– Зая! – орала Игорева жена из соседней комнаты, пакуя чемоданы. – Ты обои мне когда в детской поклеишь?
– Ну-у-у За-а-ая, ну я же офицер, а не маляр! Я мозгом работаю, а не руками!
– Зая! Не беси меня! Вот чем вы сейчас там занимаетесь, а?
– К войне готовимся!
– К какой войне, Зая? Ты же трюмный!
Игоря до глубины души возмущало такое уничижительное отношение к выбранной им профессии. От возмущения он даже вышел в коридор и подбоченился. Двумя руками, чтоб вы понимали всю глубину возмущения.
– Я вот не понял сейчас, Зая, что это за чёрная ирония в твоих словах? Ракетами, знаешь ли, и дурак стрелять сможет, а вот сделать так, чтоб канализационная и фановая системы работали – это, знаешь ли, и постараться нужно! Когда моряку покакать негде, какой из него защитник Родины, я тебя спрашиваю?
– Зая. Через неделю вернусь, и чтоб всё было поклеено! И не зли меня лучше!
Жена для придания эмоциональной окраски своим угрозам схватила даже Игоря за волосы на груди.
– Ты! – и она ткнула в мою сторону пальцем. – Проследишь!
Жена Игоря, как и большинство других жён в это время года, увозила на лето детей к родственникам в Одессу, потому что дети-то не виноваты в том, что папаня ихний, нет бы в ларёк пойти торговать или там шаверму крутить, попёрся на Крайний Север сидеть без летних отпусков и денежного довольствия годами.
– Слушай, Игорь, а чего вы друг друга зайцами называете?
– Ну, ласково же.
– Зайцами?
– Ну.
– Ты зайца-то видел когда-нибудь? Он же кривоногий и с косыми глазами, чего тут ласкового-то?
– Не, ну а что делать, не рыбами же друг друга называть?
– Ну да, рыбы-то ещё хуже. А вот планетами или звёздами Солнечной системы не пробовали?
– Ага, она меня называет одной звездой иногда, только приставку «альде-» забывает добавлять.
– Это от любви, я считаю!
– Кто бы спорил!
И как-то незаметно пролетела неделя за этим и похожими на него философскими разговорами. Прямо вот вчера была суббота и завтра – сюрприз – опять она же. В этих закрытых гарнизонах время вообще течёт как-то по-особенному, когда полярный день за окном. Ну поспал, когда пришлось, что днём, что ночью – никакой разницы; ну на вахте постоял; а после посиделок за преферансом – так вообще беда. Только по наличию людей на улице можно определить, день сейчас или ночь. Если людей мало и они в основном шатаются, то, вероятнее всего, ночь. А если много и женщины присутствуют в окружающем ландшафте, то, вероятнее всего, день.
– Слу-у-ушай! Моя же завтра приезжает! – неожиданно встрепенулся Игорь в пятницу к вечеру.
– Это ты сейчас так радуешься с почему-то тревожным лицом?
– Ну, как бы да, но нет! Обои же, мать их!
– Дык давай поклеим. Что мы с двумя высшими образованиями не справимся с четырьмя рулонами обоев?
– А клей? Денег-то на клей нет!
– Давай клейстер сварим!
– А ты умеешь?
– Игорь. Разве может остановить двух целеустремлённых людей в их деле такая мелочь, что они его не умеют делать?
– Тем более когда одному из них завтра, возможно, даже яйца открутят.
– Тем более да!
Мы порылись в тумбочках, шкафах, плите, антресоли, нашли пару стаканов муки и пакет, на котором было написано «Клей», а остальное стёрто. Внутри был сероватый порошок.
– Казеиновый! – резюмировал Игорь, понюхав его.
– С чего взял?
– Просто других названий не помню. Поэтому.
– Сойдёт!
Не знаю, как там положено на самом деле, но мы развели всё это водой и поставили вариться. Варили-варили, варили-варили, варили – варили.
– А когда он готов-то будет?
– Ну… когда сварится, наверное…
– А когда он сварится?
– Ну, когда готов будет.
– А чего он густой такой, как каша? Как мы его намазывать будем?
– Игорь, водой разведём, ну!
– Ну ладно. Воды-то у нас вдоволь!
Сварили мы этого бесформенного серого колобка крайне грустной наружности и поставили его на окно отдохнуть от термической обработки и укрепить молекулярные связи между мукой и предположительно казеиновым клеем. В дверь позвонили.
На пороге стоял Вова с глупой улыбкой и блестящими глазками, пьяный в дым.
– Чо как? Как сами? – Вова, когда был пьяным, вообще одними предлогами умел разговаривать.
– Вован. От жены опять щемишься?
– Чобля? Ябля, воинбля! Буду я бабу какую-то бояться!
– Ага?
– Ну да. От неё. Посижу тут у вас часок?
– Посиди, конечно. Воин.
– Стоять, вахлаки! Попались! – звонким эхом метнулся снизу радостный голос Сей Саныча, нашего старпома и по совместительству соседа Игоря.
Ну, попались-то мы с Игорем вдвоём, потому как Вова, когда был пьян, искусством ниндзюцу владел в совершенстве – за полсекунды шмыгнул за вешалку и прикинулся плащом с усами.
– Я шкаф купил! Побежали, будем его сейчас переносить! Я так и рассчитал, что вас двоих тут застукаю!
– Может, ещё кого позовём? – Игорь посмотрел на плащ с усами.
Плащ сделал страшные глаза.
– Да что там нести, две секции всего! Пошли, всё, быстро-быстро! Арбайтен унд дисциплин!
