— Для меня хороший…
— Это не ответ!
— Йоуни, — говорю я. — Пойми, меня никто не может удовлетворить, по крайней мере обычным способом. Поэтому в этом смысле я несчастна, но в остальном я с тобой очень счастлива.
Я перевожу дыхание в страхе, что снова сказала что-то не то.
— А в этом смысле ты всегда несчастна?
Он смотрит на меня так пристально, что я не выдерживаю и отвожу взгляд.
— Нет, ну иногда, конечно, счастлива. Например, когда ты меня связываешь или придумываешь что-нибудь интересное.
— Но не во время секса?
— Во время секса на меня все начинает давить. И мне все время кажется, что чего-то не хватает. Что я не смогу дойти до конца, понимаешь? Я холодная женщина.
Йоуни берет мое лицо в свои руки.
— Слушай, не надо так. Мне не нравится, когда ты так говоришь.
Он произносит это почти шепотом, и на его лице лежит безмерная грусть.
— Что же делать, если так оно и есть.
Неожиданно он смеется.
— Кто-нибудь обязательно избавит тебя от этого комплекса, в мире огромное количество мужиков, способных на это!
— Милый, — ласково мурлычу я, пытаясь загладить вину. В порыве чувств я крепко обнимаю его. — Им тоже придется учить меня, им тоже нужно будет сначала узнать меня. А это займет уйму времени и сил. Ничто никогда не дается даром. И все равно вряд ли это им удастся.
— С чего ты взяла?
Я поднимаю глаза.
— Не знаю.
Йоуни хватает меня за плечи:
— Сара! Брось меня! Думай о себе. Ни к чему продолжать этот балаган…
— Не говори так!
Я прижимаюсь к нему. Он не реагирует и не отвечает на мои ласки, но потом вдруг оттаивает, берет мою грудь в рот и сжимает ее губами так сильно, как будто от этого зависит его жизнь.
— Все будет хорошо. Мне не нужен никто другой. Ты должен мне верить. Я никогда не смогу полюбить никого другого!
Вечером Йоуни бродит по квартире как неприкаянный. Курит одну сигарету за другой, рассеянно наигрывает мотивчики на рояле, включит телевизор — выключит, почитает газету — отбросит в сторону.
— Может, откроем бутылочку вина? — спрашивает он.
— Так недолго и спиться, — вяло отвечаю я.
— Ну, до этого еще далеко.
Я загибаю пальцы. Вот уже две недели, как мы каждый день что-нибудь пьем. Не до беспамятства, но все же.
— Мне даже страшно становится, до чего мы с тобой докатились, — вздыхаю я.
— Мне тоже, — говорит Йоуни. — Вот и давай выпьем, чтобы было не так страшно.
Он открывает холодильник.
Через пару часов Йоуни начинает меня раздевать. На лице у него решительное и одновременно несколько испуганное выражение. Я не знаю, что он задумал. Вероятно, он в очередной раз решил попытаться довести меня до оргазма. Я снова стараюсь думать только об этом чертовом слиянии душ и ни о чем другом. Йоуни продвигается медленно и осторожно, стараясь уделять клитору как можно больше внимания. Мужчины ведь теперь такие просвещенные в этом вопросе. Судя по выражению лица Йоуни, именно эту цель он и преследует.
Я пытаюсь сосредоточиться на самых нежных и приятных моментах, связанных с Йоуни, но чем дольше все это продолжается, тем более мрачными становятся мои мысли, уводя меня прочь в мир фантазий: изнасилования, проститутки, связанные руки и ноги, принуждение, оральный секс, женская тюрьма… Все, что угодно, кроме секса с животными — до этого я еще не дошла.
Даже самые непристойные фотографии в порножурналах выглядят иногда куда более невинно, чем некоторые мои фантазии во время секса. На картинках они хотя бы делают все общими усилиями, «сообща». Я же всегда сама по себе.
И меня совсем не утешает тот факт, что у многих людей (по крайней мере, если верить результатам исследований) бывают и гораздо более развратные фантазии, особенно у женщин. В жизни не поверю, что все эти люди не могут думать ни о чем другом, а только крутят одну и ту же пластинку дни и ночи напролет.
Возможно, воображение у меня действительно богатое, как сказал Йоуни, но это не радует, потому что применяю я его в сугубо узкой сфере. И то, что я могу достичь оргазма при помощи фантазий, меня скорее огорчает, чем радует. Ведь я не получаю его с любимым человеком. И каждый раз, когда я кончаю, меня охватывает чувство невыносимого одиночества. Настолько невыносимого, что я больше не хочу такого удовольствия.
Йоуни продолжает двигаться во мне. Я глажу его по спине и разглядываю его лицо. Пот проступает у него на лбу. Он целует мои ключицы, прижимается ко мне. Он так же далек от всего происходящего, как и я.
— Йоуни, — окликаю его я.
— Что?
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем, — говорит он, не прерывая своего занятия.
— Как это ни о чем?
Он останавливается и удивленно смотрит на меня:
— Думаю я приблизительно следующее: вот ты, а вот я, и я тебя имею.
— О боже мой.
Йоуни слезает с меня.
— Скажи, о чем мне, по-твоему, надо думать? Что Микки-Маус вставляет мне в жопу бутылку из-под пепси-колы?
Он устало смотрит на меня.
