А механик, надо сказать, был у Ромы самый старый не то что в бригаде или на флоте, но, пожалуй, и во всей советской армии. Много раз он пытался уволиться и убыть на свою географическую родину к высоким берёзам и червивым грибам, но его всё время уговаривали потерпеть ещё годик, ещё один, а потом ещё и ещё, и ну вот в последний раз, ну вот до начала зимнего периода обучения, ну вот некем вас заменить, понимаете, настолько вы ценный специалист и все мы к вам так сильно прикипели. И от невыносимой этой любви к своей персоне выработалась у него некоторая апатия к выполнению служебного долга и привела за собой периодические запои с полной потерей ориентации в пространстве и времени. Это у Ромы описываемый случай был впервые, а механика даже пару раз на партсобраниях уже песочили. Ну как песочили, для галочки в основном – профессиональной хватки-то он не терял и позволял себе алкоголические коматозы только в базе и на выведенной ГЭУ.
Механик появился в центральном к десяти, в аккурат перед началом ввода ГЭУ, с явными следами тяжёлого похмелья и только что прошедшего умывания.
– Что, Аркадий Семёнович, дождь? – решил подколоть механика Рома и тем самым перехватить инициативу.
– И дождь, и ветер, а ещё я штаны обоссал! – Механик был так стар, что подколоть его можно было только диэлектрическим ломом. – Я когда сказал на корабль явиться, а?
– Аркадий Семёнович, ну честное благородное, ну вы же видите, что я одет в пистолет и повязку «РЦЫ», ну когда, по-вашему, я явился на корабль, судя по этим признакам?
– Вчера, что ли?
– Ну нет, Аркадий Семёнович, сегодня в семь сорок пять пришёл и дежурным по кораблю заступил, так, что ли, по-вашему, у нас в экипаже относятся к несению дежурно-вахтенной службы и исполнению корабельного устава?
– Что-то это больно подозрительно. Ну ладно, смотри у меня! Чтоб в последний раз!.. Знаю я вас! – добавил механик уже с пульта по ГГС.
– Есть! – ответил Рома туда же, потому что не так важно, что сказал тебе начальник, а также прав он или нет, главное – вовремя ответить «есть!».
«Интересно, а достаточно ли охладилась от длительного путешествия моя бутылочка пива? Думаю, что как раз самое время сходить и проверить. Надо же хоть чем-то себя утешить после такого косяка, в котором, главное, и обвинить-то некого, кроме себя самого!»
Так вот к чему я: если вы когда-нибудь замечали и задавались вопросом, отчего подводники говорят «шестнадцать сорок пять», а не «без пятнадцати пять», или «девятнадцать ноль ноль» вместо «семь вечера», то теперь вы точно знаете ответ на этот свой вопрос: вот именно поэтому так и говорят. Это и называется «условный рефлекс», и, собственно, так он и работает. Видите: как обещал, так и объяснил, а руки-то вот они!
Цель
Как всё-таки хорошо, что мировая лёгкая, тяжёлая и средняя промышленности учитывают разнообразие форм живой жизни на нашей планете и выпускают как товары для богатых, так товары и для бедных. Ну посудите сами, какое форменное безобразие творилось бы без их трепетного отношения к классу ниже среднего: нет у тебя денег на «БМВ» или там «Лексус» – ходи, как дурачок, пешком или и того хуже, – езди на общественном транспорте! А так что: купил себе «Жигули» или китайскою коробчонку какую, и уже почти как парень – на машине в пробках стоишь…
…Накануне тех суток, которые станут фоном для нашего рассказа, мы с Игорем узнали о существовании слова «прокрастинация» и теперь не просто тянули время и колупались в носах, а гордо и торжественно прокрастинировали. Вместо того, чтоб бежать в пятнадцатый отсек и разбираться с захандрившей системой охлаждения компрессора, мы разложили её принципиальные и монтажные схемы и с важным видом гоняли чаи, ожидая, когда на нас снизойдёт озарение. Ну кому в базе нужен компрессор в пятнадцатом отсеке?
– Как говаривали классики, – учил меня жизни Игорь, – лучше два дня над схемами просидеть, а потом за пять минут всё сделать, чем два дня в трюме по трубам ползать!
– Так по времени одно и то же выходит!
– Абсолютно справедливое замечание, коллега! Но. Приятнее дуть в чашку с чаем, чем геморрой на холодных трубах зарабатывать! А время что? – время понятие относительное, что в каюте сиди, что в говне: всё одно умирать.
– Разве это относится к понятию относительности?
– А то! Только это к нему и относится! Возьми телефон, а то у меня руки заняты.
– Аллё! Алёны, вам тут звонят! – Дежурный по кораблю, штурман, всё пытался придумать нам прозвище пообиднее, но чем можно обидеть человека, в заведовании которого находится фановая система корабля?
– Кому нам?
– Вам обоим!
– Каким обоям? Тут только пластик у нас негорючий!
– Короче! – и штурман дал отбой.
Экий хам, даже беседу светскую поддержать не в состоянии.
– Пошли, Игорь, нас вызывают, надеюсь, наконец из Центра!
– Наконец-то дождались! Бежим!
