но — «БГ-Бэнд», вернулся ровно через год.
«За это время мы объехали сорок пять городов России и дали сто пятнадцать концертов, — подвёл итог Борис. — Больше, чем «Аквариум» за десять лет работы».
Практически всюду их ожидал восторженный приём, так как многие российские города видели группу Гребенщикова впервые. Жители Поволжья встречали музыкантов на пристанях, в Волгограде их принимал «православный Вудсток» с хоругвями, а на Соловках монахи прокрадывались на концерты тайком.
«Нижний Новгород оказался просто восхитительным местом, — рассказывал БГ впоследствии. — Особенно его храмы, иконы и женщины. Дамы сразу же взяли нас в оборот и вели по Волге аж до самой Казани. Наша воля была полностью парализована их заботой и лаской. И даже капитан судна был сражён их обаянием и позволил нашему гарему оттянуться вовсю».
Говорят, что в Саратове музыканты устроили пресс-конференцию «для народа» прямо в зале, а в Самаре перфоманс закончился глубокой ночью в холодных водах святой реки Волги.
«Нас с Гребенщиковым тогда объединяла сильная тяга к романтической сексуальности, которая до моего появления в «Аквариуме», по-видимому, реализована не была, — откровенничал со мной Сакмаров. — А когда начались гастроли, случился невероятный духовный подъём, сопровождавшийся большим количеством «группиз», которые у нас назывались — «партизанский отряд». Особенно запомнилось несколько симпатичных девушек из Самары, которые ездили за нами по всей Волге. В Казани появился отряд изящных фотомоделей из агентства «Лариса», причём — весьма просветлённых. Любопытно, что их никто не звал, они сами пришли».
Однако радость обретённой свободы была омрачена на местности хмурыми реалиями, нехарактерными для эпохи «стабильных восьмидесятых» — разрухой, провинциальной нищетой, масштабными забастовками и демонстрациями.
«Время летело центробежно, — вспоминал БГ. — Магия и личные проблемы так густо висели в воздухе, что их можно было резать ножом. Это был так называемый «переходный период». Новые песни лились как из ведра — вероятно, до этого аура старого названия так тяготела над нами, что эффективно тормозила любые творческие импульсы».
В августе 1991 года, в самый разгар тура, в России грянул путч. Телеканал CNN круглосуточно транслировал, как на московских улицах грохочут танки, на Дворцовой площади строят баррикады, а на Невском народ расставляет лотки и продаёт водку. По телевизору транслировали «Лебединое озеро», и казалось, что страна находится в ожидании конца света.
На фоне всеобщего уныния бодрился только «БГ-Бэнд», который в тот момент болтался где-то между Новосибирском и Усть-Илимском.
«Я думал о том, как жить дальше, — размышлял тогда Борис. — Мы предполагали уйти в подполье и искать какие-то другие формы существования. Мы собирались вести партизанскую войну всеми доступными средствами».
В те дни Лёша Кайбиянен договорился с друзьями из местной филармонии о невероятном «трафике мечты»: по городам Сибири «БГ-Бэнд» перемещался, как группа Led Zeppelin — на спонсорском самолёте, прикреплённом юридически к одному из новосибирских заводов. Глядя, как музыканты переживают о судьбах многострадальной родины, пилоты предлагали сменить курс и забросать Кремль ящиками с портвейном, которыми воздушный корабль был набит под завязку.
Слава богу, через несколько дней силы демократии одержали победу — путч был подавлен, и весь мир вздохнул с облегчением. В честь этого события французская радиостанция NRJ решила организовать крупный международный рок-фестиваль «Памяти героев» — с участием Боба Гэлдофа, Дэйва Стюарта, Пола Янга, Дэвида Боуи и Боя Джорджа. Отдавая дань мужеству победителей, на акцию пригласили и русских артистов, а именно — Бориса Гребенщикова и Сергея Курёхина, которых подсунул организаторам вездесущий Артемий Троицкий.
Мне эта идея казалась тогда полной утопией, поскольку Боб с Капитаном не общались уже несколько лет. Последний раз их видели вместе ещё в 1986 году, и воды с тех пор утекло немало. Но в жизни всё оказалось иначе.
«Мы с Курёхиным случайно пересеклись в Доме кино, — рассказывал мне Борис. — После того, как мы жутко надрались, я обнаружил утром, что Сергей спит под столом у меня на кухне, прямо в плаще. Судя по всему, выпили мы тогда изрядно... И буквально со следующего дня стали придумывать, как наш творческий потенциал можно применить. И у нас начался настоящий приступ совместной деятельности».
В этот момент друзьям и подвернулся Троицкий, предложивший великолепную авантюру с французским фестивалем. Они узнали, что 21 сентября на парижской Place De La Nation соберётся триста тысяч зрителей, а само действо будет транслироваться на восемьдесят стран мира, напоминая легендарный Live Aid.
«Начало девяностых было временем полного отсутствия логики и потому — временем необъяснимых чудес, — замечал позднее БГ. — Ближайшей аналогией в мировой литературе является, пожалуй, «Алиса в стране чудес». Поэтому, когда Белый Кролик передал нам с Капитаном приглашение выступить во Франции, мы даже глазом не моргнули».
Едва приземлившись в Париже, неунывающие менестрели узнали, что им уготована роль хедлайнеров, а прямо перед ними будет выступать Дэвид Боуи. После чего, как истинные авангардисты, они решили составить программу из песен, которых до этого не исполняли. Это была рискованная авантюра, фактически — «петля Нестерова».
