– Да как только вы могли обо мне такое подумать, отец! – вспыхнула Будур. – Может, я изменилась?
– Маловероятно. – Султан подозрительно вгляделся в честные глаза дочери, но не нашел в них ничего, кроме преданности и обожания. Ну, хоть бы каплю лукавства или искорку лжи. – Хорошо, мы дозволяем тебе сходить в баню! Иди, дочь наша, – слабо махнул рукой султан, указывая на окончание аудиенции.
– О, спасибо, отец! – Будур вновь бросилась на шею отцу. – Я сейчас же прикажу евнуху, чтобы приготовили баню в городе.
– Да-да, конечно. – Султан отломил кусок лепешки и потянулся им к миске с кабобом, но рука его вновь застыла на полпути. – Постой, что ты сказала? В каком еще городе?
– Разумеется, в вашем, отец. Я хочу помыться в городской бане.
– Ты с ума сошла! – схватился за голову султан. – Там же моются только грязные, вонючие простолюдины.
– Ну, положим, они не столь грязны и вонючи, как ваш орел.
– Какой еще орел? – возмущенно дернул ногой султан, и миска с нежнейшим кабобом отлетела к собакам, сидевшим в углу. Те, преисполненные неизгладимой благодарности, радостно накинулись на мясо. У султана задергалась щека. – При чем здесь какой-то орел?
– Не какой-то, а горный! Вы же сами говорили. – Будур широко развела в стороны руки и плавно повела ими.
– Ничего не понимаем!
– Ну, осел!
– Ах, ты про Нури! – наконец догадался султан. В голове его давно все перепуталась, и он уже плохо соображал, о чем вообще идет речь. – Ну да, от него немного пахнет. Но не сильно, может, совсем капельку.
– От него воняет, отец! Воняет, как от горного козла.
– Ты же говорила, орла? – уточнил султан.
– Нет! – Будур топнула ножкой, обутой в изящную туфельку. – Теперь именно козла!
– Ох, как мы от тебя устали, – покачал головой султан. – Так что же ты от нас хочешь? Чтобы я отправил в баню и его?
– Чтобы вы разрешили отправиться в баню мне, в городскую.
– Э, что за глупая блажь втемяшилась в твою прелестную головку, дочь наша? Зачем тебе сдалась какая-то дрянная баня в городе, когда у нас во дворце есть своя, хорошая, чистая, светлая?
– Не хочу чистую и светлую – хочу в городе! Иначе, я вам обещаю, отец, никакой свадьбы не будет. – Будур сложила руки на груди и вздернула подбородок.
– Эй, кто там? – раздраженно гаркнул султан. Сил спорить с дочерью у него и вовсе уже не осталось.
– Да, мой повелитель, – возник на пороге трапезной евнух, застыв в низком поклоне.
– Вели подготовить городскую баню и разогнать там весь сброд. И чтобы ни одной рожи не было на улице, когда принцесса покинет пределы дворца!
– Будет исполнено, мой повелитель, – еще ниже склонился евнух и исчез, словно унесенный ветром.
– Теперь ты довольна? – Султан хмуро взглянул на дочь, перебирая пальцами край халата.
– О отец, благодарю! – Будур заскакала на месте, хлопая в ладоши.
– А теперь уйди, дочь наша, – застонал султан, пряча лицо в ладонях. – Дай нам спокойно насладиться послеобеденным отдыхом.
Счастливая Будур ускакала вприпрыжку прочь, а султан, глядя сквозь пальцы ей вслед, подумал вслух:
– Хотя какой к иблису отдых, если мы так и не поели? О Аллах, что мы тебе такого сделали, что ты покарал нас такой дочерью, скажи!
Но небеса, как водится, молчали.
Тишину в трапезной нарушало лишь чавканье да хрумканье собак, доедавших остатки прекрасного обеда, которого султану в тот день не суждено было вкусить. Но, видно, такова была воля Аллаха.