…Или вот, например, одежда: сколько нужно было бы открыть фабрик и заводов бедным Дольче с Габаной, чтобы удовлетворить всех жаждущих их рубах или трусов? А если заводов много, то получается, рубах всем хватает, они дешёвые, и на что тогда шикарно жить, при таком раскрученном имени? Вот то-то и оно. И тут опять на выручку приходят китайцы и мастерские индпошива (или как они там сейчас называются?), и бедняки, так же, как и люди из высшего общества, гордо могут спускать джинсы, чтоб из-под них торчала резинка от трусов с какой-нибудь надписью. И какая разница с какой? Вы их читаете? Вот и я нет, а все довольны: и Дольче с Габаной, и модники в количестве от миллиарда и выше…
Попихав трубку берегового телефона друг другу (а вдруг там не из Центра, а из дивизии с каким-нибудь нелепым поручением), решили отвечать вдвоём. Штурман протирал свой перископ и крутил пальцем у виска, глядя на нас.
– Алле! Спецназ БЧ-5 у аппарата!
– Ребята! Ребята! Привеееет! Привет, ребята! Ха-ха-ха! Гы!
– Вы кто, мужчина, и отчего так рады нас слышать?
– Это Макс же, ну!
– Какой Макс? Тимохин? (Младшенький штурман Макс Тимохин выглянул из штурманской и тоже покрутил у виска.)
– Да нет же! Ну что, неужели не узнали? Это Кузьмин Макс! Из Гадюкино!
Макс был моим одноклассником по училищу – заядлым ботаном и отчаянным служакой, за что его ожидаемо не очень любили товарищи и начальство, но у него как-то хватало нервов всё это терпеть и оставаться почти нормальным парнем, что странно. Чтоб вы поняли, насколько нормальным – его бить один раз всего собирались за пять лет: когда он со своим подельником пошел жаловаться в учебный отдел училища имени Феликса Эдмундовича на то, что нас отправляют в двойной летний отпуск вместо того, чтобы послать на практику на Севера, а мы, хоть и из «Галоши», но отнюдь не люди второго сорта, чтоб отдыхать всё лето. Ну ладно, вздохнул учебный отдел, мы не планировали, но раз вы настаиваете… Вот мы потом изумились, а у многих уже были собраны чемоданы и даны телеграммы на родину с просьбой готовиться к встрече. По ботанским делам они с Игорем и пересекались в училище.
– Макс! Из Гадюкино! Фигасе! А как ты нам дозвонился из своего Гадюкино-то? (Хотелось, конечно, спросить и зачем, собственно, но мы же не штурмана – умеем вести светские беседы.)
– Да я не из Гадюкино! Мы у вас, на техпирсе стоим! Зашли на два дня! Круто, да?
– А ну-ка! – Игорь мягко, но настойчиво отстранил штурмана от перископа и заворочал его (перископ, не штурмана) из стороны в сторону. Штурман прошептал что-то непечатное про то, как некоторым не стыдно мешать ему проводить ППО и ППР матчасти, и обречённо понурил плечи.
– Эдик, репетуй, я их не вижу!
– Алле, Макс, не видим вас, зачем ты врёшь?
– Да стоим мы тут, стоим! Просто из-за пирса нас не видать! Мы под пирсом вообще!
– Игорь, он утверждает, что стоят!
– Штурман! Почему зум не работает? Что за безобразие!
– Идите в жопу.
– А, да! Вижу какую-то тряпочку над пирсом! Видимо, флаг ихний! Передай, что выдвигаемся, пусть выходит! Штурман. Благодарю за службу! Продолжить ППО и ППР матчасти! И зум мне почините, – я проверю! Бля, ты посмотри на него – ещё тряпками в людей кидается!
В Нерпичьей, кроме трёх основных пирсов, был ещё и четвёртый – технический. Стоял он чуть бочком, на отшибе, возле берегового судоремонтного завода и строился, естественно, тоже для «Акул» с целью, чтоб завод мог их ловчее ремонтировать. В девяностых завод работал уже чисто номинально, то есть не работал совсем, и пирс обычно пустовал. Мухобойку 971 проекта и правда было не видать из-под него – трап, неожиданно для нас с Игорем, смотрел не снизу вверх, а сверху вниз: над пирсом только флагшток и торчал. На палубе (чуть не написал – «ракетной») стоял Максим и приветливо махал верхними конечностями:
– Спускайтесь! Экскурсию проведу!
С сомнениям посмотрев на хиленький трап, висевший чуть ли не вертикально вниз, на тощие бока зверя (не то «Вепря», не то «Пантеры») и маленький ходовой мостик мы с Игорем сдержанно и почти вежливо отказались, сославшись на идиосинкразию к тесным пространствам. Выдвинули контрпредложение провести экскурсию Максиму на нормальной подводной лодке здорового человека, а не на его лодке курильщика.
– Это мы всегда с удовольствием! Сейчас дружбанов позову!
В дружбанах у Максима оказалась почти вся боевая часть пять (численностью как раз с дивизион живучести у нас) и ещё парочка люксов.
– А кто у вас за введённой установкой смотрит? – поинтересовался ответственный до безобразия Игорь.
– А чего за ней смотреть? Мы двери закрыли – никуда не убежит! – успокоил его механик. – Пошли уже!
Любой подводник трепетно и нежно гордится своей подводной лодкой. Это машину свою можно любить или не любить – она же не роскошь, а подводная лодка это как дом, обитель и последний рубеж между твоей тушкой и ядерным хаосом на планете со всеми вытекающими. Зверские механики шли, тихо переговариваясь, и прищуривались к нашим лодкам издалека. По дороге мы с Игорем решили разделить их на две условные группы, чтобы ускорить процесс экскурсии и сделать его более эффективным за счёт уменьшения количества слушателей на лектора. На пирсе их механик не выдержал: