И вот с самого начала дежурство у Толика не задалось, словно не замполит речь читал, а черная кошка дорогу переходила. Только заступили, поужинали и стали собираться на отработку, как связисты принесли в центральный табличку «Ветер-2».
– Что, опять из космоса сигнал пришел к вам?
– Из осмоса, епта! Флотилия прислала, и у них, в Лопатке, уже началось!
Ну и тут же практически началось и в Нерпичей, а после прошлого раза, когда ветер дул с носа, прижимной конец перенесли к впередсмотрящим поближе, и теперь он не работал совсем – ветер дул ровно в борт и соседнее место на пирсе, как назло, пустовало, и некому было прикрывать: пришлось бежать всей вахтой и перетягивать прижимной на место. Только бы матроса какого за борт не сдуло, думал Толик, хрен с ней, с подводной лодкой: за матроса влетит сильнее и потому расставил матросов строго на пирс, велев им цепляться за пирс ногтями, а остальных – на корпус. Околевшая на морозе резина скользила под ногами, и конец перекладывали долго. К концу связисты вывесили уже «Ветер-1», и в Зону приехал дежурный по дивизии – бегал по пирсам и проверял швартовые. А потом ходил по корпусам и записывал результаты проверки. К Толику пришел к последнему, и да, давай чаю попью, и долго пил чай, грелся – уже помощник дежурного пришел менять и Толику можно было идти спать, но неприлично же старшего бросать на мичмана, и лег Толик в начале четвертого, а в шесть встал, чтоб посмотреть все-таки свою документацию, но посидел полчаса и нет, мозг не включился, лег поспать еще на полчаса, а с семи уже, как обычно, был на ногах – заполнял документацию, встречал командира и поднимал флаг.
В обычный день додремал бы потихоньку в центральном, но к десяти приехал штаб дивизии трясти документацию, и флагманский трюмный дошел и до Толика и – блядь, Толик, ну что за хуйня, ты что, не мог откорректировать даты, вас же предупреждали заранее! И что, что ремонтировал холодилку, и что шторм? Будто это волнует кого! Нельзя так служить, не в том доблесть нынче, что с шашкой да на коне, а в том, чтоб треугольник планов был треугольным и все в документации совпадало! Да, я знаю, что никто так не делает, как в планах пишут. И те, кто планы пишет, тоже знают, что никто так не делает, но раз они делают вид, что так делают, значит и нам надо! Да знаю я твои завтра, Толик, что ты мне тут спагетти по ушам развешиваешь!
И, сука, взял да и доложил на подведении итогов проверки, что у Толика группа не готова – пятым же выступал и по моде, взятой с первого, понял, что надо ругать и заставлять устранять, чтоб потом, если что, сказать: а мы что говорили? К счастью Толика, командир срочно убыл с борта, вслед за штабом дивизии, а механик был зол на флагманских больше, чем на Толика и, вместо того, чтоб бубнеть на Толика, сказал: да и хуй с ними, пидорасами, посмотрим, как запоют, когда в море надо будет кого-то вытолкать!
Ну вот и ладненько, достою пару часов своего дежурства и потом уж наконец библиотека, душ, ужин и мягкий диванчик, размечтался было Толик. Но нет, только не в мою смену, решила сегодняшняя дежурная по Толиковой судьбе и привезла тонну гидравлики в дивизию.
– Всю вам отдаем! – гордо сопел в трубку телефона флагманский. – Вы же у нас самые любимые! Ждите машину на пирсе!
А тонна – это не шутки же, а пять бочек. Посчитали всех, кто есть живой в дивизионе. Не то чтобы густо людей получилось, потому вышли ждать все, кроме Толика. Вот козел, закосил, смотри ты, дежурством своим по кораблю! Ну хоть в чем-то, парировал Толик, должно и мне повезти же, правильно? Но нет, как оказалось – неправильно в корне. Ждали-ждали гидравлику на пирсе, ждали-ждали, плюнули и ушли греться. Посидели в центральном, помешали Толику заполнять документацию на сдачу дежурства и вышли ждать снова. Ждали-ждали, ждали-ждали… Толик, да позвони ты уже в дивизию, ну мать их, где гидравлика-то?
Да должна быть у вас уже на борту, удивилась дивизия своим помощником дежурного, так как дежурные уже оружие передавали. Сейчас выясним, покурите минутку! Спускайтесь, сказал Толик, рыбята, вниз. Чувствую, песня эта долгая! Так и вышло, как Толик чувствовал, что Толика и не удивило. Он сменился с вахты, позвонил в дивизию, поужинал пачкой быстрозаварных макарон и половиной спиртового батона, позвонил в дивизию, поковырял свою документацию, позвонил в дивизию, проверил, что система гидравлики точно готова к приему гидравлики, позвонил в дивизию, посидел от нечего делать на отработке вахты, позвонил в дивизию, сел расписывать пулю с ракетчиками, и тут-то гидравлику и привезли – в двадцать один ноль-ноль. Спасибо, что не в полночь, съязвил бы Толик, кабы было кому, но не матросу же, водителю с бербазы, язвить.
Недолго думая, сняли обвесы с трапа и закатили на палубу первую бочку. Вдвоем с мичманом-гидравлистом принялись заливать гидравлику в горловину. Но пролежавшая полдня неизвестно где гидравлика начала уже застывать и текла вязко, неохотно, сначала лениво заполняя воронку, а потом с чавканьем всасываясь внутрь. Стало понятно, что процесс затянется.
Остальное стадо катало бочки на палубу, чтоб зря не стоять и, опять же, не мерзнуть.
Третья бочка застряла на трапе – Толик услышал это по матюкам. Только бы за борт не уронили. Покачал эту, которую заливали, – уже почти пустая.
– Так, держи сам, – и побежал к трапу. – Ну кто так вяжет? Смотрите! У вас же узел цепляется! А напутали! Так! – Толик перелез через бочку и уперся в нее снизу. – Давай на меня табань потихоньку и веревку вытаскивай, отсюда сейчас перевяжем.
Веревка, плотно набитая снегом, застыла тоже и гнулась уже с трудом.
– Ну, долго мне тут еще мерзнуть? – спросил кто-то сзади.
– А помоги, так быстрее будет! – не оборачиваясь, огрызнулся Толик, уверенный, что это пришел какой-нибудь дежурный по живучести: время к нулям и кто же еще будет тут шастать?
– А не охуел ли ты, сынок?
Толик обернулся – заместитель командира дивизии. И что за нелегкая его принесла?
– Прошу прощения! – буркнул Толик.
– Так пройти-то дадите?
Как? Как мы тебе дадим пройти? Ты же видишь, что у нас бочка на трапе лежит и она явно не пустая? Мне ее сбросить, подумал Толик, в залив, может, или что?
– Дадим, – вместо того, что подумал, ответил, – вот только бочку на палубу закатим и сразу же дадим!
– Товарищ офицер, – заместитель командира дивизии внимательностью к низшим чинам не отличался и вот даже звания Толикова вспомнить не смог, – как вы разговариваете с заместителем командира дивизии?!
– Ртом! – Толик хотел просто подумать это, но оно вырвалось само: от злости, от холода, от закоченевших пальцев, от мутной из-за недосыпа головы и от того, что веревка никак не хотела вязаться, а плечи уже затекли и ныли.
– Вы будете наказаны, офицер! – Заместитель командира дивизии развернулся и ушел. Толик не видел, но слышал по скрипу снега.
Еще бы я не был наказан. Конечно, я же что устроил тут!
Толик смачно сплюнул за борт.
Кончили с погрузкой глубоко за полночь и, как и любые люди, сделавшие тяжелую работу, не хотели сразу расходиться. Долго сидели в центральном, грелись, разговаривали, а оттаяв, начали даже смеяться.
Младший штурман, дежуривший по кораблю, сначала ворчал, что не дадут спокойно нести вахту и затопчут тут весь центральный своими грязными трюмными валенками, но быстро смирился и вообще подвиг оценил, сказав, что да, работа у них не сахар, но нет, поиграться секстант он все равно не выдаст и резиновые штучки с якорями, которые для прижимания карт, дарить тоже не станет.
Матросов отправили спать первыми – им же на завтрак вставать чуть не в шесть утра и топать на него в береговую столовую за два километра. Отмазаться от завтрака нельзя, – замполиты строго бдили, чтоб все матросы на завтраках присутствовали, иначе считалось, что в части свирепствует годковщина и матросов морят голодом. Доводам разума, что ходить по четыре километра каждое утро ради черствого хлеба с кусочком масла, стылой каши с жареным рыбьим хвостом и полуспитого чая и есть годковщина, узаконенная штабом, замполиты абсолютно не внимали. Никто матросов так не чморит, как они, со своим желанием следить, чтоб все срочники ели. Но следить так, как им удобно, то есть недалеко от штаба.
Руки опухли от мороза и приятно покалывали, когда Толик отмывал их в каюте.
– Анатолий, – в дверь просунулась голова старшины команды, – мы по пять капель решили усугубить. Предлагаю возглавить это безобразие, чтоб потом ты был виноват, если что, а не мы!
– Сам погибай, а товарищей выручай! – согласился Толик, – Режьте сало, сейчас приду!
– Дык давай сало-то – порежем!
– Вы охуели, товарищ старший мичман. Я третий день с корабля не схожу, как каторжный тут!
– Да шучу я! Ну и так, охуел немного, да. А что? По сроку службы положено! Так мы ждем?
– Ага. Пять минут – и буду. Без меня не начинать!
Переоделся в чистое РБ, подумал, что вот, сходил бы в библиотеку, сейчас бы с книжечкой прилег и, читая, засыпал. А придется пить. Хотя кого я обманываю, все равно сходил бы и выпил, но потом-то уж точно – прикроватная лампочка, книжка и засыпание под нее. Завтра вот хоть потоп, но схожу обязательно!
Даже несмотря на полуденный зной, идти по несжатому полю было приятно. Толик раскинул руки, и тонкие усики пшеницы щекотно гладили ладони, а тяжелые колосья покачивались потом за Толиком сзади, как кильватерный след за кораблем, и марево жары колыхало воздух и искажало, сминало волнами черный лес впереди, и на глаз было видно, что там, в лесу, прохладно и вкусно пахнет хвоей и мхом. Можно будет прилечь на опушке и смотреть сквозь пики сосен, которые втыкаются в синее небо и чуть не цепляют белые облачка, бегущие куда-то, – наверное туда, где не так жарко. А и хорошо, что жарко: если расслабиться и не обращать внимания на струйки пота, бегущие по спине, то в этом зное можно купаться – подставлять ему лицо, щуриться на солнце и дышать неглубоко, наслаждаясь и чувствуя, как внутри тает весь тот лед, который так долго копился на Севере. Легкий хмель, гуляющий у Толика в голове, и тот был здесь хорош: больше уже было бы тяжело, а этот вот, как от бокала шампанского и трех стопок коньяка сверху, не давил на мозг, но только расслаблял его и разрешал спокойно глупо улыбаться и не стесняться этого. Отчего-то казалось, что скоро будет гроза, хотя воздух был сух и неподвижен.