Утром они кутались в выданные им ватники, сыто рыгали крабами с водкой и сомневались, глядя на дорогу от штаба дивизии до пирсов, что тут возможно бежать кросс.
– В смысле невозможно? Да мы тут регулярно кроссы бегаем, не смейте даже сомневаться! – успокаивал их командир дивизии. – Что такого-то? Снег и колеи? Нам за это северные надбавки платят, все нормально! Давайте определяйте уже, кто побежит, и через пятнадцать минут сами увидите! А то нам еще на рыбалку же надо оперативненько все это, пока катер не сломался.
– Так быстро не успеем, надо же номера всем выдать! – сомневалась комиссия.
– У нас у всех экипажей номера выданы на постоянной основе. Ну что мы, в детском саду, что ли? Мы же на зачет, каждые полгода, скажи, Егоров? Видите, коллега ваш, спортсмен, подтверждает!
– Ну, не знаем, давайте вот ту, первая к нам которая стоит, например.
– Первая к нам? Это двести вторая, там сокращенный экипаж, тридцать человек. Не тот масштаб. Что вы, из Москвы прилетели – и не ощутите всей нашей мощи?
– Ну-у-у… вторую тогда.
– Это семнадцатая. Прием-передача на ней проходит. Согласно руководящих документов запрещено задействовать в посторонних мероприятиях. Разве что вы настаиваете и под свою ответственность…
– Хорошо, третья.
– Это тринадцатая, она…
– Ну хорошо, хорошо. Давайте какую можно.
– А вот, последняя отсюда стоит. Двадцатка. Краса и гордость, так сказать, на зависть супостатам. Очень рекомендую!
– Давайте ее.
– Дежурный! Дежурный, позвоните на двадцатую, поздравьте их с тем, что именно на их долю выпала высокая честь не уронить спортивное знамя дивизии! Через пятнадцать минут построение у СРБ[12] на кросс!
А капитан Егоров-то нам уже и номера вчера выдал и посоветовал, чтоб выспались и не волновались, подумаешь – кросс. Да дурак ты, капитан, изумился командир, только от кросса мы еще и не волновались, ну, нашел тут кого успокаивать, иди уже, не ссы, все нормально будет, вот увидишь – дяденьки подводники меньших братьев своих в беде не бросют.
И когда дежурный по дивизии позвонил ошарашить нас радостным известием, то мы уже все в ботинках и кремовых рубашках по пароходу ходили, номера носили в карманах пока. А про рубашки, когда командир объявил такое свое решение, никто даже и не удивился. Оспаде, да хоть в трусах, если папа так решил. Спорили только – долго надевать ли галстуки, потому что галстук же это красиво. Но нет, решил командир, подумают, что издеваемся, погон для красоты им достаточно будет выше крыши.
– Сто восемьдесят пятый, Овечкин.
– А сто восемьдесят четвертый где?
– Уволился же в позапрошлом году. Борисыч, ну ты как первый раз замужем!
– Ты где ходишь, морда киповская? Зайди-ка в каютку к дяде трюмному, быстренько!
– Слушай, тебе точно комиссоваться пора, Борисыч!
– Чего это?
– Ну если ты звонишь на «Молибден», я беру трубку, а ты спрашиваешь меня, где я хожу, то это же уже деменция, нет?
– Так, накажу. Бегом ко мне – ждем тебя с Андрюхой!
Сидят вдвоем в каюте – на столе луковица порезанная крупными ломтями, горстка соли и три по полстакана.
– Механик приказал перед кроссом. Хотели без тебя твою половину располовинить, но Андрюха вон слабину дал, жалко его, говорит, нам-то весело бежать будет, а ему как?
– Видал, как я об тебя забочусь? – загордился Андрюха.
– До слез, брат, до слез.
Хлопнули. Зажевали луком, утерли слезы и потянулись наверх, на построение.
Капитан Егоров с двумя секундомерами на шее и пачкой ведомостей в руках бегал вокруг стартового стола с горящими глазами – работать по предназначению, что может быть лучше!
– Подходим по одному, записываем номера в ведомости! Строгий контроль и учет!
– Как там Москва у вас? Стоит? – уточняли у капитана Егорова подводники.
– Да вы заебали! Я ваш флагманский специалист! Я тут с вами служу! Чего у тебя номер вверх ногами висит? Ну это не смешно. Ну товарищи, прошу серьезнее отнестись к проверке!
– Товарищ командир, ну как вы в рубашках-то… Правда, я думал шутите, – шептал он командиру, пока остальные строились парадной колонной.
– Какие могут быть шутки, товарищ мускул! Мы суровые морские витязи, а не артисты эстрады! Так, отойдите, мне надо с механиком пошептаться. Слушай, а чего это от твоих пахнет… э… свежестью?
– Механизмы без заправки не работают! – Механик засучивал рукава у рубашки, видно, половиной стакана не обошелся.
– Ну вы же смотрите… того!
– Товарищ командир, мы только этим и будем заниматься, слово вот вам мое, держите! Исключительно смотреть, чтобы того!
– На старт! – поднял Егоров оба своих секундомера.
– Э, а пистолет-то у тебя где? – спросил старпом.
– Какой пистолет? – удивился Егоров.
– Ну стартовый, чтоб как у взрослых все.
– Да побежали уже, холодно стоять-то, – выручил Егорова замполит.
