Из пепла выкатился хорошо знакомый всем рубин. Ифрит поднял его, отер о набедренную повязку и зачем-то поглядел на просвет. Потом медленно опустил руку и обвел местность подозрительным, цепким взглядом.
– Послушайте, а где колдун?
– Дочь наша, Буду-ур! – помахал счастливый султан приближавшимся к воротам крытым носилкам. Сам он восседал на богато отделанных открытых носилках в виде трона, которые держали на своих плечах сразу восемь рабов.
– Отец, – из-за полога носилок показалось гневное личико принцессы, – неужели нельзя было обойтись без лишней помпезности? – нервно повела она ручкой.
– Что ты имеешь в виду, дочь наша? – смешался султан, оглядываясь по сторонам.
– Вот этого, отец: стражи, слуг, рабов, музыкантов! Зачем они? К тому же в городе уже ночь.
– И что?
– Люди спят, вот что!
– Э-э, – только и отмахнулся султан. – Какие такие люди? Поехали! – отдал он приказ страже, и те поспешно распахнули тяжелые дворцовые ворота.
Заиграли карнайчи, грянули бубны и барабаны, слуги двинулись, неся банные принадлежности и пританцовывая. Стража с копьями, мечами и щитами чеканила шаг, поднимая пыль с городских улиц.
– Слушайте, жители славного города Гульканда, – закричал глашатай пронзительным голосом, – и не говорите потом, что вы не слышали: принцесса Будур изволит посетить баню…
– Ох, отец, – недовольно произнесла Будур, не открывая полога, – неужели обязательно нужно сообщать всем, о том, что я собираюсь помыться?
– Разумеется! – воскликнул в ответ султан, гордо восседая на своих носилках, которые, надрываясь, тащили рабы рядом с носилками принцессы. – Это же событие государственной важности!
– Правда? А я и не знала.
– Правда, – не уловил иронии в ее голосе султан.
– Теперь буду знать. Но надеюсь, они не сбегутся смотреть?
– Не говори глупостей, дочь наша! – нахмурился султан.
– Затворяйте окна, закрывайте двери, – продолжал между тем надрываться глашатай, – ибо никто не смеет видеть лица принцессы. А кто осмелится на это, тот будет казнен! Слушайте, жители славного города Гульканда, и не говорите, что вы не слышали…
– Какое зверство, отец! – возмутилась принцесса, и легкая занавесь на ее носилках заколыхалась. – Подумать только, рубить головы за один лишь взгляд. И вообще, скажите проклятому крикуну, чтобы он замолчал – у него такой противный голос.
– Но как же тогда, дочь наша, народ узнает, что ему нельзя выходить на улицу и смотреть на тебя? – искренне удивился султан.
– Ох, отец! Да вы посмотрите вокруг: уже ночь, все давно легли спать, да и какой дурак пойдет смотреть, как я еду мыться?
– Мало ли у нас дураков, – пожал плечами под богатым халатом султан. – Да хоть вон, – указал он пальцем на приоткрывшуюся со скрипом ставню одного из бедных домов.
Из окна показалось заспанное бородатое лицо.
– Эй вы! – потряс мужчина здоровенным кулачищем. – Чего орете? Что за дикие пляски ночью? Дайте людям поспать!
Стража кинулась к мужику, запихала его щитами обратно в дом, ставни захлопнули, а подбежавший слуга с молотком и досками подмышкой и гвоздями в зубах наспех заколотил окошко крест-накрест.
– Вот, видела, дочь наша?
– Да вы же сами, отец, будите людей. Можно ведь было пройти потихоньку, чтобы никого не беспокоить.
– Султан мы или не султан?! – взревел оскорбленный монарх. – Чтобы мы таились от всякой черной кости?! Да мы…
– Хр-р!
– Что, что это? – настороженно навострил ухо султан. – Ты спишь, дочь наша?
– Что вы, отец! Просто носилки скрипнули.
– Разве?
– Ну конечно!
