Я замечаю, что, оказывается, сижу задержав дыхание, и наконец выдыхаю.
– И как ты считаешь? – спрашиваю я. – Правда это? Профессор Ким действительно вывел людей-рыб?
Пигрит пожимает плечами.
– По крайней мере, мой дедушка так думал. А он был умным человеком.
– Значит, вон оно что. Эксперимент столетней давности.
– Очень похоже на то.
– Людям-рыбам удалось бежать и выжить до сегодняшнего дня. И я повстречала одного из них. – Делаю глубокий вдох, лучше бы я сейчас дышала водой, а не этим разжиженным, эфемерным воздухом. – И моя мама тоже.
– Это бы всё объяснило, – соглашается Пигрит и показывает на пометку на полях в самом конце рукописи. – Но вот здесь мой дедушка пишет, что ему кажется крайне маловероятным, чтобы людям-рыбам удалось выжить с тех пор. В книге описывается, как тщательно их искали. Прочесали огромные территории под водой, но не нашли ни следа. Дедушка считает, что в этом нет ничего удивительного, ведь эти существа были очень молоды и совершенно не знали, как выживать в дикой природе. К тому же их генетическая модель могла быть еще не доработанной. Если они действительно существовали, а профессор отправил их в бега незадолго до появления полиции, то, по мнению моего дедушки, они вскоре после этого погибли.
– А другое объяснение? – устало спрашиваю я.
– Другое объяснение, – отвечает Пигрит, – таково, что кто-то повторил его эксперимент. Кто-то, кому попали в руки исчезнувшие тогда файлы.
Я снова беру в руки книгу и листаю ее. В ней есть пара картинок: старомодные фотографии людей в старомодной одежде, института, вольера. Фото каких-то документов, все на корейском, с печатями и подписями, которые ничего мне не говорят.
Ни одного изображения подводного человека. Ни одного.
И что теперь? Что мне делать со всей этой историей? Я сижу, держу в руках книгу и прислушиваюсь к себе, к тому чувству, которое медленно и мучительно поднимается во мне.
Я не хочу всего этого. Не хочу быть особенной. Не хочу быть результатом генетических экспериментов, человеком с необычными способностями, изгоем. Я просто хочу жить своей жизнью, хочу иметь право быть такой, какая я есть.
Меня вдруг наполняет удивительная решимость и покой, чистейшая уверенность в том, чего я хочу и что буду делать. Как будто нашла самую главную деталь сложного пазла и всё остальное теперь само встает на свои места.
Захлопываю книгу и возвращаю ее Пигриту.
– Спасибо, – коротко говорю я и встаю. – А теперь, пожалуйста, забудь всё это.
Он смотрит на меня огромными глазами.
– Что?
– Забудь то, что я тебе рассказала, – говорю я. – И то, что ты видел. Ничего этого никогда не было.
С этими словами я ухожу. Он вскакивает, бежит за мной к двери, постоянно повторяя:
– Я не понимаю… не можешь же ты… ты же должна… это же важно!
Я открываю дверь и еще раз оборачиваюсь.
– Нет, это не важно. Не важно, что сто лет назад кто-то где-то сделал что-то. Не важно, что стало с теми исчезнувшими файлами. Это всё не важно. Важно только то, что происходит сейчас. Что мы сейчас делаем.
Он не понимает, что произошло. Мне его жаль, но помочь ему я не могу.
– Всё равно спасибо, – говорю я. – За всё. – И ухожу.
Я иду по спускающейся под гору улице, ставлю одну ногу впереди другой, не смотрю по сторонам, как будто иду по невидимому канату. Это дальний путь из Бурга до Поселка через порт, здесь маленькие милые домики с живописными цветочными горшками на окнах. Мой палец дрожит, когда я нажимаю кнопку звонка на выкрашенной синей краской садовой калитке, чуть ниже звонка красивыми узкими буквами написано «Розалия М. Бланкеншип».
Она дома, открывает входную дверь. Не знаю, должна ли я испытать облегчение или впасть в панику. Я сейчас вообще ничего не чувствую.
Она спускается с крыльца, пара шагов по камням садовой дорожки, нажимает на ручку калитки.
– Саха? – удивленно спрашивает она. – Что случилось?
– Вы мне тогда предложили, – начинаю я фразу, которую придумала по дороге и всё это время твердила про себя, – показать, как я могу изменить себя.
Мисс Бланкеншип изумленно кивает. Ее голубые глаза сияют, как драгоценные камни.
– Да, да, конечно.
Я, дрожа, выдыхаю разжиженный, эфемерный воздух.
– Я бы с удовольствием приняла ваше предложение.
16
Мисс Бланкеншип смотрит на меня широко раскрытыми глазами и не произносит ни слова. Меня пронизывает волна ужаса. Я ее оторвала от чего-то. Или у нее гости. Что-нибудь такое. В любом случае она сейчас отправит меня восвояси, а я больше никогда не найду в себе сил, чтобы прийти сюда и сказать то, что только что сказала. Паника. Меня охватывает такое острое желание развернуться и убежать без оглядки, что я чуть не поддаюсь ему.
Но тут она улыбается и говорит:
– Ну конечно! Давай заходи.
Хорошо, что камни, которые сваливаются с души, не реальны, иначе в этот момент в Сихэвэне случилось бы нешуточное землетрясение.
