35
Пока Марджана преследовала своего франка и после того, как она поймала его, У Сайиды было время подумать. Видеть их было до странного больно: танец движений навстречу и прочь; искры от встреч, словно вспышки от соударения стали. Казалось, они едва понимали, как их тела тянутся друг к другу — даже Марджана, которая знала, что хочет его, но избегала любых возможностей очаровать его со смертельной наивностью ребенка. Когда они были вместе, даже ругаясь, как это чаще всего было, что-то в том, как они стояли, сидели или двигались, было подобно звукам лютни, предшествующим песне.
Сайида испытывала такое с Маймуном. Не так, как эти двое, пламя и страсть, но более спокойным, обычным путем сближаясь друг с другом.
Если бы только Маймун мог усвоить хоть немного здравого смысла. Мужчина, который держит свою жену в клетке, может клясть только себя, если она пытается улететь.
— Женщина всегда должна быть покорной, — сказала она Хасану, когда Марджана с Айданом унеслись прочь, чтобы встретиться с Горным Старцем. Сайида не хотела успокаивать себя шутками, издеваясь над ними, и потому издевалась сама над собой. — Женщина должна быть смиренной. Женщина никогда не должна противиться воле мужчины, которого Аллах поставил над нею.
Она готовила хлеб, замешивая тесто на камне в кухне. Она сжала губы и яростно кидалась на тесто, пока ее руки не закричали протестующе.
— Никогда, — сказала она, — разве что она будет хитрой и одурачит его, и будет играть им как захочет. Как бывает почти всегда. Пока ее не поймают на этом. Как поймали меня. — С каждой паузой она набрасывалась на покорное тесто, вбивая в него мягкость.
Она взглянула на свои густо обсыпанные мукой кулачки. Слезы навернулись ей на глаза; смех заклокотал в горле.
— Ох, Хасан! Я скучаю по твоему отцу!
Марджана вернулась назад полумертвая, на руках у Айдана. Он, кажется, не был обеспокоен; Сайида предполагала, что он должен знать, будучи тем, кто он есть. Он был мужчиной, когда доходило до этого: очень большим и очень себялюбивым ребенком, который, свалив свою ношу на колени Сайиды, ушел и покинул ее на этом. Сайида полагала, что он обиделся. Мужчины терпеть не могут, когда женщины не замечают их ради других женщин.
Она покачала головой и вздохнула. то, что шевелилось в ее душе, не было гневом: просто привычное раздражение. Таковы уж были мужчины. Таков был Маймун.
Примет ли он ее обратно?
Она застыла. Она не может вернуться. Он ударил ее; он назвал ее лгуньей. Она не могла простить его.
Не могла или не хотела?
Ну вот. Если бы она вернулась, если бы она послушалась рассудка и перестала обременять подругу — принял бы он ее.
Он должен был принять. Она не могла позволить ему поступить иначе.
Марджана проснулась нескоро. Задолго до того, как она проснулась, Сайида знала, что франк исчез. Он всегда возвращался к вечерней трапезе и всегда спал в зале. Сегодня его не было.
Он нашел выход из темницы. Она едва ли могла проклинать его за это. Или за то, что он покинул Марджану. Вот так-то было превращать любовь в торговую сделку.
И все же ей было жаль. Она думала о нем лучше.
Она была готова, когда Марджана проснется, выдержать бурю. Когда буря не разразилась немедленно, Сайида почувствовала себя неизмеримо уютнее.
— Когда он ушел? — спросила Марджана совершенно спокойно.
— Прошлой ночью, — ответила Сайида. — Вскоре после того, как принес тебя.
Марджана закрыла глаза. Ее лицо не выражало ничего. Какой-то миг казалось, что ее вообще нет.
Глаза ее открылись. Она улыбалась.
— Так он сделал, — промолвила она. И более медленно, почти нежно: — Так он сделал.
— Марджана, — встревожилась Сайида. — Не делай ничего, о чем будешь жалеть.
— Я уже сделала. — Марджана села, хмурясь. — Я вообще не завоевала его. Я его купила.
— Ты ведь не собираешься притащить его обратно?
— Нет, — ответила Марджана. — Нет, я не собираюсь притащить его обратно. Он дал мне то, за что я заплатила. Так, как он видит это. Я могла бы не согласиться.
Сайида изумилась силе одной ночи любви, превратившей Марджану в спокойную уступчивую женщину.
Марджана засмеялась, звонко и яростно.
— Ты так думаешь? И в конце концов я стану настоящей самкой?
— Ты хочешь этого?
— Я не знаю. — Марджана постояла, несколько секунд ей понадобилось, чтобы успокоиться, а потом она медленно обошла зал. Тут и там попадались следы Айдана: подушка, которую он любил, в углу, где он часто сидел; чашка, из которой он пил, рядом с бутылкой вина; халат, в котором он так хорошо выглядел, был брошен в изножье его постели. Лютня в своем коробе, теперь умолкнувшая, брошенная. Марджана не задержалась, едва взглянула на все это.
Она вернулась к Сайиде. Что-то лежало на диване, где она спала; когда сместилась тень, эта вещь блеснула на свету. Сайида из любопытства потянулась за нею. Это был нож, просто, но весьма изящно сделанный, с простой серебряной рукоятью.
— Он сделал его, — сказала Марджана. — Неплохо для подмастерья.
