«Летом 1982 года меня посылают в командировку в ГлавАПУ, согласовывать чертежи какой-то железной дороги, — рассказывал мне Саша Агеев. — Пока местные специалисты изучают мои документы, я неожиданно узнаю, что вечером здесь будет выступать «Аквариум»... Итак, на дворе июнь, вечер пятницы, все инженеры уже свалили на дачи, а я из чужого кабинета начинаю обзванивать друзей! Потом мне пришлось проводить всех через вахту, якобы — на уточнение чертежей. В итоге народу набился полный зал, а из сотрудников там остались только пожарник и я».
По воспоминаниям очевидцев, зрителям в тот вечер было не до скуки. На сцене бушевали босоногий Гребенщиков, неистовая цыганка Валя Пономарёва из театра «Ромэн», обаятельный алкоголик Болучевский и дорвавшийся до органолы Курёхин. Во время исполнения «Блюза простого человека» Сергей колотил железками по алюминиевой миске, а Гребенщиков журчащим тенором выплёвывал под этот грохот слова: «Мы все бежим в лабаз, продрав глаза едва / Кому-то мил портвейн, кому милей трава / Ты пьёшь свой маленький двойной / И говоришь слова...»
Окончательно перешедший на саксофон Болучевский вспоминал, что в такие моменты Капитан погружался в сильнейший транс. Он начинал лупить по крышке рояля, делая акцент не на мелодии, а на ритме. А после концерта Маэстро не мог понять, почему девять пальцев у него чёрно-фиолетовые, а десятый — сломан.
Во время антракта БГ предупредил музыкантов, что во втором отделении будет «джаггерствовать и ричардствовать». Курёхин с хитринкой на лице предложил повторить трюк Сида Вишеса, исполнившего синатровский хит My Way в фильме The Great Rock ‘n’ Roll Swindle. В итоге роль «сакральной жертвы» досталась песне «Подмосковные вечера», из которой мгновенно был состряпан гаражный боевик. По тем временам это выглядело крайне дерзко — неудивительно, что организаторы давились валидолом, а пожарник с криком: «Я прекращаю это безобразие!» дёрнул рубильник, отключив ток. В полной тишине было слышно, как Дюша Романов орёт со сцены: «А я не знаю дальше слов, а я не знаю больше слов!!!»
«Запись этого концерта производили не мы, но я сразу переписал его на «Ревоксы» у Валерия Петровича Ушакова, — вспоминал Агеев. — Тут же началось распространение катушек по всей Москве. Затем мне позвонил Гребенщиков и сообщил, что концерт получился хороший и ему нужна качественная копия. Я оперативно подготовил плёнку, но честно сказал, что мы переписываем её под названием «Электрошок». Борис не возражал и вскоре получил от нас эту запись, которая пошла по стране именно в таком виде».
Нужно заметить, что несколько эпох спустя идеологи «Отделения ВЫХОД» Коврига и Гапеев попытались издать «Электрошок» коллекционным тиражом. Так случилось, что под давлением крупного лейбла «Триарий», курировавшего выпуск пластинок «Аквариума», Борис активно высказался против этой просветительской акции и даже рассылал «факсы протеста» торговым организациям. Подробности не очень привлекательны, и никто не любит эту историю вспоминать. В итоге концерт в ГлавАПУ всё-таки вышел на компакт-диске, а противоречивые нюансы переговорного процесса навсегда канули в Лету.
Прыжок в неизвестность
Сейчас я часто играю new wave с группой «Аквариум», их лидер Борис Гребенщиков очень талантлив.
Роль Курёхина в «Аквариуме» становилась всё заметнее. Его бурная фантазия приносила удивительные плоды, и в определённый момент доверие Гребенщикова к творческим методам Капитана стало безграничным. Доходило до того, что если Сергею не нравился какой-либо гармонический ход, то композиция переделывалась. И Бориса такая форма сотрудничества в принципе устраивала.
«Я всегда действую как трансформатор, — признавался музыкантам лидер «Аквариума». — Вначале впитываю в себя некую информацию, а потом у меня возникает потребность эту информацию выдавать. Но уже в той форме, под тем углом и с той энергией, которая меня устраивает. Я воспринимаю себя как посла рок-н-ролла и совершенно не претендую на то, что делаю что-то новое».
Гребенщиков явно скромничал, поскольку его тандем с Капитаном прогрессировал семимильными шагами. К этому моменту внутри группы резко выросли музыкальные требования — как к исполнительскому мастерству, так и к уровню предлагаемых аранжировок. И если Борис интуитивно представлял себе конечный результат, то Курёхин точно понимал, каким способом этого добиться.
«Я не знал людей, которые поглощали тогда большее количество музыкальной информации, чем мы с Гребенщиковым, — рассказывал мне впоследствии Курёхин. — Мы максимально интересовались всем новым, что происходило в музыке, — джаз, ретро, народная музыка и, конечно же, весь рок. Любая интересная информация, которая попадала в поле нашего зрения, немедленно переписывалась на магнитофон. Поэтому все друзья-иностранцы, которые собирались к нам в гости, прекрасно знали, что везти с собой — виски, New Musical Express и всю новую музыку».
