Гудят сервомоторчики, жужжат лампы, и потрескивают конденсаторы в микросхемах – это всё слышно, потому что в центральном тишина и никто не орёт. Заместитель командира дивизии подпёр голову и думает.
– Саша! – пихает он локтем командира. – Что скажешь, Саша?
– Котлетку бы сейчас по-киевски да с пюрешечкой.
– А, ну его! Пошли за котлетками!
Они выходят из центрального, но старший напоследок засовывает голову в переборочный люк и кричит:
– Я крайне недоволен вами, товарищи офицеры! Крайне!
Кремальера щёлкает, и все расслабляются.
– Слышь, штурман, – спрашивает старпом, – а как ты штаны так быстро заштопал?
– А никак. Я скотч отлепил и изнутри его приклеил. И дыры нет, и скотча не видно.
– А остальные три минуты что делал?
– Держал паузу, Сей Саныч, для получения достоверного эффекта заштопывания штанов!
– Хитёр, медуза. А где мы сейчас находимся? – и старпом разворачивает свой планшет с заданием. – Предположительно в Баренцевом море!
В штурмана летит дырокол, но штурман хитрый, ловкий и быстрый, дырокол ударяется в дверь штурманской, падает на пол и рассыпается на части от обиды за такое к себе отношение. Штурман докладывает координаты места по громкоговорящей связи, старпом орёт в ответ, что тот ему должен дырокол теперь и заодно орёт на меня, чтоб я перестал трещать уже этим скотчем и обматывать им дифферентовочный журнал, потому что у него сейчас уже взорвётся мозг, а это плохо, так как мозга у него много, и мы замучаемся потом всё отмывать в центральном, и видим ли мы, какой он заботливый и всегда беспокоится.
– Сей Саныч, – говорит ему Антоныч, – Борисыч там проверял, котлет мало, думаю, тянуть время нет смысла.
– Ладно, – машет рукой старпом, – боевая подготовка никуда не денется, а котлеты – вполне себе. Объявляй обед первой смене!
И опять наступает то, что мы называем тишиной: жужжат сервомоторы, гудят лампы, шуршит электрический ток, и гудит вода, толщу которой мы пронизываем прямо сейчас грациозной тушей нашего исполина на скорости в десять узлов. Скотч надёжно держит всё, на что его намотали и что им привязали, корректор аккуратно скрывает всё, что должен скрыть и позволяет даже написать на себе сверху то, что должно быть написано.
Честность города берёт!
– Шушения, тащ командир!
В центральный зашёл Вова и, хотя он опытный боец, но степень покраснения командирской лысины правильно не оценил. Командир читал журнал замечаний офицеров походного штаба и был зол. Даже гневался, можно сказать. Поэтому, дойдя до замечания «капитан-лейтенант Мухин спал во время несения вахты за пультом ГЭУ», приказал вызвать к нему этого лодыря, обузу на его хрупкой шее, хама, недоделка, полурослика и фатальную ошибку природы в самом широком понимании смысла этого слова.
– Всех шестерых вызывать? – решил пошутить Антоныч, но, к его счастью, командир этого не услышал.
Если вы молоды, горячи кровью и из романтических огней у вас не только свечка в жопе, то вы должны кое-что знать про подводников. Потому что очень вероятно, что вам захочется ими стать, ну или если у вас есть дети мужского возраста, то вы тоже должны это знать, чтоб рассказать им.
Подводники выполняют очень много грязной работы. В прямом смысле грязной. Смазки, масла, технические жидкости, пыль, грязь и говно сами себя не убирают, как их ни проси, поэтому любой подводник обучен правилам проведения приборки (сверху вниз) и умеет её делать так, что вошедший в его отсек командир в белых перчатках в белых же и выйдет, потому что если не выйдет, то натравит на отсек старпома, а тому даже перчатки не нужны, чтобы почуять грязь – он наизусть знает, где и в каком количестве бывает грязь на его подводной лодке. Вот зайдёт, бывало, старпом в шестой отсек, понюхает воздух, в глаза всем посмотрит ласково и говорит: «А не сходить ли нам, други, к цистернам питьевой воды?» Ну вот откуда он знает, что как раз возле цистерн, где никто кроме трюмных не лазит, у приборщиков закончились мыло и силы, а еще к ним зашёл в гости их друг Итаксойдёт? Колдовство, не иначе.
Кроме того, что результаты деятельности на корабле людей и механизмов надо убирать, все эти жидкости, среды и запасные части, а также продукты питания надо же ещё на корабль периодически загружать, выгружать и переносить с места на место. И всё – ограниченными силами с дефицитом времени и под покровом ночи. Традиция такая.
Самую грязную работу поручают, конечно, только тому, кто это заслужил. Не просто так добиться, например, того, чтоб тебя заставили чистить датчик верхнего уровня в ЦГВ (цистерне грязной воды) за номером 7. Но подводники люди старательные и добиться могут даже этого своим упорством. А чего его чистить, возможно, спросите вы, и почему именно этот, а не все остальные? А потому, что эта цистерна находится в седьмом отсеке, и кроме умывальников и душа в неё льют, сыплют, заталкивают и пихают всё подряд камбузные черти. Сколько ни бей их, ни уговаривай, ни объясняй, что цистерна только для воды, – пофиг. Как ни достанешь фильтр – на нём макароны типа «вермишель» или рис типа «рис». А если ленивый трюмный матрос фильтр забыл поставить после того, как его почистил, или, к примеру, плохо его закрутил – то всё, кранты, все эти недоедки ровным слоем заполняют цистерну и налипают на датчик верхнего уровня, который горит в центральном весёлым жёлтеньким огоньком и нервирует всех, вплоть до командира. Ну как вот можно отдифферентоваться, если ты не уверен, есть тонна воды чуть заднее миделя на правом борту или нет? На глаз, конечно, можно, и по ощущениям. Но не наш это метод. Наш метод – это научный подход!
