Габриэль заметил, что Бланш не торопится открыть дверь, и у него вырвался нетерпеливый жест. «Черт побери, зря я намекал им на деньги… Наверняка они захотят что-нибудь с меня содрать за право съемки. Как будто мало мне Жюльена Кура, который согласился поделиться сведениями о Лили Понс и ее гостях лишь после того, как я посулил ему вознаграждение…»
Бланш вставила ключ и попыталась повернуть его, но замок, очевидно, был старый, и у нее не получалось открыть дверь. Эрве мягко отстранил сестру.
– Дай-ка я.
Скрежет ключа, скрип петель, дверь открывается и…
– Тут всегда так темно? – удивился Габриэль.
– Так окна завешены, – пояснила Бланш, краснея.
Фотограф переступил порог и сразу же увидел, что дело не только в наглухо зашторенных окнах. Люстра была закрыта кисеей, на многие предметы мебели натянули какое-то подобие чехлов. «Похоже, эту комнату собирались держать запертой до страшного суда», – мелькнуло у него в голове.
– Это жена Рошара так распорядилась? – догадался он.
Эрве молча кивнул. Габриэль отложил фотоаппарат и сумку с фотографическими принадлежностями и первым делом распахнул шторы, а затем стал снимать чехлы.
– Вся мебель на своих местах? Кровать там же, где стояла при Лили Понс?
В окна хлынул яркий солнечный свет, и в его беспощадно ослепительных лучах брат и сестра сразу же как-то потускнели, съежились и поблекли. И Габриэль поймал себя на том, что он, круглый сирота, человек без прошлого и с туманным будущим, смотрит на хозяев замка с жалостью. А ведь они носили гордые титулы, и хотя они не являлись богачами, денег у них в любом случае было больше, чем у него. По всем статьям именно он должен был им завидовать, но фотограф не ощущал ничего, даже отдаленно похожего на зависть. Он видел, что перед ним неплохие люди, но они словно пропахли нафталином, да что там нафталин – порой ему казалось, что перед ним какие-то доисторические животные, чудом уцелевшие ископаемые. Конечно, им было известно, к примеру, о существовании самолетов, но Габриэль не сомневался, что одна мысль о полете на аэроплане привела бы их в ужас. Зато Эрве, наверное, неплохой наездник, и если сестра уступает ему, то только из природной робости.
– Да, вся мебель на месте, – ответила Бланш на вопрос фотографа. – Там же, где и была.
Габриэль посмотрел себе под ноги. Так оно и есть, не зря он учуял что-то неладное. Пол был голый.
– Ковер пришлось выбросить, – объяснил Эрве. – На нем осталась ее кровь. И постельное белье, конечно, тоже.
– Больше ничего не изменилось? – спросил Габриэль скорбным голосом.
Бланш осмотрелась.
– Кажется, ничего.
Будь эта спальня чуть побольше, она уже казалась бы громадной и неуютной, помыслил Габриэль. Но архитектор – или тот, кто перестраивал замок – сумел вовремя остановиться, и в результате получилась просторная, красивая комната, где стоят кровать с балдахином, множество затейливых изящных шкафчиков, пара столиков и в углу – черные лаковые ширмы с птицами и цветами.
– Это дядя привез, – пояснила Бланш. – Из Китая. Тогда такие вещи были редкостью. Бабушка даже сочла, что ширма выглядит неуместно…
Эрве поморщился. Он не любил воспоминаний о бабушке, которая неожиданно, в одночасье сошла с ума и до полусмерти перепугала слуг и близких дикими криками и жестами. И ведь никакой видимой причины для этого не было, все случилось еще до войны, до эпохи великих потрясений; и он не забыл, что безумие бабушки сократило дни его отца, который приходился ей сыном. Мать умерла давно, когда Бланш было всего два года, отец кое-как дотянул до 1915-го, а потом – похороны, дождь, кюре Моклер, нехватка денег и явление Лили Понс предопределили все остальное, в том числе и этого коротышку, который, потирая руки, ходит по комнате с видом тигра – маленького, впрочем, тигра, – который выслеживает невидимую добычу.
– Тело лежало на кровати? – деловито спросил Габриэль, который даже не догадывался о том, какие мысли в это время роились в голове владельца замка.
– Нас же здесь не было, – ответила Бланш, косясь на брата, который упорно хранил молчание. – Мы обо всем знаем только со слов слуг… Я так поняла, что она лежала на кровати.
– Почему тогда пришлось выбросить ковер?
– На него тоже попала кровь, наверное… Я не знаю.
– Вы могли бы навести справки у Рошаров, – заметил Эрве. – Раз уж они живут в Ницце.
– Боюсь, у меня ничего не получится, – усмехнулся Габриэль. – Разве я не сказал вам вчера? Рошаров больше нет.
Бланш ахнула.
– Какой ужас!
– Хотите сказать, что с ними тоже произошел несчастный случай? – недоверчиво спросил Эрве.
– Гм, – рассеянно ответил Габриэль, – убийство, конечно, можно считать несчастным случаем, но мой редактор так не думает. Здесь есть балкон? – задавая вопрос, он показал на высокую стеклянную дверь рядом с окнами.
– Да.
– Можно поглядеть? – Габриэль уже открывал дверь, горя от нетерпения.
Однако за ней обнаружился лишь небольшой балкон, с которого открывался поистине восхитительный вид. Сад, деревья, река, окружающий пейзаж, многочисленные беседки в саду – достаточно было Габриэлю увидеть все это, и он окончательно утвердился в мысли, что, раз Лили Понс жила здесь и любовалась на все это великолепие, ей не было абсолютно никакого резона умирать.