– На старт!
– Ты командовал же уже «на старт», зачем дублировать команды?
– Товарищ капитан второго ранга!
– Все, молчу, молчу!
– На старт!
– Третий раз… Ну нет, что он творит, вы видели?
– Внимание! Марш!
В ногу бежать не получилось – снега было до хера. Не в буквальном смысле этого слова, а просто много. Но бежали красиво, высоко задирая колени и с ровными спинами: впереди командир, за ним два старпома и замполит, потом знаменная группа (без знамени), а потом, строго по ранжиру, и все остальные.
Первый проверяющий (стоял на середине половины маршрута у поворота в дивизию) видно было, что растерялся: строй бежит же, и вон целый капитан первого ранга во главе его, и строго смотрит. Что делать-то? Надо приветствовать строй или как? Ну так-то надо, все при погонах же. Отдал честь. Из строя его в ответ похвалили.
Второй проверяющий в конце половины маршрута (у штаба дивизии) удивился тоже и непонятно чему: тому, что все бегут дружным строем и в рубашках, или тому, что из окна штаба высунулся его (штаба) начальник и кричит:
– Товарищ командир, раз вы все равно здесь, заскочите ко мне на минутку, буквально!
– Так я же на кроссе, товарищ начальник штаба! Мне еще полтора километра в обратную сторону пилить!
– Ой, да на секундочку всего. Вы же на Олимпиаду не собираетесь? Нет? Ну вот и замечательно, а то боевая подготовка это вам не кроссы бегать! Она не ждет!
– Ладно, перекур! – объявил командир строю.
– Прошу разрешения выполнить приказание старшего начальника! – обратился он на ходу к проверяющему в звании целого майора.
– Огонька не найдется? – обратился к этому же ошалевшему майору бэушный старпом.
– Нет, не курю.
– Спортсмен, что ли?
– Так точно.
– Везет, а мы вот, видишь, слабы характерами!
Строй дружно задымил.
Третий проверяющий должен был стоять с капитаном Егоровым на старте, но ой, да отдайте вы ему свой секундомер, у него две руки – он с двумя секундомерами справится легко, а мы с вами в музей, пока минута свободная есть, я вам лодочку эбонитовую погладить дам, резины кусок с обшивки подарю – вся Москва завидовать будет, ни у кого там такого куска не будет, а у вас – будет; да конечно же ему можно доверять, я же вон, целый контр-адмирал и вовсю ему доверяю, кремень, а не спортсмен, я вам говорю; так и сяк его совратить пытались, а он – ни в какую, блюдет, так сказать, высокое звание советского спорта; и все по-честному у него, вот бесит, но сам, не поверите – и на перекладине, и кросс вот, такой он строгий у нас, как Дзержинский, только от спорта…
Сейчас он высовывался из окна музея уже с куском резины в руках и спрашивал у второго: а что происходит? Перекур, отвечал второй, они говорят, что обратно под горку и чего там бежать, успевай только ноги поднимать, а командира их в штаб позвали на секундочку и они без него бежать отказываются. Русские, говорят, своих на проверках не бросают.
Но тут уже и командир вышел: чего стоим, кого ждем, а ну-ка, за мной, ребята, кто последний, тот гондон, но строй не нарушать и меня не обгонять, а надо было в детстве мамок слушаться и кашу есть – выросли бы тогда полноразмерными людьми, а не полуросликами! Ну что там, Егоров?
– Да пиздец! Хорошо, что я секундомеры на паузу поставить догадался!
– Так в чем пиздец тогда?
– Ну, опять врать, подтасовывать результаты!
– Ой, блядь, посмотрите на него, как барышня, заплачь еще, капитан! Хочешь ко мне минером? Я тебя и не такому еще научу! Нет? Ну вот и подкручивай свои секундомеры. Разделение труда это называется. Один родину бережет, а второй ему за это секундомеры подкручивает. А что там дальше у нас?
– После обеда в штабе дивизии подъем гирь!
– А, вообще мелочь, тем более после обеда, когда комиссию опохмелят уже! Точно минером ко мне не хочешь?
На обеде послали Борисыча, как самого старшего, спросить у механика: а может еще по полстакана? Раз второй зачет, то и полстаканов должно быть два, ну логично же. Да, но нет, сказал механик. В штабе довольно тепло и даже нет снега. С чего это мы рассчитываем на такие поощрения с его стороны, прикрываясь дохленькой вот этой своей логикой?
Первого к гирям послали хиленького с вида мичмана из турбинистов. С виду-то он был довольно хиленький, да и еще со смешной мягкой фамилией, но когда на спор затягивал гайки пальцами, то открутить потом обратно их можно было либо автогеном, либо его же пальцами, но за стакан «шила». А стакан «шила» на корабле найти гораздо проще, чем автоген.
Взял он гирю на грудь и на проверяющих смотрит.
– Начинайте, – говорит один из них.
А все они уже с красными щечками и глазки блестят.
– Я думал вы сверху сядете. Нет? Так, пустую гирю поднимать? Ну ладно.
– А сколько раз вы можете? – спросил проверяющий минут через пять, когда мичман уточнил, можно ли покурить во время выполнения упражнения, а то он по дороге не успел.
– Ну… молодой был, так раз пять за ночь легко. А сейчас-то два-три всего, а скоро, чувствую, и вовсе однопалчанином стану.