Она пропускает меня вперед и закрывает за мной калитку, а потом и дверь дома. Изнутри дом оказывается просторнее, чем казался снаружи. Вся мебель у нее из светлого дерева, старинная, подновленная кем-то. На стенах висят узкие коврики ручной работы или картины, настоящие картины, на которых изображены несущиеся на всех парусах старинные парусники.
Это элегантная и в то же время уютная квартира. Мисс Бланкеншип определенно знает, как создать приятную обстановку.
Она приглашает меня на кухню, где все рабочие поверхности выложены пестрым кафелем, а у шкафов и кухонных приборов витые позолоченные ручки. У окна стоит маленький голубой столик, на нем букет сухих цветов.
– Садись, – говорит мисс Бланкеншип, и я осторожно сажусь. – Хочешь чего-нибудь попить?
– Нет, спасибо, – не задумываясь отвечаю я и качаю головой.
– Может быть, манговый лимонад?
Я вздрагиваю. Она что, умеет читать мысли? Манговый лимонад – это мой любимый напиток.
– Да, – еле слышно отвечаю я. – Пожалуйста.
Она наливает мне стакан, ставит его передо мной. Лимонад светится ярким оранжевым цветом. Он такой холодный, что стакан запотевает. Она садится напротив меня и говорит:
– Рассказывай.
Я отрываю взгляд от капелек воды на стенках стакана и смотрю на нее. Я не знаю, что она имеет в виду.
– Когда я тогда предложила тебе это, – говорит мисс Бланкеншип, – у меня сложилось впечатление, что кажусь тебе назойливой. Как будто вмешиваюсь во что-то, что меня не касается.
Я мотаю головой.
– Нет-нет. Вовсе нет. Я просто подумала…
Я понятия не имею, что подумала.
– Что ты подумала? – переспрашивает она.
– Я думала, достаточно быть такой, какая ты есть.
Мисс Бланкеншип смотрит на меня с улыбкой.
– Мы всё равно не можем быть не такими, какие мы есть. Речь не о том, чтобы стать кем-то другим. Но смотри: если танцор не будет пытаться танцевать как можно лучше… если он не будет стремиться танцевать лучше, чем когда-либо… его танец никого не тронет. Понимаешь? Его стремление – вот то, что мы видим, когда следим за танцем. Его старание. В этом выражается то, что для него ценно. И именно это нас и трогает.
Я смотрю на нее невидящими глазами. Ее слова отзываются в моей голове, в которой в этот момент всё остановилось.
– Я думала, может, на Дне основания, – сбивчиво бормочу я, – раз уж мы всё равно не будем танцевать на платформе… может, я могла бы там выглядеть немножко посимпатичнее.
Последние слова я почти проглатываю. Мне кажется каким-то неприличным желать чего-то подобного.
Но мисс Бланкеншип лишь приветливо кивает и говорит:
– Да, отличная идея. Хорошее решение.
Она внимательно изучает меня. Мое лицо. Мою одежду, такую бесформенную и поношенную, что она больше похожа на мешок защитного цвета, а не на что-то, что имеет какое-то отношение к моде и красоте. Под ее пристальным взглядом мне это вдруг становится совершенно очевидно.
– Давай-ка мы прямо сейчас и приступим, – начинает она. – Потому что до субботы не так уж много времени.
– Я согласна, – говорю я. – Я понятия не имею, что меня ожидает, но я твердо решила не идти на попятную, что бы там ни было.
– Первым делом мы пойдем в парикмахерскую.
Мисс Бланкеншип берет узкий серебристый коммуникатор, который она носит на шее на цепочке и который выглядит как украшение.
– Лучше всего – прямо сейчас.
Всё происходит как-то слишком быстро.
– Но…
Она останавливается и смотрит на меня:
– Что такое?
Я нервно сглатываю.
– У меня ничего нет с собой. Денег нет. И планшет тоже дома остался.
Мисс Бланкеншип машет рукой.
– Не переживай. Поход к парикмахеру я тебе дарю.
Она нажимает на рубин внизу своего коммуникатора, называет имя самого известного парикмахера во всём Сихэвэне и спрашивает, можем ли мы прийти прямо сейчас.
Никаких проблем. Большинство семей сегодня празднует. А значит, все, кто хотел, услугами парикмахера уже воспользовались. Теперь полная запись будет только в пятницу перед большим праздником. Так что мы тут же отправляемся в город на бульвар Свободы, прямиком в «Парикмахерский салон Лоуренс Каплан», который из-за своих огромных витрин и изысканной обстановки выглядит так дорого, что я бы в жизни не решилась просто даже переступить его порог. Но тут я не просто переступаю порог – меня сразу же усаживают в мягкое кресло, а мисс Бланкеншип и стилист начинают обсуждать мои волосы.
Я не припомню, когда в последний раз была в парикмахерской. С тех пор как мы приехали в Сихэвэн, меня всегда стригла тетя Милдред. Она в общем-то это даже неплохо делает и, наверно, обидится, когда я заявлюсь домой с новой прической.
Но я не отступлю. Мне нужно пройти через это.
И вот они щупают мои волосы, приподнимают их, стягивают в хвост, рассуждают о ступенях и прядях, голографических эффектах и углах оттяжки. Зеркало, перед которым я сижу, одновременно является огромным экраном планшета. Парикмахер фотографирует меня, а потом на этой фотографии при помощи хитрых жестов меняет мою прическу. Всё, что она делает, выглядит ужасно, но, похоже, я единственная, кто это замечает, а я не намерена отступать.