Она была немного слишком спокойна. Сайида позволила ей взять нож и увидела, как пальцы Марджаны стиснули его.
— Он оставил его для тебя.
— Какая глупость, — ответила Марджана. Она не сказала, кто именно был глуп. Клинок слегка порезал ее пальцы; она уставилась на тонкую алую линию, как будто никогда прежде не видела крови.
Потом она выпрямилась и повесила кинжал к себе на пояс.
— Ты не оставила мне хоть что-нибудь от завтрака?
Взгляд ее предупредил Сайиду о том, что продолжать не стоит. Сайида заставила себя кивнуть.
— Я принесу еду.
Марджана последовала за ней на кухню. Они поели там, пристроившись у очага, как служанки, поскольку никто из них не подумал расстелить скатерть в зале.
Посреди трапезы проснулся Хасан и потребовал купания и еды.
— Скоро его надо будет отучать от груди, — сказала Сайида, вздрагивая, когда он пускал в ход зубки. — Ах! Жестокий. Вот тебе кусочек хлеба, если тебе так надо что-то жевать.
Он с радостью перенес усилия на кусочек лепешки, обмакнутый в мед. Его мать принялась прибирать кухню, пока Марджана молча наблюдала. Марджана никогда не смогла бы стать женой простого человека. Она слишком мало знала о женских умениях и, казалось, не была склонна научиться большему.
— Они скучны, — сказала она.
— Обязанности часто скучны. — Сайида проверила воду для мытья посуды в чане, который стоял на очаге и был достаточно велик, чтобы можно было наполнить бассейн. — Привлекательными их делает гордость: выполнять их хорошо и знать их.
— Тебе это нравится?
— Это то, что я делаю. Фахима говорит, что я хорошо справляюсь.
— Он тоже так говорит.
— Халид?
— Айдан. — Марджана произнесла это почти сердито. — Как будто он может знать.
— Он замечает такие вещи. Таков его обычай. Я полагаю, что это потому, что он франк. Они странно относятся к женским делам.
— Он вообще странны. — Марджана встала перед Сайидой, преградив ей дорогу к бассейну. — Покажи мне, как.
— Зачем, ради всего в мире, тебе потребовалось… — Сайида осеклась. — Ну хорошо. Смотри, и увидишь.
К тому времени, как они управились, они перетряхнули кухню и зал и вычистили их от края до края. Марджана занималась делом с редкостным пылом; недостаток умения она с лихвой возмещала рвением.
Когда каждый дюйм был выскоблен и дочиста отмыт, Сайида прислонилась к стене и отерла лоб. Марджана протянула ей чашку. В ней булькал шербет, густой и кисловато-сладкий, именно такой, какой она любила. Сайида уставилась на него.
— Мы могли бы воспользоваться магией.
— Мускулы лучше. — Марджана посадила Хасана на бедро. Она выглядела раскрасневшейся, взъерошенной и почти счастливой. — Ты хочешь вернуться домой, не так ли?
Конечно, она знала. Сайида была чуть растеряна: она искала способ сказать это. Было похоже, что Марджана узнала об этом сразу же, как это пришло в голову Сайиде.
— Да, — ответила Сайида. — Я хочу домой. — Теперь это было сказано. Она чувствовала себя на удивление легкой, удивительно взволнованной.
Марджана протянула к ней руки; она отшатнулась. Они поглядели друг на друга.
— Ты должна вернуться сейчас, — сказала Марджана, — если собираешься возвращаться вообще.
Сайида покачала головой.
— Я не могу. — Она посмотрела на свой халат, на свои волосы.
— Я не могу вернуться в таком виде.
— Значит, вымойся, — ответила ифрита. — А потом мы отправимся.
Сайида сглотнула. Это было больше, чем то, за что она торговалась. Хотя она должна была знать. Она знала Марджану.
— Ты пойдешь со мной?
— Ты этого хочешь?
Сайида кивнула. Руки в нее были холодными, но лицо горело.
— Он должен знать, как это было. Чтобы… чтобы он мог решить.
— Развестись с тобой?
— Или принять меня обратно.
— Мне казалось, — промолвила Марджана, — что решать должна ты.
Сайида улыбнулась, не слишком потрясенно; теперь пути назад не было.
— Я знаю. Ему это нужно.
— Это нечестно.
— Нет, — ответила Сайида. — Но это любовь.
Марджана покачала головой. Она не понимала. Быть может, это человеческая вещь. То, что мужчина дает, хотя кажется, что он берет; то, что женщина может выбирать, предоставив выбирать ему.
— Это не для меня, — сказала Марджана. — И не для нас. — Но она была достаточно мудра, чтобы не спорить.
Пока Сайида купалась и приводила себя в приличный вид, она собирала воедино всю свою храбрость. Она ей понадобится. Она заметила, что Марджана облачилась в женские одежды.
Больше не было причин задерживаться. Хасан был одет в свой новый халатик. Марджана закрыла лицо вуалью. Сайида приготовилась во всем, кроме одного.
Это одно не могло прийти, пока она медлила. Она глубоко вздохнула и с силой обняла Хасана.
— Теперь, — сказала она.
Дом был меньше и темнее, чем запомнилось ей: чуть запущенный, чуть обветшалый, но уютный. Она повела носом. Фахима приготовила