Бреншоу, как обычно, соберет все и выиграет турнир. Но что он делает здесь сейчас, я не понимаю. Пигрит возвращается с корабля санитарной бригады. С унылым видом он садится на стену рядом со мной.
– Придурки, все они придурки, – заявляет он и угрюмо шмыгает носом. – Надравшиеся лоботрясы. Недоумки.
Я пожимаю плечами.
– Радуйся, у тебя освобождение от праздничных мероприятий!
– Это было бы хорошо, – бормочет он. – Но мне-то придется всю дорогу сидеть на трибуне около отца и умирать со скуки.
Я продолжаю следить за происходящим на платформе. Такое ощущение, что Бреншоу находится сейчас здесь исключительно для того, чтобы мистер Меркадо увидел, как будут проходить соревнования. Он отправляет Бреншоу на его место на трибуне и дает сигнал кому-то на сцене. Этот кто-то делает вид, что говорит что-то, потом резко разворачивается к Бреншоу, который встает и идет к лебедке.
– Стоп-стоп-стоп! – волнуется мистер Меркадо. – Не так быстро. Степеннее! И по нарисованной дуге.
Бреншоу послушно кивает, возвращается назад, и всё начинается заново. На этот раз он не идет, а шествует. Мистер Меркадо довольно улыбается и машет ему рукой, чтобы продолжал. Бреншоу останавливается у лебедки, от которой уходит в воду натянутый, прямой как стрела трос, медленно делает вдох и выдох, при этом легко поднимая и опуская руки. Наконец он прыгает в воду рыбкой и исчезает.
А потом… поначалу не происходит ничего. Мы все сидим и пялимся на то место, где трос уходит в воду, и я, как обычно, удивляюсь тому, как медленно идет время, пока ждешь, когда же Бреншоу вынырнет.
Мистер Меркадо смотрит на часы у себя на руке. Я задаюсь вопросом, чем там, собственно, занимается Бреншоу. Глубина в порту не такая большая, чтобы на протяжении нескольких минут спускаться вниз по тросу. До дна двадцать метров, не больше, по крайней мере, здесь точно слишком мелко для больших транспортных кораблей.
И тут Бреншоу наконец выныривает, хватается за перекладины лестницы, смонтированной рядом с лебедкой, и довольно вальяжно поднимается на борт. По моим ощущениям, прошло не более двух минут. Девочки рядом со мной рукоплещут, как будто у них тут его фан-клуб.
Пигрит наклоняется ко мне и тихо произносит:
– Это ужасно, но каждый раз, когда Бреншоу ныряет, я мечтаю о том, чтобы он больше не вынырнул.
Я потрясенно смотрю на него.
– Что? Это еще почему?
Он пожимает плечами.
– Ну вот так.
У меня нет времени размышлять об этом, потому что в этот самый момент нам призывно машет мисс Бланкеншип. Это значит, теперь наша очередь, и все девочки, кроме меня, вскакивают, как будто они уже давно ждут не дождутся. Я всё равно ничего не понимаю в том, что там происходит у парней. Может, Бреншоу как-то Пигриту насолил, а я просто не знаю об этом?
– Мне было бы комфортнее, если бы ты не смотрел, – говорю я Пигриту.
– Понимаю, – соглашается он и сползает со стены. – Я пойду.
Мисс Бланкеншип уже зовет меня, значит, надо поторопиться. Я бегу, но всё равно оказываюсь у трапа последней и подбегаю к нему в тот самый миг, когда на берег сходит Бреншоу, завернутый в полотенце и сияющий кожей, натертой маслом. Он бросает на меня короткий взгляд и говорит: «Привет, Саха». Как ни в чем не бывало.
Я ничего не отвечаю, просто жду, когда он пройдет мимо, и потом спешу занять место в последнем ряду. К моему облегчению, Пигрит и правда уходит. Я вижу, как он шагает вверх по Портовой улице и ни разу не оборачивается.
Раздается музыка, и танец начинается. Сегодня я двигаюсь совсем не так ужасно, как обычно, но платформа сильно раскачивается от наших движений. Интересно, это так запланировано? Я вижу, как Джудит в левом внешнем ряду спотыкается, еще шаг – и она бы упала в воду. Музыка обрывается. Мы остаемся стоять в растерянности. Что происходит? На пирсе мисс Бланкеншип, мистер Меркадо и мужчина в военно-морской форме что-то бурно обсуждают. Я вижу, как Тесса в ярости сжимает кулаки и как Джудит извиняется шепотом:
– Я же не виновата, что платформа начала так качаться.
Сзади раздается свист. Это мальчишки из парусного кружка, которые как раз выводят свою стайку яхт мимо нас в открытое море. Паруса трепещут на ветру, а парусников так много, что кораблю шельфодобывающей компании приходится подождать, прежде чем они все пройдут мимо молов.
Наконец мистер Меркадо достает свой планшет и подносит его к губам. Он включил громкоговоритель.
– Мне очень жаль, но, похоже, идея с выступлением танцевальной группы на платформе была не самой удачной, – говорит он. – Мы не предусмотрели, что произойдет, когда такое количество танцоров будет двигаться в такт. Даже здесь, в порту, платформа начала очень сильно раскачиваться, мы не можем подвергать всех такому риску в открытом море. Это было бы слишком опасно.