Принимая участие в различных анархических проектах Курёхина (записи с Владимиром Чекасиным, перфомансы Crasy Music Orchestra), Борис отрывался в полный рост и любил раскрашивать лицо в смертельно-бледный цвет, издавать утробные звуки на спущенных струнах, изображать зомби и разбивать электрогитары.
«Этой идеей все загорелись накануне сейшена в Доме культуры Ленсовета, — пояснял Тропилло в одной из наших бесед. — Я принёс с пионерской выставки декоративную гитару, передняя сторона которой была сделана из толстого оргстекла. Ближе к финалу, когда на сцене начался шабаш, Гребенщиков незаметно подменил гитару и начал ломать её об пол. Всё было бы ничего, но в предконцертной суете мы дружно позабыли об оргстекле. Следует несколько мощных ударов, но оргстекло на гитаре стоит намертво. Наконец-то Боб наносит сокрушающий удар, гитара проламывает пол и наполовину уходит под сцену... Что и говорить, веселье удалось на славу».
Сам Тропилло также оказался парнем не промах. В своей студийной деятельности в стенах Дома юного техника он быстро перешагнул границы обязанностей звукорежиссёра.
«Саундинженер, если захочет, может сделать в студии многое, а не просто ручки крутить, — считал Андрей Владимирович, у которого всю жизнь идеалом саундпродюсера был Джордж Мартин. — Звукорежиссёр намертво привязан к студии. В момент сессии именно он является ключевой фигурой, как дирижёр. Он может изнасиловать всех музыкантов, но добиться необходимого результата».
Заросший и небритый, одетый в непонятный свитер, старые брюки и войлочные тапочки, Тропилло сумел создать в студии непринуждённую обстановку. Он понимал, что атмосфера во время сессии решает многое.
«Записи, как птицы, раз — и улетели», — любил говорить Тропилло музыкантам «Аквариума», которые имели привычку не слишком торопиться, ожидая небесных благ в виде обещанных друзьями примочек, современных инструментов и т. п. В качестве весомого аргумента в пользу примата настроения над качеством Андрей Владимирович любил цитировать Брайана Ино: «Бесконечные вылизывания мельчайших деталей или создание громоздких музыкальных наложений лишают альбом главного — непосредственности и прозрачной чистоты».
Результаты подобной продуманной идеологии не заставили себя долго ждать. Вышедший осенью 1982 года новый альбом «Табу» сразил всех напором и энергией. Пожалуй, это была первая работа «Аквариума», в которой музыкантам удалось передать все нюансы электрического звучания — резкого, мощного, а в отдельных местах — стервозно-истеричного. Гребенщиков тогда признавался: «Меня сейчас интересует передача энергии в стране, где эта энергия в принципе не передаётся. И я постоянно изыскиваю для этого наиболее оптимальные формы».
На «Табу» эти формы наконец-то были найдены, но подобные открытия давались Борису немалой ценой. Дело в том, что преобразования, устроенные Капитаном в процессе сессии, оказались небезобидными. Как известно, старый «Аквариум» относился к собственной деятельности, скажем так, по-даосски: «Но сегодня на редкость задумчивый день, а вчера был дождь, играть было лень. / Наверное, завтра; да, завтра наверняка; во славу музыки сегодня начнём с коньяка».
«Сыновья молчаливых дней» не могли (да, наверное, не очень-то и хотели) избавиться от расслабленного подхода к увлечению музыкой. Десять лет они органично жили в прекрасном микрокосмосе, и нарушить эту традицию, казалось, было просто невозможно. Когда, к примеру, наступило лето, Фан с Дюшей забили на студию и ринулись продавать астраханские арбузы. Это была крайне прибыльная работа, позволявшая музыкантам закрыть многочисленные финансовые бреши. Торговать приходилось сутками напролёт, и времени на «Аквариум» у них не оставалось. В результате БГ решил не дожидаться окончания арбузного сезона и начал записывать альбом с новыми инструменталистами.
Важно уточнить, что Курёхин ещё со времён «Треугольника» жаждал кадровых революций, поэтому с небывалым энтузиазмом вытащил на сессию опытного басиста Володю «Гриню» Грищенко (экс-«Гольфстрим») и саксофониста Игоря Бутмана. Капитану было достаточно написать им приблизительные гармонии, после чего все партии игрались с первого дубля.
«Сейчас мы с Гребенщиковым собираем ансамбль эльфов, — иронизировал Курёхин в одном из интервью. — Это очень сложная и серьёзная работа, которая отнимет у нас несколько веков... Мы попытаемся сделать такую программу, которая была бы связана со звуком, но не являлась бы чисто звуковой».
Итак, впервые Борис решился на экспериментальную запись с фактически незнакомыми сессионщиками. Больше всего нервов у него ушло на поиски нового гитариста. Было рассмотрено множество кандидатур — от Володи Козлова из «Союза любителей музыки рок» до Володи Ермолина из «Зарока», который отметился на концерте в ГлавАПУ. В итоге на запись «Табу» был приглашён одноклассник Дюши Романова Саша Ляпин, которого все знали ещё со времён «Вокально-инструментальной группировки имени Чака Берри».