— Простите! Я не то хотела… То есть, это я подруге! У меня подруга есть, очень хорошая девушка, из приличной семьи, приданое имеется…
— Спасибо, я подумаю, — дипломатично, но невпопад ответил я и скрылся за ширмой.
Переодевшись, я вышел на пляж. Но в воду нырять пока не спешил, давая возможность Капле исследовать дно полностью.
Вместо этого я решил себя немного побаловать. Удивительно, но в моём прошлом, во времена расцвета магии, мы так и не додумались до мороженого. Странно, ведь сливки, фруктовые добавки и холод существовали уже тогда.
Но как бы то ни было, обе части моего сознания, и древняя и современная оказались в восторге от этого продукта.
У лотка с мороженым толпились дети и взрослые.
— Сливочное, шоколадное, клубничное! — выкрикивал продавец. — Холодное, сладкое, настоящее!
Я купил сливочное. Первая ложка оказалась откровениемю Нежная, тающая прохлада. Во времена Архимага максимум, на что можно было рассчитывать жарким летом — это вино со льдом. А тут настоящее волшебство без всякой магии.
Дойдя до воды, я огляделся. Ныряльщики работали в основном в центральной части бухты. Логично — там глубже, больше шансов, медальону остаться незамеченным. Но судя по их кислым физиономиям, успехов не было.
Я выбрал участок ближе к зарослям камыша. Подтверждая название бухты их было немало.
Погружение принесло долгожданную прохладу. Даже без активации полноценной магии, мое тело автоматически адаптировалось к водной среде. Дыхание замедлилось, легкие эффективнее извлекали кислород из того небольшого запаса воздуха, что я захватил. Видимость под водой была отличная.
Я мог бы дышать и поглощая кислород из воды, но пока в этом не было необходимости.
Дно действительно выглядело странно. Слишком чисто. Обычно в таких местах полно ракушек, водорослей, всякого мусора. А тут только песок и редкие камни. Словно кто-то пропылесосил.
Вполне возможно, что так и есть, сообразил я. Сама форма бухты выглядит слишком ровной и правильной, словно кто-то нарисовал круг с помощью циркуля. Похоже, её искусственно углубляли и намывали песок, чтобы создать место для отдыха. В таком случае, ловить тут нечего. Упавший кулон обнаружили бы в первые же часы, песок не ил, теряться ему негде.
«Капа тоже ищет!» — отчиталась выдра. — «Там, где камыши»!
Я методично обследовал квадрат за квадратом. Находки были, но не те. Ржавая цепь от лодочного якоря. Дамская туфелька, атласная, когда-то белая, теперь зеленая от водорослей. Несколько монет, но современных, недавно потерянных. Медь, нет смысла даже сворачивать с маршрута. Пустая бутылка из-под шампанского.
Вынырнув в очередной раз, я заметил, что за мной наблюдают. Трое мужчин в лодке — все крепкие, загорелые, с цепкими взглядами профессионалов. Один из них — худой, с лицом хорька — что-то говорил остальным, кивая в мою сторону.
Я сделал вид, что не замечаю наблюдения, и нырнул снова. Под водой быстро переместился в сторону, вынырнув уже в другом месте. Лодка развернулась, следуя за мной.
Решили грабануть меня, если найду добычу? Жаль, но этого я не узнаю.
После часа бесплодных поисков я вернулся на берег. В раздевалке быстро переоделся, благо, Зиночка сдержала слово и присмотрела за моими вещами. Выходя, чуть не столкнулся с ней. Девушка поджидала у выхода с самым невинным видом.
— Ну как? Нашли что-нибудь? — спросила она с надеждой.
— Увы.
— Ох, жалко! — она искренне расстроилась. — Такие деньги! Знаете, я бы на пятьсот рублей целый магазин открыла! Или замуж вышла — с таким приданым любой жених найдется!
Философские рассуждения Зиночки о замужестве пришлось прервать. Надо было возвращаться к извозчику.
Кузьма Савельич обнаружился в компании двух других извозчиков. Они сидели в тени, попивая квас из бутылок и яростно обсуждая политику.
Увидев меня, Кузьма Савельич поднялся, отряхивая крошки с усов.
— А, барин! Как успехи? Поймали золотую рыбку?
— Одни водоросли.
— Я так и думал! — он победно ткнул пальцем в своих собеседников. — Говорил же вам — нет там никакого медальона! Небось давно кто-то нашел и помалкивает!
Такую версию я тоже рассматривал. Вот только зачем? Судя по описанию, медальон был драгоценным, но обычным, не артефактным. Так что награда значительно превышала его стоимость.
Обратная дорога показалась длиннее. Солнце клонилось к закату, тени удлинились. Кузьма Савельич философствовал о превратностях судьбы и человеческой жадности. Судьба медальона никак не давала ему покоя.
У границы нужного мне района пришлось спешиться — дальше извозчикам нельзя. Я расплатился, добавив рубль сверху. Кузьма Савельич расплылся в улыбке.
— Спасибо, барин! Если еще куда понадобится — спрашивайте Кузьму Воронова, меня тут все знают!
Богатые кварталы встретили тишиной и прохладой. Здесь даже воздух казался другим — настоянным на цветах из ухоженных садов и ароматах выпечки из кондитерских. Каналы отражали закатное небо, превращаясь в полоски расплавленного золота.