– Савини говорила, Лили Понс любила здесь сидеть, – подала голос Бланш.
– Одна? Вряд ли тут поместится много народу. – Говоря, он свесился через перила.
«Интересно, мог бы кто-нибудь забраться сюда? – Он поглядел на сад внизу и покачал головой. – Разве только если он летает по воздуху. Третий этаж, потолки здесь высоченные… нет, это исключено».
Он вернулся в комнату, взял фотоаппарат и на всякий случай сделал снимок с балкона – для «редактора».
– А где лежал револьвер?
Брат и сестра обменялись быстрыми взглядами.
– Он был вовсе не здесь… В малой гостиной.
– В малой?..
– Да, на втором этаже.
Габриэль нахмурился. Итак, револьвер мало того что был в другой комнате, но еще и этажом ниже… Ну и что с того? Разве Лили Понс не могла принести револьвер из другой комнаты?
– Патроны тоже лежали в малой гостиной?
– Да, только в другом ящике. Я вам уже говорил.
Получается, Лили Понс проявила прямо-таки сверхъестественное упорство, чтобы отыскать оружие и покончить с собой. Но зачем? Зачем ей вообще понадобилось стреляться?
Нет, Амалия определенно права, и в этой истории что-то не так… что-то, если не все. Однако Габриэль не стал углубляться в эти мысли, а принялся за работу.
Он делал снимки, измерял шагами размеры помещения, все потрогал, всюду заглянул и занес в блокнот множество заметок, расшифровать которые не сумел бы даже лучший специалист по шифрам – настолько причудливые сокращения Габриэль привык использовать. У него была своя собственная система стенографии, которую ему пришлось выработать лишь потому, что не было средств закончить настоящие стенографические курсы.
– Слуги не упоминали о каких-нибудь конфликтах между Лили Понс и ее гостями? Нет? Ну что ж… то есть очень хорошо, я хотел сказать… Эта трещина давно на ширме?
Он только что заметил ее, а также отбитый кусочек уголка.
– Я не знаю, – ответил Эрве. – Вообще это старая вещь, мало ли когда ее могли повредить…
– Да, конечно, конечно… – кивал Габриэль и фотографировал, фотографировал…
– Вы и правда думаете, что ее убили? – спросила Бланш, томясь любопытством.
– Если даже и так, мы не имеем к происшедшему никакого касательства, – сухо заметил ее брат.
– Разумеется, разумеется, кто же спорит! – успокоил его Габриэль.
– Вообще это как-то странно, – начала Бланш. – Я имею в виду, если бы было, к примеру, ограбление и произошло убийство… Ведь никто не стал бы этого скрывать, верно? Было бы следствие, все как полагается… И Савини… она никогда даже не намекала, что мадам могла умереть не своей смертью.
– Тем не менее в Ниццу Савини и ее муж перебрались со значительными деньгами, – веско уронил Габриэль, – и я советую вам подумать над этим обстоятельством.
– Думаете, им заплатил убийца?
– Если Лили Понс ничего не оставила им по завещанию, такой вариант весьма правдоподобен. Или все-таки мы ошибаемся, потому что шла война, какой-нибудь их родственник мог умереть, и они оказались единственными наследниками.
Бланш зябко поежилась и обхватила себя руками.
– А тут совсем не страшно, – сказала она внезапно. – Я-то думала… – она осеклась и не закончила фразу.
– Вы думали, тут до сих пор бродит привидение Лили Понс? Я протестую! Такому очаровательному замку, как ваш, привидение совсем не пойдет.
Эрве улыбнулся.
– Если бы вы знали, сколько стоит содержать все это…
Пиши пропало, подумал Габриэль, сейчас они начнут жаловаться мне на жизнь и просить войти в их положение. Он оглянулся, проверяя, все ли он сфотографировал, и тут его взгляд упал на Бланш.
– До чего же я недогадлив! Мне бы следовало прежде всего сфотографировать вас, мадемуазель, с братом…
– А потом нас пропечатают в вашей газете, и на фото я буду похож на налетчика, если не на кого похуже, – рассмеялся Эрве. – Нет, мсье Форе, не стоит.
– Даю вам честное слово, что без вашего согласия ни одно фото не появится в нашей газете, – торжественно объявил Габриэль. – Мадемуазель! Мне обидно, что вы ставите под сомнение мое мастерство фотографа.
– Нет, нет, конечно, – воскликнула Бланш, – только… Только не в этой комнате, пожалуйста.
– Да где вам будет угодно!
– Можно в саду у фонтана, – заметил Эрве, от острого взгляда которого ничуть не укрылась симпатия, которую сестра испытывала к их гостю. – Там красиво, и сейчас отличная погода.
Габриэль согласился и проследовал за хозяевами в сад, где заснял Бланш отдельно у фонтана, Бланш с братом, Бланш на скамейке, Бланш возле беседки, возле другой беседки и просто на фоне пейзажа. Он видел, что на фото девушка получится пугливой и слишком провинциальной, но эти фотографии, лишние для дела, которым занимались они с Амалией, он расценивал как маленькую моральную взятку, как средство еще больше расположить к себе хозяев. Он наконец-то понял, кого они ему напоминают – тепличные растения, слишком хрупкие, чтобы выжить за пределами своего крошечного мирка. «А кто же я? – спросил он себя, перезаряжая фотоаппарат. – Живучий сорняк, вот кто! Везде проберусь, везде пущу корни…» И он задумался, какому растению можно уподобить Амалию и особенно – ее дочь.