И вот крашеный и свежевыбритый Гребенщиков выходит на сцену, прикуривает сигарету и начинает толкать манифест на английском языке:
«У Франции с Россией много общего. Вы изобрели революцию и истребили королевскую семью. Потом мы сделали то же самое и расплатились за это жизнью миллионов людей. Поэтому я хочу сказать: Fuck the revolution!»
Революция ответила русскому анархисту мгновенно: мониторы на сцене зафонили, а гитара БГ начисто пропала из динамиков — остались только клавиши и вокал.
«Курёхин и Гребенщиков играли не под фонограмму, и звук был просто ужасным, — комментировал выступление присутствовавший на концерте Лёша Ипатовцев. — Кроме того, было очевидно, что Капитан не имел ни малейшего представления, что именно нужно играть. Или просто не слышал ничего. Гребенщиков, казалось, постоянно забывал слова и думал о чём-то совершенно ином. В общем, если закрыть глаза, с трудом можно было поверить, что ты находишься в Париже».
Позднее фрагмент этого «фри-джаза» был показан на всю Россию — в рамках музыкальной передачи «Программа А». Как это часто бывает, смонтированный сюжет впоследствии оказался утерян, и мне пришлось уговаривать редактора Сергея Антипова запустить меня в архив с Betacam-кассетами. Чудом отыскав нужную запись и перегнав съёмку в цифровой формат, я смог насладиться парижским перфомансом целиком.
Вошедший в образ БГ благостно запевал «Я ранен светлой стрелой», как вдруг совершенно диким образом — поперёк вокала — всё на свете перекрывали курёхинские клавиши. В тот момент Капитан, мягко говоря, совершенно не выглядел «аккомпаниатором Гребенщикова». Подозреваю, что подобных акций на высокобюджетных рок-фестивалях жители Европы никогда не видели. Это была лютая импровизация — но, как говорят в таких случаях, «пилот промазал мимо неба». В сильнейшем недоумении я позднее спросил у Бориса Борисовича: «Ну почему же вы исполняли неотрепетированные песни?» В ответ он лукаво и загадочно произнёс: «Ну, просто такое настроение было». И что тут скажешь?
«За три года жизни на Западе я утратил способность думать, — исповедовался БГ газете Liberation после концерта, поправляя серьгу в левом ухе. — Сейчас я функционирую инстинктивно, как животное... Русского рока не существует. Россия слишком отличается от всего, что происходит вокруг. Страной управляют чудеса, и наша музыка должна быть мистической и религиозной».
Возвращая в архив кассеты, я поинтересовался у идеолога «Программы А» — почему у Гребенщикова случилась такая лажа по звуку? И Антипов честно ответил: «Русские в тот день оказались единственными артистами, которые не явились на саундчек. Я видел, как Борис с Сергеем весело бродили по супермаркетам, а потом поехали общаться с друзьями. И бороться с этим мироощущением было бесполезно».
Судя по всему, Гребенщиков с Курёхиным решили, что им море по колено, и это соответствовало действительности. Сила тока в тот период превзошла все ожидания. С момента примирительной попойки и до середины 1992 года патриархи сделали немало. Они начали записывать совместный альбом, снялись в психоделическом кинофильме «Два капитана — 2» и пытались спасти от голода питомцев ленинградского зоопарка.
«На репетициях «БГ-Бэнда» Гребенщиков был очень искренним в своих гражданских и христианских исканиях, — вспоминал Сакмаров. — А Капитан со своей загадочной улыбкой эту красивую картинку постоянно обламывал. Было жутковато, когда приходил Курёхин и одним только взглядом уводил БГ от нас».
На этом неожиданности не закончились. Выпивая как-то ночью у кинорежиссёра Димы Месхиева, наши герои решили возродить старинную идею придворного карнавала и сделать её — традиционной.
«Это, конечно, была полная авантюра, — веселился Гребенщиков. — Курёхин внезапно заявил: «У меня есть люди, которые готовы дать деньги... И всё, что мы захотим, они сделают». Первоначально мы решили пригласить в гости западных звёзд и политиков — от Дэйва Стюарта и Энни Леннокс до Джорджа Харрисона и Рональда Рейгана... Но в итоге русские меценаты обломались и не смогли это оплатить».
Тогда ленинградские ковбои решили обойтись собственными силами. Они зафрахтовали Дом кино и разослали местной богеме пригласительные билеты на «Дружескую ассамблею», целью которой было указано «глобальное единение народов в преддверии надвигающейся катастрофы». А внизу стояла подпись: «Целуем. Боря, Серёжа».
Курёхину тогда удалось невероятное — убедить авиакомпанию Lufthansa стать одним из спонсоров этого предновогоднего безумия. Итак, вечером 29 декабря 1991 года в аэропорту Пулково высадился звёздный десант, прибывший специальным рейсом из Москвы — Сергей Соловьёв, Павел Лунгин, Гарик Сукачёв, Лия Ахеджакова, Игорь Костолевский, Любовь Полищук и Маргарита Терехова в кожаном лётном шлеме. В свою очередь, из Парижа Капитан доставил Алексея Хвостенко, а из Лондона — княжну Елену Голицыну. Непосредственно культурную столицу представляли мэр Анатолий Собчак, режи