– Это понятно, – отвечает Пигрит. – Но, несмотря на это, она наверняка поняла меня.
Тетя Милдред тоже делает некое подобие поклона и натянуто улыбается, а потом спрашивает меня едва заметными движениями руки:
– Что у тебя с ним? Он же меньше тебя!
– Он мой друг, а не бойфренд, – раздраженно отвечаю я. – У нас с ним не любовь, понимаешь? Да даже если бы и любовь, это мое личное дело.
Пигриту я говорю:
– Проходи, мы пойдем ко мне в комнату.
Тетя Милдред обескураженно смотрит, как мы поднимаемся по лестнице.
– Именно сейчас, когда меня нет дома? – бросает она мне вслед.
– Не переживай, – отвечаю ей я и подталкиваю Пигрита в сторону своей комнаты.
– Твоей тете не нравится, что я пришел, да? – замечает Пигрит, с любопытством оглядываясь по сторонам. По сравнению с его комнатой моя должна казаться ему обитаемым комодом.
– Она вечно думает, что меня нужно опекать, – пытаюсь я объяснить ему.
– Потрясающе, как вы общаетесь руками, – говорит он. – Я бы тоже так хотел.
– Я с этим выросла, – говорю я. У меня чувство, будто я должна как-то оправдываться, хотя Пигрит тут совершенно ни при чем. По сути, он прав: это бывает очень удобно, если нужно поговорить друг с другом на расстоянии в пару сотен метров.
Внизу хлопает дверь, громче обычного.
Наверняка сегодня тетя Милдред будет убираться быстрее, чем когда бы то ни было.
Стул у меня только один, поэтому я предлагаю его Пигриту, а сама сажусь на кровать.
– Ну вот, – говорю я. – Теперь нас никто не слышит.
– Да, – соглашается Пигрит. Он втягивает голову в плечи, сутулит спину, вытягивает руки и засовывает ладони между коленями. – Мне надо еще чуток времени.
– Без проблем, – отвечаю я.
Он слегка покачивается на стуле и смотрит в окно. Из моего окна много не увидишь, только дом напротив и сломанную машину, в которой каждый вечер копается живущий в нем мужчина. Он пытается из трех сломанных электромоторов собрать один, который бы работал, но пока у него не получается. Поэтому дом напротив выглядит как гора мусора.
Мне как-то стыдно, что Пигрит всё это видит. За мою комнату тоже стыдно. За то, что мой письменный стол состоит из одной дешевой деревянной панели, криво отрезанной и отшлифованной наждачкой по краям. Что рама моего крошечного окна, выкрашенная голубой краской, вся в трещинах и подтеках. Что обои на стенах остались еще от прошлых жильцов и совсем пожелтели.
– Открыть тайну непросто, нужно преодолеть себя, – произносит Пигрит через какое-то время. – Сегодня утром я об этом не подозревал.
Я не знаю, что ему на это ответить. Подтягиваю колени к груди, обнимаю их руками и жду. Мне всё более любопытно, что же это у Пигрита за страшная тайна.
– Лучше всего просто взять и сказать, да?
– Конечно, – отвечаю я.
– Но ты не будешь смеяться?
– Нет. – Смеяться? Как ему это вообще пришло в голову?
– Пообещай мне.
– Я обещаю.
– Хорошо.
Он откашливается, старается не смотреть на меня. Можно подумать, что свалка через дорогу его чрезвычайно занимает.
– Я, помнишь, тебе говорил, что влюблен в одну девочку?
– Ну да, – говорю я.
– Эта девочка – Карилья Тоути.
У меня отвисает челюсть от удивления. Приходится приложить немалые усилия, чтобы сдержать обещание и не прыснуть со смеху.
– Карилья? – повторяю я, всё еще не веря.
Он отмахивается.
– Да, я знаю. Это совершенно безнадежно. Курам на смех. Но это так.
Я не сразу решаюсь что-либо сказать.
– Пигрит, – шепчу наконец, – я сильно сомневаюсь, что она вообще в курсе твоего существования.
Он кивает, стиснув зубы.
– Это мне понятно. Она на меня в жизни не посмотрит. Даже если не принимать в расчет, что у нее уже есть парень. Парень, который, между прочим, самый крутой чувак во всей Австралии.
Прежде чем что-то сказать, я нервно сглатываю.
– Если честно, я не совсем уверена, что для тебя было бы хорошо, если бы Карилья…
– Да, конечно. Она монстр. Я это знаю, – быстро соглашается он. – И, наверно, это был бы сущий ад, если бы мы с ней встречались. Но что же мне делать? Стоит ей оказаться где-то рядом, как мое сердце начинает биться как сумасшедшее. Я мог бы смотреть на нее вечно, не отрываясь. Я всё время придумываю всякие ухищрения, чтобы незаметно наблюдать за ней. Я часто хожу на пляж, чтобы увидеть ее. Чаще всего ее там нет, но если вдруг она оказывается там… когда я ее вижу… ну, в общем, я потом всю ночь не сплю.
Он выпрямляет спину и расправляет плечи, и смотрит на меня глазами, полными боли.
– Ну вот. Теперь ты об этом знаешь. И если ты кому-нибудь меня выдашь, мне придется прыгнуть с крыши школы.
Я совершенно раздавлена самой мыслью, что этот милый, умный парень выбрал себе самую подлую и одновременно самую недоступную девочку на свете. Только ведь когда влюбляешься, не выбираешь в кого, так ведь? Как-то так это и происходит. Или не происходит.