Кулаки Тессы разжимаются, плечи опускаются. Хотя вижу только ее спину, я знаю, что она вот-вот расплачется.
– Поэтому мы поступим как в прошлом году, – продолжает мистер Меркадо. – Когда платформа причалит, вы первыми сойдете на берег и исполните свой танец на площади перед зданием администрации порта.
– О нет! – рыдает Тесса. – В том году говорили, что такого больше никогда не будет: мы не будем танцевать, пока все заняты спуском на берег и никто не смотрит!
В отличие от Тессы я выдыхаю с облегчением. Меня как раз очень радует мысль о том, что никто не будет на нас смотреть.
– А где мы до этого будем? – возмущается другая девочка. – На другой корабль теперь уже не попасть!
– Пусть приделают стабилизаторы, – бурчит Педро. – Это же не бином Ньютона.
Мистер Меркадо передает свой планшет мисс Бланкеншип, которая продолжает:
– Ребята, мне очень жаль, но мы и правда не можем так рисковать. Мы в любом случае покажем наши танцы на берегу. Может быть, в порту, как в прошлый раз, а может, и на сцене в зале, поглядим.
Всё мое облегчение как ветром сдуло. В зале для торжеств? Да это же еще хуже!
– Для вас, конечно же, будут места на платформе, – продолжает она. – Вы в любом случае все поплывете на платформе, это не обсуждается!
Она перекидывается парой слов с мистером Меркадо и потом снова обращается к нам:
– Хорошо, на этом пока всё. Через двадцать минут мы с вами встретимся в спортзале и еще порепетируем «Лакалаку».
У трапа она отводит меня в сторону.
– Саха, у тебя будет место в самом центре трибуны. Не волнуйся, там с тобой ничего не случится! Хорошо?
Я удивленно смотрю на нее. Я потрясена. Она действительно хочет мне добра. Именно та учительница, которой приходится со мной труднее всего.
– Спасибо, – только и могу я выдавить из себя. И тороплюсь обратно в школу, а по дороге решаю впредь как можно сильнее стараться на занятиях по танцам.
9
Это будут скучные выходные. У тети Милдред снова новая клиентка или, по крайней мере, новый заказ, которым она весьма гордится, но о котором отказывается что-либо рассказывать, а после она опять идет играть в го к своей новой подруге Норе Маккинни. Значит, я всю субботу просижу одна.
В город мне не хочется, останусь лучше дома и от скуки продолжу работать над рефератом. Он по большей части уже готов: все факты я уже собрала благодаря вечеру в библиотеке отца Пигрита. Так я, может быть, смогу закончить реферат еще до начала каникул. Это было бы рекордом даже для меня.
Единственное, что мне еще остается облечь в слова, – это позицию неотрадиционализма по данному вопросу. И это, похоже, как раз сложнее всего. Защите окружающей среды в неотрадиционализме придается огромное значение. Его ранние представители сыграли важную роль в обсуждении глобальных договоренностей, благодаря которым в океанах снова расцвела жизнь. Считается, что человек должен защищать экосистемы, уважать право на жизнь животных и растений.
Но сколько бы я ни искала, не нахожу подходящей цитаты для акций по уничтожению видов. Я читаю и читаю, копирую отрывки из текстов только для того, чтобы снова их стереть, снова и снова ищу подходящие формулировки для того, что у меня уже есть. Стоит фразе оказаться у меня на планшете, как она начинает казаться мне ужасной.
В результате я начинаю подозревать, что на самом деле все стараются как-то избежать четкого формулирования позиции по этому вопросу. С одной стороны, все вроде как осуждают то, что тогдашние правительства просто взяли и уничтожили ядовитые виды животных из водоемов Австралии. Охраняемые виды, от которых, в принципе, к тому моменту люди научились защищаться иными способами. С другой стороны – скажем так, в душе, – все вполне довольны тем, что мы имеем на сегодняшний день. Потому что без всех этих неудобных или опасных животных нам живется гораздо лучше. Сделанного не воротишь, да и виноваты другие.
Меня это всё как-то удручает. И написать это прямо так я, конечно, не могу.
Этой ночью мне снова снится, что я ныряю. И это восхитительно. Я невесомо парю, окруженная стайкой пестрых рыб, которые с любопытством рассматривают меня. Я вдыхаю прохладную, свежую, живительную воду, наслаждаюсь тем, как с каждым вдохом она течет сквозь меня.
Подводный мир, внутри которого я парю, пронизывает свет. Мои руки отодвигают в стороны водоросли, дотрагиваются до острых краев кораллов, и я слышу далекий, едва заметный стрекот и свист. У меня нет никакой конкретной цели, я просто плаваю, и я счастлива. Счастлива быть дома.
Я резко просыпаюсь и сажусь на кровати, на глаза наворачиваются слезы, когда понимаю, что это был лишь сон. И в то же время не сон, потому что я ведь и вправду гибрид. Существо, которое ни в одном из миров никогда не будет чувствовать себя дома.
Снова думаю о маме и о том, как она со мной обращалась, когда я была совсем маленькой. Нет никаких сомнений, она меня любила, это я знаю. Но что она сделала со мной, подвергнув меня этой генетической манипуляции? И зачем она это сделала?
В этот миг, в дымчатых предрассветных сумерках, это кажется мне самой большой тайной, загадкой, которую не разгадать во веки веков.