А, скажу я вам, что гречку не все умеют правильно готовить и даже не подозревают о том, что если её предварительно замочить в воде на несколько часов, то получится она рассыпчатая, пышная и мягкая, прямо как аккорды в песнях Марка Кнопфлера. И вот заходит как-то Артём за мной утром, чтоб на службу скакать по сопкам. Тогда же машин в дивизии было две и возили, в основном, тёток с бербазы, полагая, что у подводников здоровья воз и маленькая тележка и восемь километров по сопкам пробежаться – только на пользу им пойдёт. А тропа эта в аккурат за моим домом и начиналась, упираясь другим своим извилистым концом прямо в восемнадцатую дивизию, в обход первого КПП.
– Эди-и-и-и-иик!!! По-о-о-ооошли-и-ии! – орёт Артём под моими окнами.
– Слышь, чо ты орёшь? – ору ему в ответ из окна. – Люди нормальные спят ещё! Зайди, мне побриться надо!
Бреюсь себе, слышу, как зашёл Артём и пошёл на цыпочках на кухню. Не, ну чего мне переживать-то, – съестных припасов у меня нет, только гречку с вечера замочил в банке на подоконнике. Ну не будет же он гречку сырую жрать? Выхожу – сидит на подоконнике и хуярит ложкой эту гречку прямо из банки!
– Слышь, Эд, а выходи за меня! Ты так готовишь охуенно! Даже гречка, никогда не думал, что такая вкусная бывает! Тока недосоленная, чот. Ну я кетчупа налил.
– Дебил, – говорю, – она вообще сырая! Я её замочил просто!
– Дык чо, её есть нельзя, что ли? – и удивлённо завис с ложкой у рта. А глаза жалобные такие, знаете, как у котёночка.
– Да доскребай уже, что там, пару ложек осталось.
– Тока ради тебя, друг! Чтоб продукт не испортился.
И, пока я завязывал галстук, он скрёб по стенкам ложкой, задорно причмокивая.
– Стенки облизать не забудь! – кричу ему.
– Дык как? У меня голова же в эту банку не пролазит! Я уже попробовал!
– А ты хобот туда свой опусти и оближи!
Артём тяготился военной службой. Он натурой был творческой: рисовал шаржи, писал какие-то песни и носил на шее длинный вязаный шарф, обматывая его восемь раз вокруг горла, ещё до того, как это стало модно и назвалось «хипстерством». Зачем он поехал на лодки вообще было непонятно, ну очевидно было, что это – не его. Вот ходить по берегу Балтийского залива, смотреть в туманную даль задумчивым карим взором с поволокой и кормить лебедей батоном с рук, – вот это было его. Ну вот есть такие люди, которые созданы для того, чтобы кормить лебедей, а не грузить гидравлику бочками и запускать компрессор с производительностью 475 000 литров сжатого воздуха в час. Представьте себе, вот лебедь – изящный, белый и тихий, а вот компрессор – восемь тонн уродливого гремящего железа. Ну есть же разница?
Артём прослужил почти два года и начал писать рапорта с просьбой уволить его в запас. Его командир молча подписывал рапорта и отправлял его дальше, по инстанциям. Дальше Артёму смеялись в лицо, кричали, рвали эти рапорта и топтали их ногами. Артём молча смотрел, как его порванные в белые клочья мечты о свободной и полной творчества жизни покрываются уродливыми чёрными отпечатками от военных ботинок, вздыхал и шёл писать очередной рапорт.
Ну, естественно, это не могло долго продолжаться. Ведь, каким бы мирным и творческим человеком вы ни были и насколько ни была бы тонка ваша душевная организация, вы не сможете долго смотреть на то, как топчутся по вашей мечте, не захотев отомстить. И только не надо мне рассказывать про толерантность, терпимость, всепрощение, нирвану и душевный покой, ладно?
Заступив дежурным по кораблю и дождавшись, пока на землю опустится астрономическая ночь (другой и не бывает летом в Заполярье), Артём позвонил дежурному по дивизии и, объявив ему тревожным голосом «Взрыв аккумуляторной батареи на восемьсот тридцатом бортовом! Имеются человеческие жертвы!», отключил все береговые телефоны, убрал верхнего вахтенного в «Прилив» (так называется утолщение у основания рубки) и задраил входную дверь на корабль.
Дежурный по дивизии, естественно, очканул. А кто бы не очканул на его месте? Он не смог проверить информацию, но немедленно выслал на ТК-17 аварийные партии с соседних кораблей, доложил дежурному по флотилии и командиру дивизии, после чего, возглавив аварийную партию береговой базы, побежал в сторону пирсов. Дежурный по флотилии тоже не смог проверить информацию, так как связь с кораблём отсутствовала, а вместо дежурного по дивизии ему отвечал лейтенант в полуобморочном состоянии. Поэтому он доложил командующему флотилией и дежурному по Северному флоту. Дежурный по Северному флоту доложил командующему Северным флотом и никуда не побежал, так как от Североморска до Заозёрска бежать далеко и бессмысленно в данной ситуации.