– Борисыч! – хмурит лоб в телефон Антоныч. – Ну что там матрос Ваня? Пойман ли тобой спящим на вахте? Отлично! Сколько раз? Ну всё, можно начинать операцию «Датчик»! Заслужил, чёрт мазутный, заслужил!
И матроса Ваню, который в общем-то не самый плохой в мире человек, но вот любит сачкануть или напиться алкоголя, засовывают в гидрокомбинезон, на лицо ему надевают очки и респиратор, повязывают верёвку покрепче вокруг подмышек и ведут к горловине цистерны. Я один раз туда заглянул без средств защиты – до сих пор подташнивает. Чтоб понять почему, налейте в банку мыльной воды, борща, компота, томатной пасты, соуса бешамель, полкотлеты туда положите, ложку макарон, добавьте пота и грязи, яичного порошка, может, масла машинного граммов сто, потом тщательно всё это перемешайте, не очень плотно закройте крышкой и уберите в тёмное место лет на пять-десять. А потом откройте, понюхайте и полюбуйтесь. Правда, для чистоты эксперимента, хорошо было бы, если бы вы были ростом с треть этой баночки, но тут уж придётся вам включить фантазию и представить себя матросом Ваней.
Матрос Ваня тихонько скулил и упирался копытцами.
– Хули ты скулишь? – ласково подбадривал его Борисыч. – Надо было в Северодвинске скулить, когда самогон жрал, упырь!
– Я ж за это в душевой трое суток отсидел! – бубнил из-под респиратора Ваня.
– Не считается! Я тебе ведро выдал, чтоб ты мог сидеть! Считай, поощрил!
Ваню засовывали в цистерну ногами вперёд по скользкому и насквозь ржавому трапику. Тусклый фонарик в дрожащей Ваниной руке освещал сталактиты несъеденной подводниками пищи, и Ваня не понимал, где там датчик-то можно найти.
– Вон! Вон он! – тыкал Борисыч палкой в датчик, зажимая нос рукой, потому как сам тоже бывал в этой цистерне. – Давай, снимай с него говно в ведро! Снял? На тебе шланг с водой, промывай его тщательно!
– Потух! – докладываю я Антонычу.
– Борисыч! – кричит Антоныч по громкоговорящей связи в трюм седьмого. – Потух! Может, гондона этого заставим и нижнего уровня датчик почистить?
– Ну ты фашист, Антоныч! – восторженно кричит в ответ Борисыч. – Но нет! У него нет допуска к легководолазным работам!
– А жаль! Ладно, сворачивайтесь тогда! Напиши-ка, Эдуард, объявление на «Молибден»: «Кто верхний уровень в ЦГВ номер 7 повесит, тот туда и полезет!»
Но не вся работа грязная – это само собой. Есть благородная, чистая и торжественная, как ноты в гимне: с белыми рубашками, пистолетами и докладами в ровно отведённое для них время. А когда нет работы – тогда есть учёба, и есть она постоянно. И поэтому что? Поэтому подводник постоянно экономит силы и делает вид, что чувствует себя крайне усталым. Но. Стоит, с другой стороны, подводнику попасть на какой-нибудь концерт, дискотеку или в художественную галерею, усталость с него снимает как рукой! Он готов пить, петь, плясать и веселиться, как младенец, ровно до того момента, как друзья унесут его обратно на борт или наряд милиции под песню «Когда усталая подлодка» отвезёт в отделение. А там – опять усталость! Дуализм, мать его, не иначе! Или лучевая болезнь, первыми признаками которой являются (и все подводники это знают) перманентное желание спать, есть и стойкое ощущение, что тебе мало платят.
И это вот «шушение» Вовино тоже было признаком острой необходимости экономить силы. Так-то он имел в виду «Прошу разрешения войти, товарищ командир!», так как любой подводник обучен правилам хорошего тона и при виде своего командира всегда спрашивает у него разрешения, тем самым показывая своё уважение. Ну, понятно же и так, что если командир его вызвал в центральный пост, то он не может не разрешить ему в него войти? Но только не в этот раз.
– Не разрешаю! – рявкнул командир.
– Ну ладно, – пожал плечами Вова, – я пошёл тогда?
– Я тебя не отпускал!
– Так вы мне и войти не разрешили!
– А ты у меня разрешения спросил?
У командира принято спрашивать разрешения войти даже на обед в кают-компанию, как будто он скажет такой «Не разрешаю! Не заработал сегодня на обед!». У него будто список лежит на столе слева от тарелки с супом, и он там смотрит пометки – кому можно сегодня обедать, а кому – нет.
– Так точно, тащ командир!
– Ты сказал: «Шушения», Владимир. И, допустим, ладно, так уж и быть, ты так устал нести эту ношу по защите рубежей, что не можешь выговорить фразу «Прошу разрешения!». Ладно, это я понимаю. Но, позвольте, товарищи офицеры и мичманы, кто-нибудь слышал, что именно он просил меня ему разрешить?