Мы оба неплохо продвигаемся вперед. И действительно, здесь, в библиотеке, очень приятно работать. Но там, под моим планшетом, лежат листы откопированной книжки. И чем дальше мы пишем свои рефераты, копаемся в книгах и обсуждаем формулировки, тем нетерпеливее я становлюсь. Не могу дождаться того мига, когда приду домой и вытащу из заветного сундучка мамин дневник. Наконец я не выдерживаю. Делаю вид, что только сейчас впервые взглянула на настенные часы, и заявляю Пигриту, что мне нужно домой, потому что я должна еще сделать кое-что по дому, пока тетя не пришла с работы.
Он это сразу же понимает и не выглядит огорченным.
– Мы довольно много успели, правда же? – радостно спрашивает Пигрит.
Он провожает меня до двери. Его отец больше не появляется. Я прощаюсь и ухожу. Мне приходится держать себя в руках, чтобы не броситься бежать сразу же.
Сумка с планшетом висит у меня на плече и шуршит бумагами. Мне пришлось их сложить, иначе не помещались.
Тети Милдред нет дома, но, когда я вхожу в квартиру, мой планшет начинает вибрировать: местное личное сообщение, которое она мне оставила.
«В холодильнике на обед чечевица. Съешь сколько захочешь. До скорого!»
Я открываю холодильник, приподнимаю крышку кастрюли. Пахнет так хорошо, и я чувствую, что изрядно проголодалась, но мое нетерпение сильнее голода. Я бегу по лестнице наверх к себе в комнату, закрываю за собой дверь, вытаскиваю из сумки копии, которые сделал Пигрит, и раскладываю их на письменном столе. Затем я достаю из укромного места свой зеленый заветный сундучок. Мамин дневник лежит на самом дне, под деньгами и другими вещами.
Я осторожно достаю его и открываю на первой странице. Сверху на ней написано «28.05.2135» – дата моего рождения. Цифры я читать умею, они везде пишутся более-менее одинаково. Но перед ними написано нечто, что не могу расшифровать. Я листаю фотокопии в поисках похожих значков, и наконец мне удается идентифицировать слово «суббота».
Всё верно. Я родилась в субботу. Я рассматриваю это слово и постепенно начинаю понимать, как связуются все эти загогулинки и черточки. Довольно непривычно, если сначала научился печатать, а потом овладел тем видом письма, которое используют для планшетов, но принцип один и тот же. Даже можно сказать, что это красиво. Это написала моя мама. Я провожу пальцем по бумаге и чувствую едва заметные углубления, которые оставило то, чем она писала.
Я иду дальше. Прежде чем у меня окончательно закипает мозг, я успеваю расшифровать следующую фразу:
«Мой сладкий малыш наконец-то появился на свет. Это девочка, такая красивая! Я назову ее Саха».
Ниже написано: «48 см, 2810 г».
На этом запись за день заканчивается. Мама, наверно, была совсем без сил после родов и записала только самое главное.
Вообще-то отличная идея – вести такой дневник! Записывать то, что тебя волнует. Всё, что происходит. Но для этого, собственно, и нужен блокнот. Я бы не стала вести дневник у себя на планшете. Да, там можно создавать личные тексты, к ним можно закрывать доступ, и тогда их никто не увидит. Ну, так считается. Но что, если это на самом деле не так?
Может, я себе тоже заведу блокнот и что-нибудь для письма, научусь старому письму…
Я снова возвращаюсь к маминому дневнику. На следующий день записи нет, продолжение датировано понедельником, «30.05.2135».
«Моя бедная маленькая Саха. Мне так жаль, что ей приходится мучиться, – с трудом читаю я. – Я попросила доктора Ханга удалить перепонки между ее пальчиками. Он всё сделал очень аккуратно, но сейчас как раз перестает действовать обезболивающее».
Я читаю это, и меня прошибает холодный пот. Я поднимаю левую руку, смотрю на нее, не веря сама себе. Я всю жизнь задавалась вопросом, откуда у меня эти тонкие белые линии сбоку на каждом пальце, они видны прямо до первой фаланги. Теперь я знаю откуда.
7
Ночь теплая, и мне не спится, но это не из-за жары. Я продолжила читать дневник моей мамы, до того места, где она начинает переживать из-за моих жабр. Да, именно так она и пишет: «жабры».
Это меня добило. Значит, мои самые страшные опасения подтвердились: я монстр, гибрид человека и животного, мерзость с точки зрения неотрадиционализма и большинства существующих мировоззрений.
Но почему я такая? Кто в этом виноват? Об этом моя мама не написала ни слова. Вместо этого она пишет о том, как обсуждала проблему моих жабр с этим доктором Хангом и он посоветовал заклеить их аэрозольным пластырем, а сам пластырь замаскировать тональным кремом. Сначала, мол, нужно подождать и посмотреть, как это будет развиваться. Может, они со временем сами зарастут. Если же их сразу зашить, то это, скорее всего, приведет к тому, что моя грудная клетка и мои легкие не смогут нормально расти.
Я читала, пока у меня не заболели глаза, но так и не нашла ничего о том, почему я такая, какая есть. Чего я точно не могу себе представить, это чтобы моя мама специально захотела сделать меня такой. Во-первых, такие вмешательства стоят кучу денег, а денег у нее не было никогда. Во-вторых, если она хотела, чтобы я была такой, почему тогда после моего рождения явно делала всё, чтобы скрыть мою особенность?
