е знать точные названия построений колонн пехоты. От чего, собственно, в данный момент Мише было не жарче и не холодней.
Животные были настроены явно недружелюбно, и единственным положительным чувством в их взглядах было недоумение от того, зачем это этот человечек стоит на пути к их обеду. А так у них всё было готово: клыки – пожалуйста, слюна – пожалуйста, голодные взгляды – пожалуйста!
– Ну, вы это, – улыбнулся Миша животным, – давайте! Идите отсюда!
И добродушно махнул на них рукой.
Животные оказались плохо воспитаны и на команду среагировали только прижиманием ушей, рычанием и опусканием голов ниже к земле. Видимо, голод на их весах сильно перевешивал страх и почтение к человеку.
Каждый военный в душе в той или иной степени готов умереть: никто из них не живёт в уверенности, что наше оружие – самое оружейное в мире и наши полководцы – самые полководческие, и все знают, что точно придётся периодически проигрывать бои и оставлять позиции. Но одно дело – погибнуть в бою, прикрывая собой знамя полка, в чине ну хотя бы майора, например, и совсем другое – быть съеденным собаками, когда ты только старшего лейтенанта получил! Это же как после этого в глаза потомкам смотреть? И абсолютно непонятно, с какой степенью гордости можно будет им рассказывать о гибели во время защиты экипажных шашлыков! Поэтому вариант героической гибели Миша сразу отмёл и решил принимать меры.
– Эй! – крикнул он в сторону верхнего вахтенного. – Иди сюда! Быстро! Мне нужен твой автомат!
Верхний вахтенный, славный сын татарского народа, лениво бродивший по пирсу в ожидании дембеля, до которого оставалось всего-то чуть больше года, оценил ситуацию ещё быстрее Миши:
– Мне не положено, тащ! Мне в будке стоять положено!
И немедленно убежал к трапу в будку верхнего вахтенного, откуда периодически выглядывали только его любопытные ноздри.
– Ну, собака! Ну, погоди! Придёшь ко мне за таблетками! – погрозил ему Миша и приступил к выполнению «плана Б».
Собаки, которые наступали на Мишу, были, пожалуй, самой колоритной стаей из тех, которые периодически появлялись в дивизии. Очевидно, что все они были родственниками и произвелись точно от овчарки и ещё какой-то, может быть, хаски или лайки – позже, этой же зимой Миша наблюдал, как они за пять миллисекунд съели кота из медпункта дивизии, не оставив от него не то что ушей и хвоста, а даже и капельки крови на снегу. Охраняя мясо, Миша ещё не знал, конечно, этой истории, но согласитесь: человек, который семь лет получал высшее образование, способен оценить степень опасности млекопитающих и без наблюдения разрывания котов, а просто смоделировав развитие ситуации, исходя из размера клыков, обильности слюны, а также взглядов и поз. И, смоделировав, Миша кристально чётко понял, что его вот-вот начнут есть, а значит, нужно применять любимый приём военных, врачей, военных врачей и правительств любой страны – отвлечение внимания. (Сдачу продовольствия врагу, как вариант выхода из ситуации, Миша не рассматривал вообще: как потом в глаза товарищам смотреть?)
Покопавшись в первом лагуне, доктор выудил из него кусок жилы с салом и, широко размахнувшись, забросил собакам за спины. Затем, выполнив упражнение «толчок», закинул первый лагун на крышу машины и потянулся было ко второму, но с изумлением отметил, что собаки уже успели догнать жилу, подраться за неё, съесть и восстановить свою рекогносцировку.
– Врёшь, не возьмёшь! – Миша вытащил кусок из второго лагуна и зашвырнул его ещё дальше.
Закинув наверх и второй, Миша расслабился – ну хоть мясо-то теперь точно не пропадёт, будет экипажу чем помянуть его на природе! Собаки изумились такому невиданному коварству со стороны врача: они немного повздорили между собой, выясняя, видимо, кто из них более виноват в таком повороте событий, но сдаваться так быстро не желали.
