Все дружно закивали головами слева-направо и в обратном направлении.
– Тащ командир, ну дык понятно же и так, чего я у вас прошу.
– Кому понятно? Мне вот, например, решительно непонятно, что за бурные фантазии роятся в твоей усатой голове. Я даже допускаю мысль, что ты спросил у меня разрешения дать мне в ухо, и если бы я разрешил, то так и сделал бы!
– Ну та-а-ащ командир!
– Ну что «тащ командир»? Что? Что мне с тобой делать? Почему спал на вахте?
– Я не спал!
Командир тяжело вздохнул и посмотрел на старпома:
– Серёга, как они меня заебали, ты понимаешь?
– Так точно, Сан Сеич, понимаю!
– Может, в фанеру ему двинуть, а? Ну чтоб сократить бесполезное толкание слов в воздухе и зря не сжигать кислород? А вы потом скажете, что ничего не было?
Командир встал и повернулся к Вове Мухину. Вова Мухин расслабился. Не, ну а что? Заслужил – получай. Суровый, но справедливый закон.
– А что ты там делал, Вова? Лез за запасным предохранителем, ударился головой и потерял сознание? Я тебя умоляю, Владимир, ну давай вот по-взрослому, по-мужчински, так сказать, без всяких вот этих брызг фантазии на моих щеках – спал?
– Спал, тащ командир!
– Ну вот, видишь, можешь же, когда захочешь! А почему спал?
– Э… ну, спать хотелось.
– Логично. Не хотелось бы – не спал бы. Ну ладно, иди, Владимир.
– Шушения! То есть… Товарищ командир, прошу разрешения выйти!
– Давай-давай, сынок, давай, конечно, иди.
– Тащ командир, – решил уточнить старпом, когда за Вовой захлопнулась (беззвучно захлопнулась) переборочная дверь, – а чего вы его вызывали-то?
– Ну, отъебать хотел его за сон на посту.
– А чего не отъебали?
Командир похлопал глазами, как бы заглядывая к себе вовнутрь:
– Серёга. А не знаю. Как-то выбил он меня из колеи свой честностью. Вот прямо растерялся, не поверишь! Не зря говорят, что честность города берёт!
– Хитрость, тащ командир!
– Что хитрость?
– Города берёт.
– Да я не шибко-то и город.
Хотя все же знают, что киповца гэу ругать за сон на посту – бессмысленное занятие. Ну нет у него поста, нет обязанностей на вахте, которые требуют постоянного внимания и заниматься ему нечем, потому как в компьютер играет либо вахтенный ГЭУ, либо вахтенный электрик. Ну чем ему заниматься четыре часа ночью, когда вокруг так тепло, светло и уютно жужжит? А если лампочка какая перегорит, или приборы шалить начнут, так его пнёт кто-нибудь, в смысле разбудит, и уже одно то, что спит он не где-нибудь, а там, где его будет удобно пинать, – очень ответственный подход с его стороны к несению своей нудной вахты. А что остальные два оператора в пульты не пялятся, так это вы тоже погодите возмущаться – когда станете подводником, то узнаете, что оператору лучше сидеть к пульту боком, так как боковое зрение у представителей гуманоидной расы (из которых, в основном, и набирают подводников) более цепкое, чем фронтальное, и любые изменения улавливает намного быстрее.
Остальным подводникам повезло не так сильно, как киповцу ГЭУ, и поэтому, собираясь в подводники, вы должны заранее научиться спать сидя и стоя, прислонившись к переборке, – этот очень полезный навык вам пригодится не раз.
Кремальера опять повернулась, и в распахнутый люк всунулась сияющая от торжества физиономия Вовы:
– Товарищ командир! Прошу разрешения зайти в центральный пост!
– Чо ты орёшь-то как полоумный! В лесу, что ли? Разрешаю.
– Товарищ командир! Прошу разрешения заметить вам на некоторую несправедливость по отношению ко мне!
– Ну.
– Офицер штаба записал замечание, что я сплю в полпервого ночи, а моя вахта до нолей! Так что невиноват я полностью!
– Тащ командир, – пробубнил старпом, – ну вот сам же прямо напрашивается, а?
– Погоди, Серёга, я сейчас покажу тебе, как надо давить логикой! Владимир, то есть ты вот сейчас прискакал в центральный пост атомной подводной лодки, сияя от восторга, как корнет на первом балу, чтоб рассказать мне, капитану первого ранга и твоему командиру, который знает тебя как облупленного, что так сильно уснул во время несения своей вахты, что проспал даже смену с неё? А твои товарищи – механоидозавры, подставили тебя, решив подъебнуть и не стали будить, а сейчас ржут, небось, над тем, как я тут тебя ебу? Да? Поправь меня, если я в чём-то ошибся.
– А… о… у… тащ командир, а давайте я сейчас уйду и как будто и не приходил второй раз вовсе?
– Так всё просто ты думаешь в жизни устроено, да?
– Не, ну один раз может и прокатить же.
– Ну да, сделаем доброе дело, Сей Саныч?
– Я против, но это же риторический вопрос?
– Он самый. Ступайте, Владимир, так уж и быть, по случаю успешной сдачи задачи экипажем помилую вас на этот раз!
– Шушения!
– Владимир. Не настолько глубоко, пока ещё.
– Понял! Тащ командир, прошу разрешения выйти!