– Хр-р-р!
– Вот, опять! Ты слышала?
– Это камешек шаркнул под ногой раба.
Из носилок принцессы донесся шум возни и какое-то невнятное бормотание.
– Камешек? Какой камешек? И что ты там делаешь, дочь наша? – напрягся султан в кресле, вцепившись руками в украшенные золотой чеканкой подлокотники.
– Ничего, отец, – поспешно отозвалась Будур. – Да заткнешься ты или нет?!
– Кто? Мы? – задохнулся от подобного неслыханного хамства султан. – Нам заткнуться?
– Что вы сказали, отец?
– Нет, что ты сказала! Ты сказала: «Да заткнешься ты или нет»!
– Вам послышалось, отец. Я сказала… сказала: «Да не заснешь ты на коне» – песня такая, новая. Я ее сейчас разучиваю.
– Уф, – схватился за сердце султан. – А нам послышалось… Эй вы, поторапливайтесь! Да скажите глашатаю, чтобы громче кричал.
– Вам мало половины города, и вы хотите перебудить сразу весь город, отец? Скажите ему лучше, пусть замолчит.
– Так положено, – уперся султан, но вдруг повел носом, принюхиваясь. – Фу-у, чем так воняет?
– Ничем, о отец! – поспешно отозвалась Будур.
– Не-ет, воняет! Мы чувствуем! Это запах вина, – потряс пальцем султан. – О дочь наша, неужели ты опять?..
– Что вы, отец! Как можно? Наверное, какой-нибудь пьяница где-нибудь в арыке развалился и дрыхнет.
– Какой еще пьяница? – закрутил головой султан. – Нет здесь никакого пьяницы. И арыков нет.
– Ну, тогда… тогда…
– Дочь наша, не лги нам! – топнул ногой повелитель правоверных, и спины восьми рабов прогнулись, а с их языков едва не сорвались проклятия.
– Но я не лгу, отец!
– А вот это мы сейчас проверим! Эй вы, – крикнул он рабам, – приблизьте меня к носилкам моей дочери.
– Нет, не приближайтесь, отец, заклинаю вас!
– Почему?
– Я… я не одета!
– Как так – не одета? Да ты что?!
– Но отец, я же в баню еду!
– Ах, ну да, ну да! – понимающе закивал головой султан, но вдруг спохватился. – Постой, ничего не понимаю: кто же раздевается заранее?
– Я, отец. Мне хочется побыстрее помыться.
– Да, да, помыться тебе не помешало бы, – завозился на носилках султан, поскольку теперь до его носа донеслась не только вонь перегара, но и еще какой-то отвратительный, непереносимый запах. – Эй вы! Ускорьте движение. Мы хотим поскорее попасть в баню.
– О спасибо, отец!
– Не за что, дочь наша, – прикрывая нос свисавшим концом чалмы, ответил ей султан. – О Аллах, что за гадкий запах? – пробормотал он. – Быстрее, что вы движетесь, словно полудохлые черепахи? Быстрее, мы говорим!
Рабы наподдали жару, и носилки стремительно понеслись к центру города, а вместе с ними бежала толпа слуг, размахивающих вениками, тазиками и прочим банным инвентарем, стражники, гремящие доспехами, клинками и щитами, и музыканты, пытающиеся в столь сложной обстановке продолжать игру на музыкальных инструментах, не ударив при этом в грязь лицом, но выходило у них не очень.
Глава 15. Как два пальца!
– Что вы натворили, шеф?! – первым пришел в себя Ахмед. Стоя на коленях, он потрясал руками с зажатой в них тюбетейкой и захлебывался словами. – Это же… это… волшебная лампа! Джинн… О Аллах!
Пришедший в себя Саид только хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег, и издавал какие-то нечленораздельные звуки.
– Волшебная лампа? – заинтересовался Ала ад-Дин, который уже успел прикончить все три порции мороженого и теперь соображал, хочется ли ему еще или достаточно на сегодня. – Еще одна?