Глава 13. Эм-Эн-Вэ-Вэ
От однообразия коридоров и поворотов у Ала ад-Дина уже порядком кружилась голова, а от долгой ходьбы гудели ноги. К тому же новые, не разношенные чувяки натерли порядочные мозоли, так, что ступать было больно. Юноша уже не понимал, куда и зачем они идут, ведь столько на их пути уже попалось разных закутков, где грудами были свалены драгоценные камни, переливающиеся игристым сиянием, сверкающие первозданным блеском золотые и серебряные монеты, кольца, серьги – массивные и совсем крохотные, – цепочки тонкой работы и цепи с крупными звеньями, на которые разве что собак сажать, дорогие чеканные шкатулки и прочее, и прочее. От этого изобилия Ала ад-Дина уже мутило.
Ахмед же, напротив, каждый раз восторженно бросался к очередному хранилищу, откуда Максиму приходилось вытаскивать того силой. И каждый раз Ахмед надувал губы и ворчал, выгребая из-за пазухи все, что ему удалось туда запрятать, и скрепя сердце дрожащими руками и едва не плача выбрасывал обратно. Ала ад-Дин никак не мог взять в толк, что же ищет странный человек с необычным именем, если ему не нужны ни золото, ни серебро, ни драгоценные камни. Может, он действительно здесь на экс-кур-сии?
– Уважаемые, куда мы все-таки идем? – наконец спросил Ала ад-Дин, терпение которого иссякло окончательно.
– Никуда, – ответил Максим, с серьезным видом разглядывая карту.
– Как… никуда? – опешил Ала ад-Дин, застыв на месте. – Мы столько шли в… никуда?
– Вовсе нет, мой простоватый друг. Мы, можно сказать, уже пришли.
Максим свернул карту, сунул ее в задний карман брюк и на очередной развилке свернул в левый проход, оказавшийся менее широким и с более низким сводом, чем прежние. Ала ад-Дину с Ахмедом даже пришлось несколько пригнуться.
– Можно сказать? – переспросил Ала ад-Дин.
– Разумеется! Чего стоят несколько шагов после долгого пути?
– Многого, – буркнул Ала ад-Дин, послушно плетясь за Максимом. Нет, нужно было все-таки повернуть назад, и шайтан бы с колдуном и его вещью! Ах, как хотелось юноше сейчас оказаться дома, на родной лежанке, и чтобы все это оказалось лишь сном.
Узкий проход окончился внезапно, распахнувшись в сильно вытянутую комнату внушительных размеров, в которой не было ни одного прямого угла. Над входом в нее голубоватым пламенем засияла надпись на арабском (что и понятно) и, чуть ниже, на русском (вероятно, специально для Максима): «КУНШТКАМЕРА. НАЧАЛО ЭКСПОЗИЦИИ».
Все трое уставились на надпись.
Максим только плечами пожал: чего не бывает на сказочном Древнем Востоке.
Ахмед выкатил глаза. Максим догадался, его друг пытается осмыслить и запомнить новые, явно имеющие какой-то тайный смысл слова – при случае их можно будет где-нибудь ввернуть.
Ала ад-Дин долго шевелил губами, проговаривая про себя фразу, но, судя по его рассеянному виду, понял лишь одно слово – «начало». Арабский арабским, но слова-то далеко не такие древние!
Особо не утомляя себя догадками, Ала ад-Дин только почесал лоб и заглянул в комнату – возможно, разгадка таинственной надписи крылась в самом помещении.
