Однако у Ксении, которая видела вблизи кровопролитную гражданскую войну, другое представление о том, что безопасно, а что нет. В любой точке Парижа в любое время суток она не боится никого и ничего.
– Вы тоже так думаете, Габриэль? Да? Ну так оставайтесь здесь и стерегите машину, а я пойду в «Солнце»…
– Что Габриэль? – возмущается маленький фотограф. – Я и слова не сказал!
Но Ксения, воинственно стиснув дамскую сумку, уже удаляется, и даже на ее спине написано, что спутники смертельно ее обидели.
– Какая она странная… – нерешительно говорит Бланш.
Но тут Габриэль распахивает дверцу, вылезает на тротуар и отправляется следом за Ксенией. И пока Эрве размышляет, последовать ли его примеру, Бланш тоже покидает теплое нутро автомобиля, пахнущее бензином.
Впрочем, она делает это вовсе не ради Ксении, а потому, что Габриэль удаляется. А Бланш ужасно не хочется оставлять его наедине с дочерью баронессы Корф.
Ксения дошла до конца улицы и задумалась, куда идти дальше. Тут она поймала себя на том, что начисто забыла объяснения консьержки. Такое с Ксенией нередко случалось, когда она сердилась.
– Эй, красавица! Не хочешь поразвлечься?
От стены отлепилась тень и оскалила зубы. Ксения молча сделала шаг в сторону.
– Ну не хочешь, как хочешь, – лениво процедила тень и снова ушла в стену.
Ксения свернула направо, на узкую безлюдную улочку и ускорила шаг. Было уже почти темно. Половина фонарей не горела, и внезапно в сумеречном пространстве между двумя фонарными столбами Ксения увидела нечто, что заставило ее застыть на месте. Человек в плаще тяжелой тростью методично избивал кого-то, и этот кто-то был несчастным, беспомощным калекой без ног, на старой инвалидной коляске. Судорожно всхлипывая – очевидно, у него уже не было сил кричать, – он поднимал руки, пытаясь заслонить от ударов голову, а человек бил и бил его, хладнокровно и жестоко…
– Стой! – пронзительно закричала Ксения, сунув руку в сумку. – Стой, сволочь!
Она так растерялась, что от неожиданности перешла на русский. Преступник, вздрогнув, обернулся, и в следующее мгновение, выхватив из сумки револьвер, Ксения выстрелила. Ею владела только одна мысль – убить, убить эту мразь, которая по ночам нападает на беззащитных калек… Но тут откуда-то сзади вылетела Бланш и с воплем толкнула ее руку. Пуля, которая должна была попасть в грудь нападавшему, ушла в сторону.
– Пусти, идиотка!
Ксения отшвырнула Бланш так, что та упала на тротуар, но эти короткие мгновения решили все. Преступник метнулся в сторону и прежде, чем Ксения успела выстрелить второй раз, скрылся за углом дома.
– Что тут происходит? – К Ксении подбежал Габриэль Форе. Он увидел Бланш, которая с выражением ужаса на лице сидела на тротуаре, и подал ей руку, помогая подняться. – Вы стреляли? Боже мой!
– Какого черта вы мне помешали? – накинулась Ксения на дрожащую Бланш. – Кто вас просил?
– Вы чуть не убили человека! – лепетала та, прижимаясь к фотографу. – Вы… вы… Видели бы вы свое лицо!
Ощущая холодную, бессильную ярость и непреодолимое желание высказать этому безмозглому созданию все, что она о нем думает, Ксения убрала револьвер и поспешила к инвалиду. Голова у него была разбита, по лицу текла кровь, рука, судя по всему, была сломана. Он тихо стонал.
– Мсье Бросс? – спросила Ксения. – Вы Жак Бросс?
Раненый поднял голову.
– А вы кто, ангел? – пролепетал он. И вслед за этим потерял сознание.
К Ксении подошли Габриэль Форе и Бланш, а через несколько мгновений появился запыхавшийся Эрве.
– Что случилось? Я слышал выстрел! Кто стрелял?
– Она, – прошептала Бланш и расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Надо вызвать врача, – сказала Ксения, поворачиваясь к своим спутникам. – Это Жак Бросс, и его едва не убили.
– Кто? – спросил Форе. – Неужели… – он не договорил.
Ксения почувствовала, что только что наступила на какой-то скользкий металлический предмет. Наклонившись, она увидела, что на тротуаре лежит тюбик помады, и стала рыться в сумочке, выискивая платок. Как назло, он куда-то делся.
– Габриэль!
– Да, мадемуазель?
– У вас есть платок?
– Э-э…
– У меня есть, – вмешался Эрве, протягивая ей платок. – Вы что-то нашли?
– Тюбик с помадой, – отозвалась Ксения. – Спорим, что она окажется ярко-красного цвета?
Она осторожно открыла его, и остальные смогли убедиться, что Ксения права.
– Я не понимаю… – несмело начала Бланш.
Ксения поднялась на ноги.
– Вы глупое никчемное создание, – презрительно бросила она в лицо опешившей девушке. – Если бы вы не толкнули мою руку, я бы застрелила маньяка, и все было бы кончено. Но вам захотелось поиграть в героиню, и теперь все, кого убьет этот ненормальный, будут на вашей совести.
– Что она такое говорит? – простонала Бланш. – Эрве, что она такое говорит?
– Он не успел написать номер на стене? – деловито спросил Габриэль. – Сначала хотел убить Бросса, а потом написать номер, так?