– Да… Нет! Эта настоящая, – путаясь в словах, заплетающимся языком выдавил Ахмед. – В ней Владыка джиннов! О шеф, мы пропали. Пропали!
– Пропали? – вздернул бровь Максим, оглядывая дело рук своих. В его душу наконец закралась тень сомнения. – С чего вдруг?
– Вы не понимаете? – глаза Ахмеда, казалось, вот-вот вывалятся из орбит.
– Не особенно, если честно. Я…
И тут верхний бронзовый блин, что не так давно был лампой, шевельнулся. В каменном зале мгновенно воцарилась тишина, и все уставились на блин с затаенным ужасом. Блин подпрыгнул, дернулся из стороны в сторону и запрыгал по комнате, вращая расплющенным носиком, словно вынюхивал свою первую жертву.
– Ай, не трогай меня! Это не я тебя так, – подхватился Ахмед, когда лампа повернула к нему, и бросился к витрине с шапкой-невидимкой. Рванув на себя стеклянную дверцу, он схватил шапку, нахлобучил себе на голову и поспешно забрался в витрину. – Меня нет!
– Ахмед, – помотал головой Максим, – кончай дурку валять и вылезай оттуда – тебя все равно видно.
– Вы специально так говорите, шеф!
– Дело твое, конечно, но выглядишь ты, прямо скажем, по-дурацки.
– Почему?
– На татаро-монгола консервированного смахиваешь.
– Ну и пусть! – обиделся Ахмед, сложил руки на груди, поерзал, усаживаясь поудобнее в тесной витрине, и отвернул голову.
Между тем лампа допрыгала до стены, ткнулась в нее носиком и повернула к Саиду.
– Уй-юй! – испуганно сжался тот, вытягиваясь в струнку и прикидываясь статуей. Жили только одни его глаза, которыми Саид неотрывно следил за перемещениями бронзового блина, вздрагивая всем телом от каждого его скачка.
Лампа добралась наконец до башмаков Саида, потыкалась в них и замерла.
– Издохла, что ли? – предположил Ала ад-Дин. – А я ее палочкой хотел.
– Я те дам, палочкой. – Максим поспешно вырвал у юноши из руки волшебную палочку. – Тоже мне, потомственный Акопян выискался. И вообще, хватит с тебя мороженого, а то еще горлышко заболит.
– Не заболит. – Ала ад-Дин надул губы, насупил брови и уставился в пол.
– А вдруг? Эй, Саидка, – позвал Максим, пряча палочку за пазуху.
– Че… – сглотнул тот, неотрывно глядя на лампу – вдруг опять шевельнется. – Чего?
– Ты бы ее потер, что ли? Видишь, на ручки просится.
– М-м-м, – отрицательно закрутил головой Саид. – Не-е, не буду я ее тереть.
– Да ладно тебе. Она, похоже, признала в тебе хозяина.
– Вы так считаете, шеф? – не поверил Саид.
– Конечно, видишь, как к тебе ластится?
Блин нетерпеливо подпрыгнул, будто подтверждая слова Максима.
– Не-е, – повел головой Саид и бесшумно отступил на шажок назад. – Не хочу.
Вдруг носик у бывшей лампы зашевелился, будто живой. Его движения сильно смахивали на неловкие подергивания хобота у маленького слоненка. «Хобот» долго кривился и извивался, сворачивался в спираль, распрямлялся вновь и складывался вдоль и поперек. Максима, наблюдавшего за метаморфозами носика, вновь взяло сомнение, правильно ли он поступил, раздолбав лампу? Ведь кому понравится, когда твой любимый дом превращают в лепешку, а уж если вместе с тобой… К тому же следовало учитывать, чей это дом. В смысле, был. А, судя по тому, как хозяин лампы или, вернее, блина, с легкостью гнул и мял бронзу, причем не выходя наружу, он мало смахивал на маленького славного и очень забавного белого крысенка, каких любят заводить себе сентиментальные барышни.