Комната выглядела, прямо скажем, не совсем обычно для волшебной пещеры. Вся она сплошь была уставлена ящиками с прозрачными стенками из теплого льда, какой Ала ад-Дину уже доводилось видеть в жутком сне о неведомой железной птице. Ящики были заняты всякой всячиной, лежащей на красных, синих и зеленых бархатистых полочках. И чего здесь только не было: потертая коническая шапка, выставленная зачем-то на всеобщий показ (может быть, ее носил какой-нибудь знатный человек?), сапоги с голенищами гармошкой (дурацкие, прямо скажем, сапоги), далеко не новая скатерть с необычной вышивкой в виде странного шара с носиком на ножках (чего только не придумают!), да еще скатанный облезлый ковер, прислоненный к одному из ящиков – ему явно не нашлось почетного места (или то был обычный коврик для молитв?). Попадались и вовсе странные вещи, казавшиеся Ала ад-Дину здесь абсолютно лишними: кривая деревянная клюка (эка невидаль!), тусклая медная монетка с зеленоватым налетом (еще и на подушечке!), маленькие пузырьки с мутной водичкой. И уж вовсе не понятно, что здесь делал обыкновенный ивовый прутик.
В дальнем углу кто-то свалил грудой медные лампы. Еще одна, начищенная до блеска, стояла посреди комнаты на витой круглой подставке из золота.
– Ну, дела-а-а! – восхищенно выдохнул за спиной Ала ад-Дина Ахмед. – Чё за нафиг?
– Это не нафиг – это выставка волшебных вещей, – ответил ему кто-то глубоким грустным голосом, и все трое разом повернули головы влево.
На низком колченогом табурете слева от входа сидел скучающий мужчина с осунувшимся лицом. В руках, вернее, в руке и стальном когте, заменявшем ему вторую кисть, мужчина держал спицы и быстро-быстро перебирал ими. Из-под спиц неторопливо выходил шерстяной носок. Рядом на столике лежали уже несколько пар готовых носок и клубки разноцветной шерсти.
– Саид? – охнул Ахмед, перекрестившись. – Чур меня, чур!
Мужчина, вздрогнув, замер в напряженной позе. Спицы перестали стучать, и одна выпала из его руки – вторая оказалась надежно примотанной к крюку, и потому никуда не делась. Он медленно, словно не веря ушам, поднял голову и ощупал подозрительным взглядом говорившего.
– А… – Саид сглотнул и начал подниматься с табурета. – Ахмед?
– Саид!!!
– Ахмед!!! А-а! – радостно завопил Саид дрожащими губами и всхлипнул.
Оба бросились навстречу друг другу и крепко обнялись.
– Шеф, это Стальной Коготь, помните? – обернулся к Максиму Ахмед, хлопая старого друга по спине.
– Шеф? – вскинул голову Саид. – Он тоже здесь, с тобой?
– Да куда же он денется! Шеф всегда на своем месте, – загоготал Ахмед.
Максим, не зная, как себя вести с этим амбалом – как-никак подвел его в свое время под топор, – скромно кивнул и поджал губы, напуская на себя показную серьезность.
– Ох, шеф! – покачал головой Саид. – Мы думали, вы пропали! Бах – и вас нет. Думали, шайтан вас побрал. А вы вот, живой и невредимый. – Саид на всякий случай осторожно ткнул Максима в плечо когтем и расцвел. – Живой! Настоящий! Воистину, велик Аллах и деяния его!
– Живой, живой, – буркнул Максим. – Ты-то как здесь оказался?
– Да вот, повезло, – развел руками Саид. – Спасся я тогда. Как на казнь повели, так – не поверите! – чуть в штаны впервые в жизни не наложил.
– И немудрено.
– Во-во. Я и стал неистово молиться, только Аллаху, похоже, до такого, как я, не было дела – я понимаю, никаких проблем, как говорится, сам виноват. Тогда я к нечистой силе решил примкнуть. Этих даже упрашивать не пришлось: только подумал, а те как выскочат из-под земли, хвать меня в охапку и… Вот, теперь здесь работаю. Место непыльное, тихо, кормят исправно – чего еще желать? Скучно, правда, аж выть иногда хочется, да и отлучаться никуда нельзя из пещеры – тоже, вроде как, тюрьма. Но зато живой!