Носить мебель, утварь и вещи сослуживцам, друзьям и знакомым было таким обыденным и общепринятым делом, что даже спрашивать не считалось нужным согласия реципиентов. Сколько я шкафов, диванов, тумбочек и телевизоров переносил за эти годы – не подлежит подсчёту абсолютно. По лейтенантству, бывало, по три переезда в день проводили общим стадом. Лучше всего это делать было зимой, конечно, – у кого-то обязательно находились классические советские санки, на них грузилось до трёхсот килограммов мебельного веса и без проблем таскалось из конца в конец посёлка. Летом хуже – носить же приходилось.
Тащили мы этот шкаф втроём долго, потому как второе профессиональное заболевание подводников – это люмбаго, а третье – острое желание постоянно экономить силы. Но не так долго, чтоб не удивиться неожиданному запаху в подъезде.
– Чота говном каким-то в подъезде воняет!
– Не, Сей Саныч, говном не так воняет!
– Ну вы-то по говну специалисты, Игорь, спорить не буду!
– А вот сейчас обидно было, Сей Саныч!
– Обидно – плачь!
– Мужики не плачут!
– Ты опять всё перепутал! Учишь вас, учишь! Мужики не танцуют, а плачут они нормальным образом!
Затащили шкаф старпому, установили его, подложили бумажки, чтоб не шатался, хлопнули по стописят, и та-а-ак уже лень было клеить эти обои, что хоть ещё по стописят для храбрости, и ну её, эту Игореву жену.
– Эдик, так реально воняет, аж глаза слезятся!
– Ну, причём как будто горелым чем.
Покурили. Порассуждали, чем же это может вонять. Покурили ещё раз. Поняли, что больше поводов оттягивать расклейку обоев нет, и пошли к Игорю.
– Слушай, а у тебя из квартиры-то воняет!
– Ага. Вова сдох, может, и разлагается?
– Вова давно уже разложился в моральном плане, но вони такой за ним от этого не наблюдалось прежде!
В прихожей нас встретил сизоватый дымок: сначала он, было, радостно кинулся нам навстречу, но, отринутый суровыми взглядами, испуганно шуганулся повдоль стен. С кухни что-то чавкало.
Не понимая, что происходит, мы на всякий случай осторожно выглянули из-за дверного косяка. Чавкал Вова. На столе стояло блюдо с какими-то обгоревшими шайбами, парочка лежала на тарелке перед Вовой.
– Ну, где вы ходите? Замучился вас ждать! И кто так опару делает, не оладьи, а резина какая-то! Я вам тут вон, оладьев нажарил!
– Вова. Какая опара?
– Ну, в кастрюле на окне стояла. Жрать хочу, пипец! А передайте мне сметанку – я там видел в холодильнике!
– Вова. Ты дебил. Это клейстер с казеиновым, предположительно, клеем! Мы обои клеить собирались!
– Блядь, то-то я думаю, что они в зубах вязнут! Так что там со сметанкой? Этот-то доем уже, не пропадать же добру!
– Вова! Клей казеиновый! Плюнь каку, немедленно!
– Ой, я вас умоляю! К чему эта трагедия? Я – воин! Что мне казеиновый клей! Вэриорс, каман ту плэ-эй! – и Вова с радостной улыбкой изобразил, как он звякает стеклянными бутылочками от лекарств, надетыми на пальцы. Любимый фильм его был. – Садитесь жрать, короче!
Насилу отобрали. Чуть не дрались за эти оладьи. Но выбросить-то мы их выбросили, а муки в доме больше не было, и поклейка обоев катастрофически накрывалась медным тазом. За это надругательство повели Вову под белы рученьки сдавать жене и выменяли у неё его на полпакета муки. Хотели ещё и Вову в рабство взять на пару часов, но жена его не отпустила, мотивируя тем, что знает она эти наши поклейки обоев без обоев, но с «шилом». Ни честные глаза, ни кресты на пузах, ни самая страшная клятва подводника «век на лодке не кататься!» не помогли.
До утра опять варили, остужали и думали, сколько же они на одной муке провисят, эти обои весёлой расцветочки. Решили, что уж пару-то дней точно повисят, а потом уже мы-то ни в чём не виноваты будем. Ну, там, сквозняк или, может, влажность повышенная с микробами… Но точно не мы.
– Чо глаза красные? Бухали опять всю ночь? – строго спросила Игорева жена.
– Не поверишь. Оладьи ели.
К чему я это, собственно. Если вы воин, то вы представляете из себя сплав из стали, опасности и непоколебимости. При этом вы абсолютно никого не боитесь. При условии, что у вас нет жены, конечно.
Царь зверей
А знаете, почему люди стали царями природы? Лично я думаю, потому что они всё время что-то выдумывают и изобретают. Вот обезьяны, львы или киты живут так, как жили все века с момента своего рождения в горниле эволюции, и не запариваются тем, что им нужно придумать колесо, чтоб отвезти брюкву соседу и обменять её на шкурки кроликов, или праздник Восьмое марта, чтоб обогатиться на продаже тюльпанов, или день рождения мамы своей половой партнёрши, чтоб совместная жизнь не казалась бочкой мёда.
Жизнь их логична, размеренна и понятна. Вот, например, лев: послал жену на охоту, съел пол-антилопы, спарился, поспал, порычал в камеру киностудии «Метро Голдвин Майер» и опять уснул… Ну или не спарился – зависит от настроения. Разве может такое существо стать царём природы? Ну нет, конечно же. Как можно быть царём, если у тебя нет даже телевизора с мобильником, потому что они тебе на фиг не нужн