Командир дивизии и командующий флотилией приехали из посёлка быстрее, чем добежала аварийная партия с бербазы. Один был в тапочках, трико и майке, а другой в джинсах и адмиральской тужурке на голое тело. На пирсе дружно толпились аварийные партии соседей, так как действовать они должны по указаниям дежурного по ТК-17, а того наверху не было. Вернее, он был, но сидел в рубке и тихонечко наблюдал в форточку, поджидая главных своих обидчиков и растлителей мечты.
Когда те бежали по пирсу, такие беззащитные и трогательно-смешные в своих домашних одеждах, он вышел наверх с круглыми от удивления глазами и спросил:
– А что это вы все тут делаете?
– Что?!! С кораблём?!! – орали на него два адмирала.
– А что с кораблём? Всё нормально, – вот же он стоит.
– Взрыв! Аккумуляторной! Батареи! Кто объявил?!!
– А, так это отработку вахты я проводил.
– А связь, блядь? Связь где?
– Не могу знать, я же не связист! Может, провода кто оборвал, случайно.
На Артёма долго орали и топали ногами по железному пирсу, а Артём улыбался и дрожал ноздрями, ощущая еле уловимый, но уже явно заметный запах свежего батона в своих руках и слыша хлопанье крыльев белых лебедей в Балтийском заливе.
– Да он улыбается ещё! Да я тебе сейчас пизды дам, гондон!!! – орал на него командующий флотилией.
– Товарищ контр-адмирал, – снисходительно улыбался ему Артём, – я, конечно, не бью стариков и детей и позволю вам меня побить, но уж один-то раз по роже знатно засажу! Заметьте, при многочисленных свидетелях. И вот представьте, как вам потом будет стыдно до конца вашей жизни, что вам какой-то старлей по роже дал!
Потом они оба подали на него в суд за нанесение тяжкого морального ущерба их здоровью, пока в дивизии спешно собирали документы на увольнение.
– Так, погодите, – уточнил судья на процессе, – то есть он вам писал рапорта об увольнении?
– Писал.
– Писал, что служить не хочет?
– Писал.
– Писал, что не находит в себе моральных сил нести службу по защите Родины?
– Писал.
– И после всего этого вы поставили его дежурным по атомной подводной лодке с баллистическими ракетами на борту и двумя ядерными реакторами?
– Э-э…
– Поставили?
– Да.
– А чем вы руководствовались, объясните, когда это делали?
– Ну а что! Почему! Как так! Что? Теперь каждый? А Родину? Родину кто тогда защищать будет?!
– А кто захочет, тот пусть и защищает. Вот вы будете. Я, если надо. Ещё парочку найдём, наверняка. Но. Если человек предупреждает вас о том, что он не хочет служить, как вы можете доверять ему в личное пользование стрелковое оружие, два реактора и крейсер, простите, стратегического назначения? Заседание окончено. Все свободны.
Так и уехал Артём навстречу своей мечте. С тех пор мы с ним не виделись, и, как сложилась его судьба, я не знаю. В дивизии долго помнили и говорили об этом случае и даже удивлялись. Ведь тогда время было такое, что можно было просто собрать вещи и уехать. Сделать себе документы и жить спокойно на гражданке, не опасаясь последствий в той мутной воде, так любимых теперь девяностых и, зачем было лезть на рожон? А я вот, например, понимаю зачем. Одно дело – трусливо убежать а другое – уйти, дав бой. Пусть проиграть, но в итоге, добиться своего, на прощание громко хлопнув дверью, чего так сильно требуют артистические натуры. Такие, как у Артёма.
Вот понимаете, в чём вся штука: одержав победу, вы какое-то время будете наслаждаться её вкусом, но со временем вкус этот непременно забудется. А вот способ, которым вы добились победы, – будете помнить всегда. Поэтому правильно выбирайте способ и средства – это важно.
Месть
Обижать людей плохо. Прежде всего потому, что они и так обижены природой по самое не могу: эти бедные создания вынуждены есть, пить и дышать через всякие отверстия в организме и мучиться при родах. Кроме того, они даже не умеют отращивать себе новые зубы, но и этого им мало: они ещё раз в году заставляют себя покупать ветки сорнякового растения «акация серебристая», называя его при этом мимозой, и дарить своим самкам для непонятно каких целей. Хотя, может, чтоб моль не заводилась? А если вы этих беззащитных созданий начнёте обижать, то они же обидятся, понимаете?
Не все, правда, люди сразу кинутся обижаться. Подводники, например, не обидятся, а сделают выводы. Что для вас, поверьте мне, намного хуже, потому что после того, как они сделают выводы, они начнут мстить. Штурмана не пустят больше вас в свою рубку полюбоваться на светового зайчика, который прокладывает маршрут на карте, акустики не пустят послушать, как спариваются касатки, и тем более не станут объяснять, что эта вот вся какофония, собственно, и есть спаривание касаток. Ракетчики не позовут больше в свои секретные выгородки есть растворимые макароны с сосисками, а связисты – в свою сверхсекретную рубку потрогать резиновую сиську на тумблере. Да, но без всего этого можно прожить! – резонно можете возразить мне вы. Можно, конечно, но зачем? Зачем вам нужно будет потом это серое существование вместо цветной и насыщенной жизни?
А вот сейчас послушайте меня внимательно. Никогда. Слышите, никогда не вздумайте обижать командира дивизиона живучести! Он – это как управдом и ЖКХ в одном лице, но ещё злой, хитрый и упрямый.