– Ой, а он в больнице у нас, знаете! Аппендицит ему вырезали! Вот, никак не выпишут! Да вы проходите! Мурза!! Мурза!! Командир нашего Пыцана приехал!
– Я доктор.
– Командир-доктор приехал, Мурза!
От дома в глубине двора бежал почти седой грузный мужчина и махал руками, как мельница на Дон Кихота.
– А-а-а-а-а! Какой гост! Какой гост! Заходи! Проходи! Нет, не трогай вещи!
У доктора отобрали баулы, а после непродолжительной борьбы и дипломат.
– Отчего вы телеграмму не дали? – интересовался доктор, пока его чуть не под руки вели в дом.
– Да забыли как-то, вапще, закрутились, дела, хазяйство, Пыцан в больнице! Прасти! Давай к столу, давай!
– Нет! – решительно отмёл предложение доктор. – Сначала в больницу! Узнаю, что там и как, телеграфирую в часть. А потом уж, раз так, то так и быть, можно и стол! Только скромно! Ничего такого!
– Да, да, да! Канечна скромно! Мы люди простые, видишь сам! Как тут нескромно?!
Наскоро помывшись в летнем душе, побрившись и приведя себя в порядок, доктор в сопровождении Мурзы отправился в больницу.
Сельская больница была маленькой, но опрятной, уютной и гулко пустой. Как оказалось, кроме главврача, двух медсестёр и Пыцана, в ней вообще больше никого не было. Вставив для начала фитиль Пыцану по самые гланды (достаточной строгости мешали симпатичные медсёстры, то и дело сновавшие по палате и стрелявшие в доктора взглядами из-под чёрных бровей), доктор Саша пошёл узнать, что да как к главврачу.
Главврач был (на вид) не сильно старше Пыцана и сильно моложе доктора.
– Коллега! Прошу! – широким жестом он указал на диван с журнальным столиком.
– Рассказывайте! – Доктор Саша удобно уселся и поглядел на пузатый графин в инее. По графину от горлышка вниз, по пузатому бочку, стекала ровно одна капля. Было жарковато.
– Слушай, ну сначала стандартно всё было: острый приступ, аппендэктомию я провёл, анализы отправил потом в центр. Результаты не очень пришли – лейкоциты повышены. Мало, думаю, что я тут недавно на должности, рисковать не хочется. Прописал ему курс и пусть, думаю, полежит, ну на всякий. Вчера опять анализы взял, отправил, завтра-послезавтра результат будет. Но внешне всё отлично, думаю, что выпишу! Налить?
– Налей, да, жарковато тут у вас. Подстраховаться решил? Это я понимаю, это довольно логично. Тьфу! Это что – вино?!
– Да не, какое вино? Так, сухарик просто. Тут вода не очень, кто в ней только не плавает! Чего здоровьем рисковать? Здоровье беречь надо!
– Я понял. Ладно, я тогда на почту, отобью телеграмму в часть и подожду уже его тут, а послезавтра вместе и двинем: документы-то у него просрочены, ещё прицепится кто. Ну, приятно было познакомиться, коллега!
– Аналогично, коллега! До вечера!
– До вечера?
– Ну так у родителей Пыцана праздник же сегодня – всех собирают, гулять будем!
– Праздник? Надо же, как неловко: а я и без подарка даже! Что за праздник-то?
– В смысле, что за праздник? Твой приезд праздновать будем! Чудной ты!
В почтовом отделении было так же опрятно, пусто и за конторкой сидел один дедушка в кепке и с трубкой в зубах. От трубки клубился вкусный сизый дымок.
– Здравствуйте! Мне телеграмму-молнию отбить!
– Прашу!
– Дайте бумагу, я напишу!
– Э-э-э-э-э… я трицать лет на почте работаю! Ти сказаль – я всё запомниль!
– Ну там точность нужна, понимаете?
– Ти аптека знаишь? Вот так будет!
– Ну смотрите, значит, вот адресат. Текст такой: «Прибыл в село А. у матроса Такогото аппендицит, лежит в больнице, врачи несколько перестраховываются, но в целом ничего криминального. Послезавтра приходят анализы, планируем выписывать и сразу назад. Ситуация под контролем. Доктор Александр Петров» и вот печать моя, поставьте, что телеграмма заверена, пожалуйста!
– Пажалуста! Пять рублей с тебя!
– А вы слова же не считали, может, больше вышло?
– Почему так говоришь? Раз дядя Маир сказаль, что пять рублей, значит пять рублей!
– Ну хорошо! Вот держите. Там, если можно, степень важности какую-то поставьте, с печатями и всем таким.
– Аптека! Клянусь! Да вечера, дарагой!
Когда доктор Саша рассказывал о том, что было вечером, ночью, на следующий день и следующим вечером, и следующей ночью, и потом ещё, он всегда начинал с фразы: «Вы знаете, я до этого бывал на трёх свадьбах, двух похоронах и концерте Джипси Кингс, но…»
К вечеру следующего дня он уже был твёрдо уверен, что никогда больше не сможет есть, пить, но зато научился танцевать почти все осетинские танцы, включая парные, когда вот так надо руками делать. Каждое утро он находил свою форму постиранной, почищенной, поглаженной и аккуратно развешенной на стуле, каждое утро он начинал с того, что «ну вот – сегодня уйду в горы и скроюсь там на необходимое время!», и в горы его свозили, надо сказать, прямо на лошади, а сзади ещё одна лошадь тащила повозку с «так, перекусить и запить».