– От меня никто ничего не узнает, – заверяю я.
Я с трудом проглатываю комок, образовавшийся у меня в горле.
– И у тебя так только с ней? Ну, в смысле, сердцебиение и всё такое?
– Только с ней. Раньше со мной ничего подобного не случалось, – объясняет он. Пигрит снова немного сжимается и погружается в себя. – Не знаю, что мне делать.
Я вздыхаю:
– Боюсь, я совсем не тот человек, который мог бы тебе тут что-то подсказать.
– Ну да, – соглашается он и снова выпрямляется. – По крайней мере, ты теперь знаешь мою тайну.
Он смотрит на меня, и между нами возникает странный момент тишины. Ах да, точно. Я вспоминаю, в чем дело. Теперь же моя очередь. Я выпускаю колени из рук, сажусь по-турецки, упираюсь ладонями в колени и замечаю, что веду себя примерно так же, как Пигрит пару минут назад. Это действительно не так-то просто.
– Ну хорошо, – решительно говорю я. – Ты вот не так давно удивлялся, как мне удалось выжить, когда я так долго пробыла на дне бассейна, помнишь?
Пигрит кивает.
– Ага. Ты там пробыла дольше юнита.
– Моя тайна состоит в том, – смело заявляю я, – что я могу дышать под водой.
11
На этот раз челюсть отвисает у Пигрита. Он пытливо смотрит на меня, как будто ждет, что я признаюсь: это была всего лишь шутка.
– Ты это серьезно? – спрашивает он наконец.
Я киваю.
– И как же это? – спрашивает он.
– У меня жабры. – Я поворачиваюсь к нему правым боком, залезаю под футболку, вытаскиваю нижнюю майку из штанов, в которые она заправлена, и приподнимаю ее вместе с футболкой так, чтобы он мог увидеть часть нижних жабр.
– У тебя. Жабры, – повторяет он ошеломленно и слегка наклоняется вперед. Протягивает вперед руку, но останавливается. – Можно мне потрогать?
Я внутренне сжимаюсь. Мне это кажется чем-то интимным, но отказать ему сейчас в этом я не могу, поэтому киваю.
– Только осторожно.
Он очень осторожно дотрагивается до меня, пожалуй, даже чересчур, мне становится щекотно. Я наблюдаю, как его палец скользит по нижней жабре и как он вдруг отдергивает его, когда я внезапно вдыхаю и ее отверстие слегка расширяется.
– Это… это… но как? Как так вышло? Это правда жабры? – Вид у него совершенно обалдевший.
Я опускаю футболку и рассказываю ему обо всём. О том, как меня уверяли, что отверстия – это раны, полученные мной в детстве. Что я всегда накладывала на них аэрозольные пластыри и не могла из-за этого заниматься никаким водным спортом. О том, как на прошлой неделе узнала правду, по крайней мере, что касается строения моего тела. Когда я заканчиваю рассказ, он потрясенно качает головой.
– Иными словами, ты напрасно мучила себя танцевальным кружком, – произносит он.
Я смеюсь. Я как-то не рассматривала это в таком ключе.
– Тебе надо было в секцию ныряния, у тебя были бы суперуспехи.
– Да, только меня бы уже давно депортировали из Сихэвэна, – возражаю я. – Ты же знаешь Принципы неотрадиционализма: «Где проходит грань, за которой техника больше не служит нам?»
Он мрачнеет.
– Да, верно. Тебе пришлось бы куда-нибудь уехать. Зато, – вдруг приходит ему в голову, – ты запросто могла бы стать чемпионкой мира по автономному нырянию!
Это было бы мошенничество. Суть автономного ныряния в том, чтобы как можно дольше задерживать дыхание. А я дышу под водой.
– Вот оно как. – Он задумчиво смотрит на меня. – А как это вообще работает? Ты втягиваешь через жабры воздух из воды или как?
Я вспоминаю, как ныряла в море.
– Нет, я дышу самой водой. Не знаю как, как-то. Она вливается через рот и нос, а через жабры выливается, с каждым вдохом. – Я поднимаю руки. – Как именно это происходит, и сама не знаю.
– Но когда ты упала в бассейн для рыбы, – говорит Пигрит, – ты точно была совершенно без сознания.
– Тогда у меня были заклеены жабры. Пластырь отклеился только в одном месте. Этого было достаточно, чтобы не задохнуться, но недостаточно, чтобы остаться в сознании.
– Ясно, – отзывается Пигрит, и это звучит, как будто бы он ученый, только что открывший удивительный новый феномен. – А… откуда у тебя жабры? В смысле, понятно, что это генетическая манипуляция, но кто-то же должен был это сделать. И этот кто-то должен был по-настоящему хорошо в этом деле разбираться.
Я киваю.
– Это я и пытаюсь выяснить. Моя тетя ни о чем и не подозревает, но недавно она упомянула одно имя, Морица Лемана. Она сказала, что это был ученый, с которым вместе моя мама тогда сбежала из Перта.
– Ее бойфренд? – спрашивает Пигрит.
– Ну, что-то в этом духе. Я подумала, может, он был биохакер? Может, он какие-нибудь эксперименты проводил и потом это получилось? – Я прижимаю руки к груди. – Ну, в смысле, получилась я.
Пигрит в задумчивости покусывает нижнюю губу.
– Биохакер. Может быть, поэтому о нем не удалось ничего найти. Дело в том, что обычно информацию об ученых найти просто через научную сеть.