Особняк Громовых возвышался за коваными воротами как белоснежный торт. Три этажа, колонны, лепнина. В саду цвели розы, обвивая беседку, где при других обстоятельствах наверняка устраивались чаепития.
Швейцар, крепкий мужчина в ливрее с позолоченными пуговицами, преградил мне путь еще на подступах к парадному крыльцу.
— Вы к кому? — спросил он тоном, не предполагающим дискуссий.
— К господину Громову. По поводу объявления о медальоне.
Физиономия швейцара приобрела выражение превосходства.
— Госпожа Громова велела никого не пускать, — отрезал он. — Особенно всяких… ныряльщиков.
— Но объявление написала не она, а сам господин Громов.
— Объявление написал господин, а распоряжение госпожи — не пускать. Уходите.
Он сложил руки на груди, превращаясь в живое воплощение непреклонности. Спорить было бессмысленно. Такие типы готовы стоять на своем до второго пришествия.
В этот момент калитка скрипнула, и во двор вошел невысокий мужчина в дорогом, но помятом костюме. В руках он нес кожаный портфель, набитый бумагами так, что застежки едва сходились.
— Добрый вечер, Матвей, — устало кивнул он швейцару.
— Добрый вечер, Василий Петрович, — тот мгновенно преобразился, становясь воплощением почтительности.
Так это и есть знаменитый адвокат Громов? Я представлял его иначе. Властным, из тех, кто одним взглядом заставляет присяжных менять вердикт. А передо мной стоял обычный уставший человек средних лет с мягкими чертами лица и добрыми карими глазами за стеклами очков.
— А вы, молодой человек…? — он вопросительно посмотрел на меня.
— Данила Ключевский. Пришел по поводу вашего объявления. Был сегодня в Камышовой бухте.
— Правда? — Громов оживился. — И как успехи?
— Боюсь, неутешительные. Но я хотел бы обсудить некоторые детали…
— Василий Петрович, — вмешался швейцар. — Лариса Андреевна строго-настрого велела…
— Знаю-знаю, — адвокат махнул рукой. — Но это же по делу. Проходите, молодой человек. Матвей, проводите господина Ключевского в гостиную, я сейчас подойду.
Швейцар скривился так, словно проглотил лимон целиком, но возражать хозяину не посмел. Провел меня через вестибюль, где мрамор соседствовал с бронзой, а бронза с позолотой.
— Подождите здесь, — буркнул он, оставив меня в гостиной.
Я огляделся. Восточные ковры устилали паркет. Мебель красного дерева блестела лаком, на стенах висели картины в тяжелых рамах, в основном пейзажи и натюрморты.
У окна красовался рояль, на котором, судя по слою пыли на крышке, давно не играли. Над камином висел портрет седовласого господина в мундире с орденами, внешностью смутно напоминавшего Громова.
Дверь распахнулась, и в гостиную ворвался вихрь из шелка и духов. Лариса Громова, в отличие от мужа, оказалась именно такой, какой я ее и представлял — эффектная блондинка лет тридцати с пышными формами и кукольным личиком. Платье с глубоким декольте цвета морской волны подчеркивало все, что можно и нельзя подчеркивать в приличном обществе. Драгоценности на ней сверкали как новогодняя елка — серьги, колье, браслеты, кольца.
«Блестяшки!» — мысленно ахнула Капля. — «Много-много! Красиво! Можно потрогать?»
«Даже не думай.»
«Капа только посмотрит! Глазками — смотри-смотри!»
— Василий! — начала она с порога. — Почему ты не предупредил меня что придешь не один…
Тут она заметила меня и осеклась. Глаза, удивительно светлые, почти бесцветные, скользнули по моей фигуре с быстротой опытного оценщика. Потом губы растянулись в улыбке, которая мгновенно сбросила ей лет пять.
— О! А вы, должно быть, ныряльщик?
За ней в комнату проскользнула девушка лет пятнадцати в розовом платье с рюшами. Дочь унаследовала красоту матери, но в ее голубых глазах уже читался холодный расчет.
— Мама, зачем ты позволяешь всяким… — начала она, но мать жестом велела ей замолчать.
— Анечка, не груби гостю! Садитесь, господин…?
— Ключевский. Данила Ключевский.
— Какая интересная фамилия! — Лариса опустилась на диван с грацией, словно отработанной годами практики. — Вы не родственник тех Ключевских, что владели заводами в Туле?
— Боюсь, что нет.
— Ах, жаль! — она картинно вздохнула, отчего декольте совершило волнующее движение. — Но вы все равно производите впечатление человека из хорошей семьи. Эти плечи… Вы занимаетесь греблей? Или, может быть, фехтованием?
В комнату вошел Громов, уже без портфеля и в домашнем пиджаке.
— Прошу прощения за задержку. Лариса, дорогая, господин Ключевский был сегодня в бухте.
— Правда? — она подалась вперед, демонстрируя еще больше, чем следовало бы. — И что же?
— К сожалению, медальона я не нашел. Обследовал значительную часть дна…
Превращение было мгновенным. Улыбка исчезла, глаза сузились, кокетливая поза сменилась напряженной.
— Как это — не нашли⁈ Не может быть! Он там! Должен быть там!