– Вы видели его лицо? – вмешивается Эрве. – Сможете его описать?
Ксения качает головой.
– Мужчина как мужчина, ничего особенного… Все произошло слишком быстро. Если бы ваша сестра мне не помешала…
Бланш почувствовала, что совершила непоправимую ошибку, и ее никогда, никогда не простят, и что, наверное, она безвозвратно уронила себя во мнении Габриэля, и принялась рыдать так горько, что ее плечи ходили ходуном…
Два часа спустя Ксения, все еще клокочущая раздражением, рассказывала матери в их квартире с видом на Сену:
– Она все испортила! А когда она поняла, что сделала, начала рыдать, словно ее слезы могли что-то исправить! Ненавижу таких женщин! И надо же было ей увязаться за мной именно тогда, когда… А этот мерзавец, который хотел забить калеку насмерть… Трус, ничтожный трус! Подлец! Как он мог подумать, что Жак Бросс мог иметь отношение к убийству Лили… Ведь ее убили на третьем этаже, а он никак, никак не мог подняться по лестнице!
– Стой, – внезапно говорит Амалия, – что ты сказала?
Ксения проводит рукой по лицу. Ей немного стыдно, что она так вспылила, но…
– Я сказала, что Жак Бросс не мог убить Лили. Он…
– Нет, до этого.
– Я сказала, что убийца – трус и ничтожество.
– Трус, – повторила Амалия, и ее глаза блеснули. – Да, трус…
– В чем дело, мама? – забеспокоилась Ксения. – Бюсси сказал, они попытаются снять отпечатки с тюбика помады. Он добавил, что это идеальная поверхность, чтобы установить отпечатки преступника… А я действовала очень аккуратно, чтобы их не смазать…
– Мне надо подумать, – покачала головой Амалия, не слушая ее. – Просто подумать…
Она села, и по сосредоточенному выражению ее лица Ксения поняла, что мать мыслями где-то далеко – бесконечно, бесконечно далеко.
– Ах, мерзавец, – проговорила Амалия наконец, качая головой, – ах, мерзавец! Но каков фрукт…
– Мама, ты знаешь, кто это?
– Но все было придумано очень ловко, – невпопад ответила Амалия, – да, надо отдать ему должное… Лили Понс, тайна ее гибели, таинственный мститель, письма с угрозами – какая отличная дымовая завеса… – Она поднялась с места. – Едем к комиссару.
– Но уже поздно… Он мог уже вернуться домой. Не лучше ли сначала позвонить?
Откроем один маленький секрет: Амалия не любила разговоров по телефону. Кроме того, мысль, пришедшая ей в голову, была настолько важной, что делиться ею по бездушному аппарату было бы почти кощунством. Без особой охоты, однако, баронесса Корф согласилась, чтобы дочь позвонила и узнала, на месте ли Бюсси.
– Он там и очень сердит, – доложила Ксения, прикрыв микрофон.
– Почему?
– Анри Лемье арестовал Одетту Делотр, не спросив его согласия.
– За что арестовал?
– Инспектор утверждает, что это она убила Жанну Понс.
– Вот как? У него есть доказательства?
– Двое детей запомнили номер ее машины. Она приехала на машине, оставила ее в нескольких десятках метров от дома Жанны, и…
– Какая точная память у этих детей, – пробормотала Амалия.
– Ты ему не веришь?
Прежде, чем ответить, Амалия немного подумала.
– Пожалуй я не буду сейчас говорить с комиссаром… Вот что: спроси у него, когда я смогу побеседовать с Жаком Броссом. Ты сказала, его отвезли в больницу. Сотрясение мозга, сломанные кости – это все-таки серьезно…
– Комиссар говорит, его можно будет допросить через пару дней, – доложила Ксения через минуту.
– Они приставили охрану к его палате?
– Разумеется.
– Очень хорошо. Поблагодари комиссара Бюсси от моего имени.
– А теперь что мы будем делать? – спросила Ксения, когда разговор по телефону был закончен.
– Ничего. Отдыхать.
– Но убийца…
– Думаю, пока о нем можно не беспокоиться. Представляю себе, какой он испытал ужас, когда ты выстрелила в него… Ты права, деточка: он всего лишь трус. Жалкий трус.
– Но…
– Подождем, найдут ли на тюбике отпечатки пальцев. Дальше будет видно, как нам действовать.
Комиссару Бюсси в этот вечер приходилось несладко. Ему пришлось сдерживать Жерома, который примчался на набережную Орфевр, как только узнал, что его жену арестовали. Бюсси был сердит на Лемье, который вместо того, чтобы сначала собрать неопровержимые улики, походил по улицам Сен-Клу, изучил отпечатки каких-то шин недалеко от места преступления, опросил несколько человек и вот вам – ни с того ни с сего арестовал Одетту Делотр, мотивируя это тем, что у нее единственной из заинтересованных лиц не было алиби на время убийства Жанны Понс.
– Эрнест Ансельм договаривался насчет похорон отчима, Андре Делотр был на работе, его жена – дома с подругой и родственницей, Жером Делотр находился в театре, Жан Майен – в загородном доме отца. Филипп Анрио не уезжал из Дижона… Одетта Делотр опоздала в театр и приехала ко второму акту. Значит, это она.
– Вы идете на поводу у баронессы Корф, – мрачно сказал Бюсси. – Вы хоть думаете о том, что ей ее теории ничего не стоят, а нам придется отвечать за них по полной? У братьев Делотр большие связи, а у вас нет даже орудия убийства!