Может, мама сама была жертвой генетических экспериментов? Может, она сбежала из лаборатории, будучи уже беременной? Может, в этом и есть причина вечных тайн, окружавших меня всю жизнь? И не стало ли это причиной ее ранней смерти?
Вот мысли, которые терзают меня, пока я часами ворочаюсь в постели без сна. Когда утром звонит будильник, я настолько без сил, что чуть не засыпаю стоя во время чистки зубов. И всё-таки ночь принесла свои плоды: у меня теперь есть план.
Я иду в школу и провожу там весь день как в трансе. Первым уроком у нас математика, а я потом не могу даже вспомнить, что мы там делали. На китайском я довожу миссис Ченг до того, что она неодобрительно качает головой, – это с ней случается крайне редко. На английском до меня дело не доходит, как, впрочем, и до всех остальных, потому что Алекс втягивает учителя в бесконечный спор, тема которого проходит полностью мимо меня. И так далее. Мне как-то удается продержаться весь день, но я сама себе кажусь роботом.
По дороге в школу я рассматривала витрины на улице Гармонии, домой я иду по бульвару Свободы и ничего вокруг не замечаю.
Дома я пытаюсь сделать так, чтобы было незаметно, как я жду ухода тети Милдред на работу. Стоит ей выйти из дома, как я тут же достаю свой сундучок и беру из него столько денег, сколько мне может пригодиться. И отправляюсь в город. Моя цель – «Салон одежды Майи Тимберли» на западном окончании бульвара Свободы. Там я обращаюсь к первой попавшейся продавщице: «Я хочу купить бикини». На всякий случай, хотя ее это, наверно, вообще не интересует, я добавляю: «Чтобы загорать».
Продавщица смотрит на меня испытующе. Она очень стройная, у нее сияющие черные локоны и темная кожа, она эффектно и элегантно одета, вся в оранжевом, желтом и металлическом блеске. Она ведет меня за собой в тот отдел магазина, где висят купальники: с одной стороны спортивные, с другой – бикини.
– Бикини с красной этикеткой можно купить без верха, тогда получится вдвое дешевле, – объясняет она. Похоже, это она из лучших побуждений, она, конечно же, думает, что я прекрасно обойдусь без верха. На какое-то мгновение эта мысль кажется мне заманчивой. Я редко бываю на пляже, но знаю, что многие женщины не надевают верха от купальника, в том числе некоторые из тех, кому следовало бы, как Карилья, например.
Но потом я, девочка, у которой и лифчика-то ни одного нет, заявляю:
– Я возьму целиком.
Она просто кивает, достает сантиметр, измеряет мне объем бедер и груди, а потом говорит:
– Так, размер S2. Боюсь, в этом размере выбор у нас невелик.
Если точнее, то выбирать мне приходится из двух моделей. Первая кричаще пестрая, и завязок у нее больше, чем ткани, а вторая – серый, широко скроенный купальник, который кажется мне успокаивающе незаметным. Это одна из самых дорогих моделей на полке, и всё же я без тени сомнения говорю:
– Вот этот.
– Прекрасный выбор, – комментирует продавщица, снимая купальник с вешалки. – Он из парасинта и сохнет моментально.
– Мне он только чтобы загорать, – утверждаю я.
– Парасинт выводит пот и самоочищается, – сообщает она.
– Тем лучше, – отвечаю я.
Спустя пять минут я выхожу из магазина с бумажным пакетом, и мне кажется, что он горит ярким пламенем прямо у меня в руках. Я перестаю нервно оглядываться лишь после того, как мне удается беспрепятственно пронести его домой и спрятать в недрах платяного шкафа.
Я задаю себе вопрос, почему внутри меня всё противится идее рассказать обо всём тете Милдред. Она сестра моей мамы, самый близкий человек, может быть, она знает больше меня?
И всё же я не могу заставить себя спросить. Она всё время так переживает за меня! Я боюсь запустить какой-нибудь процесс, который потом не смогу остановить. А что, если тетя Милдред ничего обо всём этом не знает? Она стала бы страшно бояться, что мою тайну раскроют и нас выгонят из Зоны.
Еще не прошло и пяти лет после того случая, когда в Сихэвэне родился мальчик с генами гепарда и мощными мышцами ног. Причем внешне это было незаметно. Всё выяснилось только потому, что кто-то заметил, что родители еще до рождения ребенка зачислили его в Сиднейский спортивный университет. Провели расследование, и оказалось, что они были в Сеуле в модификационной клинике. После этого мэр не сомневался ни секунды и подписал приказ о депортации.
Как-то мне удается пережить оставшуюся часть дня, и, несмотря на свое возбужденное состояние, ночью я сплю как убитая.
В четверг у меня нет первых трех уроков, а тетя Милдред работает в доме Бреншоу, она к ним уходит рано. Как только за ней закрывается дверь, я надеваю под одежду бикини, засовываю в сумку полотенце и выхожу. Планшет я, конечно же, оставляю дома: всем известно, что не стоит брать с собой планшет, если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, куда ты ходил. Жаль, что у меня нет такого устройства, как у Пигрита.