Аслан ходил по селу гордый и всем представлялся старинным другом доктора Саши и терпеливо ждал, пока того отпустят назад, к холодному Северу с его покатыми сопками, бедной растительностью и суровыми правилами. А анализы пришли опять так себе, и пришлось сдавать ещё раз, доктор уже начал подумывать, а не выкрасть ли ему Пыцана и тайком увезти на службу. Но к этому времени он так уже запутался в местных обычаях, что начал подозревать, что после этого ему придётся на Пыцане жениться, а это совсем не входило в планы доктора. Да и как воровать людей с таким пузом, как у него сейчас, он плохо себе представлял.
Вернулись они на службу через три недели с хвостиком от того момента, как доктор убыл на спецзадание. Раздаривая всем по дороге пищу налево и направо, прибыли, тем не менее, с шестью баулами на двоих. Север встречал неласково: лето выдалось на редкость мразотным, серым и мокрым. «Ну на корабле-то ждут! Обрадуются!» – утешал себя, трясясь в автобусе, доктор Саша.
– Доктор, ты охуел?! – прямо вместо «здрасьте» встретил их в центральном командир. – Ты вообще что себе думаешь, а? Я тебе что, задачу неявно нарисовал?
– Явно… – хлопал глазами доктор.
– Ну и что тогда, а, труба клистирная? Что это за поездки мне? Сука, последние нервы вынул! У меня вон минёр уже под парами стоит!
– Тащ командир, так я же телеграфировал, я же всё написал ам, чтоб не волновались!
– Што-о-о-о? Нет, да ты ненормальный вообще! Ты же офицер! Отличник! Ты же перспективы подавал!
– Я ничего не понимаю!
– Нет! Это я ничего не понимаю! Марш ко мне в каюту – будем разбираться! Телеграмму он дал, Шиллинг херов! Вот твоя телеграмма! Любуйся!
Телеграмма была красивая. Вся кем только не заверенная и с красными печатями чуть не правительства СССР, но состояла ровно из пяти слов: «Делаю дела вскл Доктор Саша».
А вот в наше время что? Был бы у Саши мобильник или Интернет, разве смог бы он в такой мере насладиться тенистыми расселинами, крутыми горами и дружелюбными осетинами? Вот о чём я и говорю – больше было личных свобод раньше в нашем прошлом государстве.
________________________________________________
От автора: Когда доктор рассказывал нам эту историю, он уже был флагманским специалистом и смешно изображал грузинский акцент, показывая историю по ролям. Я, конечно, спросил у него, почему он имитирует именно этот акцент, а доктор говорит, ну я же в Грузию ездил, какой же мне акцент имитировать, чудак ты человек? После того как я заметил, что, судя по слову «Владикавказ», ездил он всё-таки в Осетию, а Казбек – он и оттуда и оттуда виден с одинаковой красотой, доктор отмахнулся и ответил: «Да какая, собственно, разница!» Ну нет, товарищ подполковник медицинской службы! Мы выращены в духе объективного реализма в искусстве!
И поэтому я хочу поблагодарить за оказанные консультации и помощь в создании этого рассказа писателя более чем одной книги и просто отзывчивого человека Сослана Плиева. Спасибо тебе, добрый человек: с меня при встрече чебурек!
Сорок четыре и шесть десятых килограмма
Одинокий белый лист бумаги лежал на пустом командирском столе слева – на месте старпома по БУ. На листе одиноко синело слово «объяснительная», над словом понуро висела голова помощника командира, а вокруг их совместного одиночества тихонечко жужжал одинокий центральный пост подводного крейсера.
И нет, подводный крейсер не был одиноким, несмотря на навязчивый логический ряд. Вокруг него стояли ещё четыре таких же. Но они не были в боевом дежурстве, а этот – был.
Подводные ракетоносцы несли боевые дежурства не только в морях-океанах, но и стоя у пирсов, потому что могли спокойно наносить ряу по сяо вп, не отдавая швартовых, а раз могли, то паркуа па: пусть боятся супостаты. «РЯУ по СЯО ВП» – это, как вы догадались, аббревиатуры, а вовсе не военно-морские напевы, но подводники говорят их с маленьких букв и слитно, чтоб уменьшить пафос от звучания этой грозной фразы и запутать этого самого ВП. Перед заступлением в боевое дежурство проходит тихая, но упорная борьба везучего экипажа со штабом: по правилам, для гарантированного запуска баллистических ракет на борту должна постоянно дежурить одна полная смена, вторая должна сидеть в казарме, а третья, так уж и быть, может на одну ночку раз в три дня смотаться домой. Но. Если надводники к такому режиму службы приучены с детства и называют его повседневным, то нежные, с тонкой до ажурности душевной организацией подводники службы такой не выносят на дух: повышенная социальная ответственность требует от них более частого нахождения дома – ну там детей воспитывать, например, или следить за новинками кинопроката.
Поэтому не знаю, как где, но у нас договаривались так: экипаж делили пополам, и двое суток ты сидел дома, а двое суток – на борту. Итого на борту постоянно находилось полторы смены, что было более чем достаточно и для разнесения мира в труху, и для короткого выхода в море в случае чего. Помощник командира, по прозвищу «Полподводника», вздохнул – в голову ничего не шло. Нет, он довольно свободно владел русским языком, писал на нём тонны служебных бумаг и даже письма на родину. Но тут загвоздка была в другом: он вообще не понимал, как можно объяснить то, что произошло вчера ночью и как это, блядь, вообще могло произойти? Ладно, оставим его пока в покое: пусть ещё подумает, а я расскажу (вам же наверняка уже любопытно), почему его звали «Полподводника».