есть надо же быть реалистом, вот я о чём. И как ты можешь нравиться женщинам, если с тобой и поцеловаться-то нормально невозможно?
Заходишь за ним в каюту, а он стоит там и усищи свои расчёской расчёсывает.
– Артём, что ты делаешь? Пошли на построение!
– Погоди, надо же в порядок себя привести!
И чешет стоит дальше этот свой «трамплин для мандавошек» (ничего личного – стандартное название вторичного полового признака на флоте). На улице минус двадцать, метёт мало что со всех сторон, а ещё снизу и сверху и из какого-то пятого измерения наверняка поддувает – а он стоит и чешет. Нет, ну вот правда, – весь экипаж прямо строится именно за тем, в этих условиях, мало связанных с наличием разумной жизни, чтоб на его усы полюбоваться, не иначе!
– Артём! – спрашивал его старпом, который был всегда до синевы выбрит. – Вот скажи честно, скольких женщин вырвало от твоих усов, когда ты лез к ним целоваться в губы?
– Ни одной, Сей Саныч! Им усы очень нравятся!
– Как может нравиться, когда у тебя во рту посторонние волосы и они ещё шевелятся! Эдуард, ну ты скажи! Да меня прямо сейчас вырвет, а он же даже ещё и целоваться ко мне не лезет! А представь: он такой глазёнки свои закатит под лоб, губищи выпятит и эти… торчат! И что? Ну, вот если я женщина? Какие варианты, кроме панического бегства, могут быть?
– Не знаю, Сей Саныч, никогда усов не носил и посторонних волос во рту не ощущал. Но, если бы Артём полез ко мне целоваться, то бежал бы в панике, без вариантов!
Не, ну вру, конечно. Носил на КМБ в училище месяц где-то, и то потому, что лень бриться было, но потом стало как-то в зеркало смотреть неудобно и сбрил.
– Эх! – вздыхал Артём. – Вот что зависть-то с людьми делает!
А потом доставал из кармана расчёску и начинал их расчёсывать. Ну какой нормальный мужчина будет носить в кармане расчёску для усов на подводной лодке? Для волос-то не носят! Ну, для тех, которые на голове.
Кроме этих двух недостатков (чрезмерная любовь к женщинам и усам) был у Артёма и ещё один. Или два. Нет, скорее один, но комбинированный: Артём очень любил вкусно поесть, но при этом совершенно не умел готовить.
– Чо, – спрашивал меня Артём, – готовить-то тебе, гость не очень дорогой, но чуть лучше татарина? Печёнку или блюдо под названием «Бедный рыцарь»?
При этом Артём смотрел в какую-то специальную книгу рецептов «Сборник рецептов для криворуких холостяков», который подарила ему мама, когда провожала на Север. Так как нормально готовить печёнку во всём мире умею только я, то, естественно, я выбрал «Бедный рыцарь»! Название, опять же, красивое, загадочное и романтичное. Заодно, думаю, подсмотрю рецепт – там же наверняка что-нибудь этакое будет.
И, представьте себе, с каким удивлением я (с блокнотом и ручкой в руках) наблюдаю, как Артём нарезает кубиками чёрный хлеб и начинает жарить его на сковородке в подсолнечном масле. Пикантное начало, думаю я себе, а он жарит себе и жарит, помешивая его лопаточкой. Под нос себе свистит что-то. Вернее, в усы.
– Дружище! – тыкаю я его в бок ручкой. – А ты ингредиентов каких не забыл сюда добавить? Ну там – фарша или рыбы какой, а может, зелени?
– Да не, Эд, я этот рецепт единственный наизусть знаю! Только соль ещё в конце!
– И что это за блюдо? Жареные кубики хлеба?
– Жаренные кубики хлеба с солью! Вон, можешь в первоисточнике посмотреть!
Смотрю, конечно. У нас, джентельменов, принято верить друг другу на слово, но не тогда, когда тебя пытаются накормить блюдом «Бедный рыцарь»! И не врёт ведь, гад, есть такое блюдо! А я, главное, уже и пиво на стол выставил, а прятать его обратно мне воспитание не позволяет.