Да, очень важно для подводника всегда иметь чутьё в расчехлённом состоянии. И всё время приходится нюхать обстановку, следить за лысиной командира и не забывать носить иголки с чёрной и белой нитками в фуражке. А то вдруг галстук оторвут или брюки порвутся. Ну, с порванными брюками-то ещё ладно, а вот без галстука что за офицер? Так себе, я считаю, офицеришко.
Стресс
– А от так у нас ебут! – радовался командир, глядя в потрёпанный морской бинокль в сторону СРБ. – За хвост и об палку! Ну-ка, скажи интенданту, пусть мне чаю принесёт – чувствую, это надолго!
Я рассказывал уже, но не знаю, запало ли вам в память, что нас очень любили проверять всякие московские комиссии по разным поводам и без. В этом их можно понять: они там в Москве служат Родине не щадя ничего своего, а мы тут вино пьём, икру трескаем и вряд ли любим их Родину с такой же самоотверженностью и отвагой. Ну и что, что мы в моря бегаем, стреляем ракетами и так редко гибнем в последнее время? А журналы? Вы, блядь, видели, как эти подводники их ведут? Представляете, сколько у них там нарушений? Стрельнуть-то и дурак может, а вот документацию в порядке содержать или там, допустим, отчёты все вовремя сдавать – это вот высшее военное мастерство.
Или физподготовка. Ну что может быть важнее для подводника, чем умение бегать кросс – а ежели на врага в штыковую придётся, сможет ли? Надо же проверять, правильно? И вот у них, значит, в Москве там тополя пушат, и солнце плавит асфальт, а поедем-ка мы, думают себе офицеры из Главного штаба, проверим, как эти шпроты кросс бегают. Правда, по приезде в Мурманск оказывается, что в Мурманске зима ещё и снега по яйца, но что теперь – обратно ехать, не солона, так сказать, ебавши? В армии тоже люди же служат, и все они, естественно, могут ошибаться. Все, кроме офицеров Главного штаба.
И вот лучший экипаж дивизии, флотилии и, может быть, вообще всего мира, поставив на вахту самых пухленьких и малоподвижных астматиков во главе с командиром в кремовых рубашках (в нагрудных карманах – удостоверения личности, проверяют на старте и на финише) и с номерами на груди, сначала мёрзнет, пока они УАЗик свой до дивизии дотолкают по сугробам, а потом потеет, прыгая по сугробам, как газели по саванне. Весёлая картина, доложу я вам, жаль, что вы не видели. В этом деле главное – что? Как и в любом другом, в этом деле главное – отдаться процессу полностью, и тогда всем вокруг становится непонятно, отчего им так весело, блядь, – серьёзное же мероприятие. Всем приезжим – в смысле, местные-то завидуют – в таком спектакле поучаствовать не удалось! Потом проверяющие, с трудом сдерживая слюну, ожидают вполне ожидаемого флотского гостеприимства – ну там сауна, поросёнок на вертеле и секретчицы в подтанцовке. Но не тут-то было – в восемнадцатой дивизии сауны адмиральской нет, оказывается (ну а на кой она нужна, когда вон пять саун под боком стоит… ну две-три, как минимум), и поросят никто на вертел не насаживает, и секретчицы все замужем за офицерами штаба, в основном. Не, ну в столовой накрывают им там почти белые скатерти, чай и печенье «Шахматное» – от пуза жри, хоть лопни. А потом уже по результатам проверки могут и в ресторан сводить, если результаты приемлемые. Зверские условия для проверяющих, согласитесь? Мало того, что уши мёрзнут в фуражках, так и печень сухая, как лист. Ну вот кто после таких зверств будет любить стратегических подводников? Я бы точно не стал!
Приехала к нам как-то специальная московская комиссия по секретности и ОУС (особым условиям службы). Время для страны тогда было тяжёлое и ходили слухи, что комиссия эта ездит по частям и соединениям, чтоб на законодательном уровне надбавку эту за ОУС к нашим огромным денежным окладам уменьшить – не такие уж они и особые, по мнению некоторых товарищей, эти условия у нас. Не с парашютами же мы прыгаем, а значит – что тут особенного? Любая проверка – это стресс, а тем более под флагом лишения тебя части благосостояния. А тем более у подводников с их ранимыми и нежными душами – им же стресс вообще противопоказан по медицинским показаниям и с точки зрения всеобщего гуманизма на планете.
– Так, – сказал командир, вернувшись из штаба, – в штабе по результатам проверки всё плохо, сейчас приедут к нам. Книгу выдачи оружия посмотри, верхнего профилактически выеби заранее, вахтенные пусть пломбы по отсекам пробегут посмотрят, ну и… Да не знаю, короче, проверь всё, что успеешь. И это, побриться бы тебе не мешало, дружок!
– Вот ещё, – говорю, – жиголо я, что ли, каждый день кожу свою насиловать?
– Как Толкунова приезжала, так аж синий был!
– Ну так то ж Толкунова, а то – два майора из Москвы, тоже мне – невидаль!
– Два майора и полковник! Ладно, я у себя, позовёшь, как появятся…
– Центральный – верхнему! УАЗик дивизийный к пирсу причалил!
– Тащ командир, приехали, встречать пойдёте?
– Кто? Я? Ты дурак, что ли? Я – командир атомного ракетоносца – пойду клерков штабных встречать? Вот уж хуй!
– Так, – говорю дежурному трюмному, – чувствую, что командиру они не нравятся, а значит, что? Правильно! Значит, нам они тоже не нравятся! Как наверх поднимусь, переборки закрой в центральный и клапана вентиляции тоже – пусть наддуется отсек, чтоб встреча порадушнее вышла!