— Нет. Не кипятись… я просто удивляюсь, что тебе этого достаточно… я ведь всегда думаю о чем-то другом… если хочу, чтобы у меня что-нибудь получилось… и мне очень тяжело от того, что вечно приходится прибегать к помощи фантазий…
Йоуни холодно рассмеялся.
— Вот ведь какая штука. Ты думаешь, что только у женщин есть эротические миры и фантазии. А сексуальность мужчины — это, по-твоему, однообразное дерьмо. Но ты ошибаешься. Мне не нужны фантазии, когда я занимаюсь сексом, я приберегаю их на случай, когда под рукой не окажется женщины. Теперь, надеюсь, понятно?
— Нет.
— Честный ответ.
— Ну расскажи, расскажи мне тогда хотя бы одну свою фантазию!
— Не буду. Я ни о чем не обязан тебе рассказывать!
— Но я ведь тебе свои рассказала! Ты ведь, черт побери, просто вынудил меня рассказать!
Йоуни снова холодно рассмеялся:
— Ну и…
— Что «ну и»? — Я завизжала так громко, что из горла чуть дым не повалил.
— Да заткнись ты, чертова истеричка! — рявкнул Йоуни и схватил меня за волосы. — Я сыт по горло всеми этими формулами и твоим вызубренным феминизмом.
— Я не феминистка, — отчеканила я самым ледяным тоном, на какой только была способна. Йоуни отпустил мои волосы.
— А занудствуешь прямо как они.
— Уж кто бы говорил о занудстве! Эта твоя близость, черт бы ее побрал, вот где уже у меня сидит. Мне надоело, что ты носишься с ней, как с писаной торбой. «Не волнуйся, у тебя все получится, надо только сосредоточиться на нашей близости». Для тебя самое важное в сексе — это «близость». Боже, как я могла влюбиться в такого идиота? Ты говоришь сейчас, как деревенская клуша!
Йоуни отвернулся от меня и стал натягивать футболку.
— Конечно, — прошипел он. — Мы-то знаем, что для тебя самое главное — получить от секса как можно больше эмоций!
— Это что, противоестественно?! — заорала я. — Нет, нет и нет! Знаешь, что противоестественно? То, что я вообще никаких эмоций от него не получаю!
— А это, знаешь ли, очевидное следствие того, что ты законченная шиза. Чего я только не пробовал, но тебе ничего не подходит, ничего! Если ты лежишь, как бревно, откуда же мне знать, что с тобой делать? Пылесосом тебя обработать, что ли? Чтобы ты наконец хоть что-нибудь почувствовала… Врезать бы тебе как следует, чтобы больше ничего себе не выдумывала.
— Так что ж не врежешь!
Я смотрела на его разъяренное лицо, и в моем животе что-то екнуло. Мне стало страшно. Мне казалось, что еще немного — и он вцепится в меня. Но он не шевелился, только смотрел на меня побелевшими от бешенства глазами.
— Да ты наизнанку вывернешься — все равно никогда не кончишь!
— С тобой уж точно, — процедила я сквозь зубы. — Ты просто жалок. Из тебя же никудышный любовник.
Вдруг я произнесла то, что не собиралась говорить никогда ни одному мужчине в мире. Йоуни отвернулся от меня. Он стоял посреди комнаты, опустив плечи.
Я тихо встала и подошла к нему. Я протянула руки и дрожащими пальцами коснулась его плеча.
— Прости меня, — услышала я свой собственный шепот. — Йоуни, любимый, прости меня. Я не это имела в виду! Слышишь, я совсем не это имела в виду!
Стряхнув с себя оцепенение, он направился в кухню, захлопнув дверь прямо перед моим носом. Я осталась стоять перед дверью, утопая в слезах и соплях.
Поздно ночью Йоуни пришел и лег рядом со мной. Он натянул на себя одеяло и замер, повернувшись ко мне спиной.
— Я тебя люблю, — сказала я, потому что не могла придумать ничего другого.
— Это ничего не меняет, — ответил Йоуни чужим голосом.
— Меняет!
Я решила проверить, отбросит ли он мою руку, если я прикоснусь к нему. Он не отбросил.
— Йоуни, ты ведь веришь, что я не то имела в виду?
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза:
— Верю, верю.
Я осторожно обняла его и стала тихо укачивать, как маленького ребенка. Я хотела что-нибудь спеть, но ни одна песня не приходила на ум.
12
На вокзале меня никто не встретил. У мамы не было водительских прав, а отец, как всегда, халтурил. А если бы меня приехал встречать Сеппо, то я бы решила, что у него крыша поехала.
Я шла домой, разглядывая знакомые дома. По обеим сторонам дороги расстилались замерзшие поля. Лед кое-где раскололся, и мутная слякоть прорывалась наружу, словно гной из раны.
Через некоторое время на дороге показалась наша соседка Эва Таллила. Она ехала на раздолбанном велосипеде. Поравнявшись со мной, она прищурилась, резко затормозила и спрыгнула с велосипеда.
— Здравствуйте, — поздоровалась я.
Эва перевела дух. Я ей никогда не доверяла. Она была такой хитрющей, что даже когда улыбалась, глаза ее были словно дырки в заднице.
— Здравствуй, здравствуй, приехала погостить к родителям?
— Ага.
— Ну-ну.
Она стояла посреди дороги и ждала, что я продолжу разговор. У нее были смешные кудряшки у висков, словно маленькие рулончики туалетной бумаги. С ними она была похожа на барана.