Стая реденьким омутом кружилась вокруг – собаки явно прицеливались, откуда лучше на машину запрыгивать, когда из лодки выскочил почти голый (здесь: без пилотки) старпом и, чуть позже за ним, Алексей.
– Так! Ну-ка, блядь! – рыкнул старпом на собак, и те, поджав хвосты, убежали в сопки есть чернику. (На флоте даже последняя собака знает команду: «Так! Ну-ка, блядь!» и трактует её всегда безошибочно в контексте ситуации.)
– Сергей Александрович! Спасибо вам, родной! Спасли меня! – заулыбался ещё шире Миша.
– Да я вообще-то мясо бежал спасать. Мне заместитель командира дивизии позвонил и спросил, проверял ли я доктора своего нового, то есть тебя, на нормальность, а то он, то есть ты, достаёт из лагунов наше мясо и кормит им бродячих собак, за чем весь штаб в окна и наблюдает! А я говорю, позвольте, но правильнее говорить ваше мясо, а не наше! А он мне говорит, что, мол, тогда и машина его, а не наша и нечего в ней наше мясо возить, но, впрочем, если мы ещё минут пять поперепираемся за точность местоимений, то вопрос об их притяжательности снимется автоматически за отсутствием предмета притяжения, то есть мяса.
– Бля, Миша! – Алексей прибежал и уже стаскивал лагуны на землю. – Ты батьке машину поцарапал!
– Ну Лёша, ну иначе меня бы съели тогда!
– И у нас всё равно остался бы тогда второй доктор, а машина-то одна!
– Ой, что ты корпускулируешь тут, – вмешался старпом. – У меня есть красный пластилин, никто и не заметит! (Так и получилось в общем-то: не заметил сначала.)
Потом всё двинулось по отработанному плану. Наказанные за недостойное поведение остались нести вахту. Остальные, числом слегка за сто человек, двинулись сначала в посёлок, там подобрали жён, детей и домашних животных. Навьюченные припасами, побрели в сопки, где покрасивше и ручей. Там сначала костры, гитары, «Спит девятый отсек…», потом слегка дрожащими голосами, поочередно: «Лейтенант Такойто! Представляюсь по случаю назначения…», а потом уже юмахо-юмасо, танцы и братание со всеми смежными специальностями.
И, может, кто на месте доктора Миши и заикался бы после этого случая всю оставшуюся жизнь, а он вот – нет. Таким же улыбчивым добряком и остался. И оптимистом, что тем более странно, при его-то профессии и умении отбивать мясо у собак.
Придёшь к нему, бывало, раненым дельфином:
– Доктор, смотри, что у меня вот тут появилось.
– О. Так это же, братишка, перниозис фоликулярис на фоне эритермо пернио! Надо же, невидаль какая…
– Это ты сейчас Вельзевула на помощь себе вызвал? Говори прямо – что теперь со мной будет?
– Ты умрёшь!
– …
– Не знаю когда и от чего, но точно умрёшь. А от этого могу дать тебе йод или зелёнку.
– Поможет?
– Нет, но успокоит нервы и будет смешно выглядеть. А так лечения не требуется – чаю выпей и свитер тёплый надень.
– Тьфу на тебя!
– Тьфу на тебя тоже!
Одно слово – масон! Потому что как ни крути, а врачи – это отдельная каста, военные – отдельная каста, а военные врачи так и вообще кастовая каста в касте получается. Мозг сломаешь, пока осознаешь! И ведь замечательные ребята какие, несмотря на вот это вот всё: сколько людей спасли или от смерти, или просто от увечья и моральной деградации – счёту не подлежит.
Неизлечимая болезнь старпома
Случилось однажды так, что Александр Никифорович заболел.
«Ну и тоже мне завязка для беллетристики, – возможно, подумает в этом месте читатель. – Вон сколько людей болеют, а некоторые так и вовсе делают из этого факта себе флаг и размахивают им во всех общественных местах без разбору!» Оно-то да, безусловно, но хочу заметить, что всё, что касается обычных людей, не совсем примеряется к старшему помощнику командира по боевому управлению подводным крейсером.