А как мы с ним зубатку первый раз готовили, это вообще цирковой номер.
Идём с ним, значит, по рынку. В кармане у нас сто рублей на двоих (цифра условная), и мы планируем взять себе чего-нибудь пенного ну и кусок мяса к нему (с условием, что готовить буду я, потому что когда мясо готовил Артём, то все предпочитали есть просто хлеб). И тут видим это странное белое мясо огромными кусками на прилавках. Мы тогда совсем недавно были на северах и оба увидели свежую зубатку первый раз. Потом-то мы уже узнали, что правильно приготовленная зубатка кладёт на лопатки любой шашлык одной левой! При этом, прошу отметить в протоколе, я рыбу вообще не люблю. А тут мы топчемся, как два оленя на водопое, и хмыкаем. Я-то спросить стесняюсь, а что это за такое лежит, ну чтоб не показаться совсем уж дурачком, а Артёму пофиг (не, ну если у тебя усы, то я считаю, что тебе вообще всё пофиг).
– А что это у вас такое лежит? – спрашивает Артём у продавщицы, по-особенному шевеля усами. Ему казалось, что когда он вот так по-особенному шевелит усами, то женщины тают, как масло на сковороде. Хотя, и я лично это видел, парочка из них аж передёрнулась при демонстрации этого трюка.
– Это зубатка, мальчики! Вы что! Свежак! Вот только из моря достали!
– А ну-ка завесьте нам вот этот кусочек!
– Как скажете, только усами больше не шевелите, а то покупатели шарахаются! Сто двадцать рублей!
– Ну-у-у, бли-и-ин, – оба с ним понуриваем плечи.
– Скока у вас? – спрашивает добрая тётенька.
– Сто.
– Ну забирайте, ладно.
– Так это… пива же хотели ещё взять. Как бы.
– Ладно. Тихонько давайте мне полтос и быстро идите отсюда! Только – никому! Никому не рассказывайте!
Мы, довольно похрюкивая, семеним ко мне домой с пивом, зубаткой и предвкушениями.
– Только готовить я буду! – заявляет Артём.
– Схуяли? Ты же даже яйцо пожарить нормально не можешь!
– У меня мама рыбу очень любит! Я знаешь, сколько раз видел, как она её готовит!
Я и сам не понимаю, что в тот момент заставило меня, при моём природном упрямстве, довериться этому мастеру приготовления «бедных рыцарей». Я поскакал в душ, вполне обоснованно предполагая, что впервые в жизни пробовать зубатку нужно строго в чистом и со скрипящей кожей. А Артём, бросив рыбу на сковородку, уселся смотреть телевизор. Пиво ускоренно охлаждалось в холодильнике. Зубатка – жарилась. Вроде всех героев упомянул?
Вдоволь наоравшись в душе (горячей воды не было) и выйдя из него, я был поражён дивным и аппетитным запахом жарящейся рыбы. Дай-ка, думаю, схожу проверю, что там происходит на сковородке. Ну и попробую, заодно, пока Артём в телевизоре. Открываю крышку – и что? Там вместо от такенного кусищи лежит какой-то тонкий блин с чуть подгоревшей кожицей.
– Э, баклан! – зову Артёма на кухню дрожащим от возмущения голосом. – Ты чобля, в одну харю всё сожрал, сука?!
Артём прибегает с возмущёнными усами (тоже у него приёмчик такой был – возмущение усами показывать, ну как клоун, точно вам говорю).
– Братан, ты чо! Только перевернул её один раз и всё!
– Вот чтоб хоть ещё один раз, Артёмиус, я доверил тебе готовить… хоть что-нибудь!
Потом-то мы узнали у старожилов, как правильно приготовить зубатку, а в тот вечер поужинали просто пивом и «Бедным рыцарем», будь он неладен. А вообще блюдо это прочно вошло в мой рацион года на два-три примерно. Не, ну а что, – хлеба почти всегда можно было набрать на камбузе, а соль-то уж можно было и купить. Но тоже не покупали, набирали у интенданта корабельного. Правда, тогда ещё гречка была совсем дешёвой.