Тут одно название должности чего стоит, а если к нему учесть ещё и отношение Александра Никифоровича к больничным, то тут-то точки над «ё» и встанут в дружный ряд. А отношение его было следующим: Александр Никифорович считал, что всего три записи в больничном листке моряка дают ему право манкировать своими должностными обязанностями:
1. Отсутствие головы вследствие попадания в неё снаряда.
2. Отсутствие ног (выше, чем по колено) вследствие попадания в них осколка бомбы.
3. Полное умственное помешательство – и то, тут ещё надо думать, потому как в минёры вполне ещё может и сгодится.
В отличие от большинства (но далеко не всех) воинских начальников, Александр Никифорович мало того что декларировал эти причины как минимально необходимые для увиливания от выполнения долга, но и сам их неукоснительно соблюдал. О том, что он в данный момент болен, можно было узнать лишь по трём признакам: надетый под РБ водолазный свитер из верблюжьей шерсти в случае простудных заболеваний, следы зелёнки и бинты в случае физических травм и легкий запах перегара в случае травм душевных.
Вполне обыденная ситуация лечения старпома выглядела так:
– Докторила! Где у тебя зелёнка? Лей сюда вот!
– Александр Никифорович! Да у вас кость торчит! Надо в госпиталь! Надо снимок! Надо шить!
– Да что ты елозишь, как хер по стекловате! Дай сюда пузырёк! Вот, учись: сюда нальём и сюда, а то как же там они без меня на швартовке? Поубиваются ведь, косорукие!
– Да кто поубивается? Вон они обратно топают уже!
Старпом выскакивает из амбулатории половиной корпуса и подаёт команды сразу в двух направлениях:
– Доктор, бинтуй здесь, пока я минёров ебу! Минёры! Куда пошли, блядь? Что значит «кончили», а? Не понял? Что за чахлые ростки неполовозрелой демократии на моём любимом флоте, я вас спрашиваю! Кончили – это когда я сказал, что кончили! А ну оверштаг и обратно на палубу! Забинтовал? Ну, нюхни тут нашатыря, а то бледный вон весь – совсем тебя служба измотала. Может, с нами? На воздух? К плеску парусов и скрипу палубы? Знаешь хоть, что парусов у нас нет на лодке? Ладно, потом тобой займусь!
И – концы перетягивать, шлаги перекладывать, коренные петли в другую сторону крутить! И марки кто так вообще накладывает, а, бля?! А не, это не краска, тащ командир, это кровь. Не, никого не убил пока, это мои душевные раны замироточили опять. Да нет, что вы, ну как можно? Я же сегодня старшим на борту остаюсь: никакого алкоголя! Тащ командир, мы же с вами не один пуд съели. Вот вам оно надо: пачкать наши высокие отношения этими чёрными подозрениями без оснований? Да один раз всего было – разве же это основание? Ой, ну три раза, подумаешь! Да прям там восемь – вы их будто считаете! Да и какие могут быть между нами счёты – я же сказал: ни капли в рот, ни сантиметра в… ну вы поняли! До свидания, да, тащ командир! Смирррррна! Вольно! Лёня, ты дебил? Что ты мне машешь своим полотенцем с мостика? Ты не видишь, что я с командиром разговариваю? Ты буркалы-то свои раззявь наконец, а! Очнитесь, Лёня, вы на флоте! Что значит «и так знает»? Откуда он знает? Как это он видел, что ты заносил? А ты бы сказал ему, что это на ужин мне. Ну и что, что лук и хлеб – я, может, Буратино в душе, только с хлебом на десерт. Ты мне напомни через пару дней, чтоб я тебя всего лишил по самые помидоры, ладно? И так всего лишён? Ну, ничего, всё равно напомни: я умный – я придумаю что-нибудь.