Она раскрывается с каждым днем… Все-таки правду говорят бывалые, что девушка меняется, когда лишается девственности. Я видел собственными глазами, как Бэлла в каждую нашу встречу словно бы наливалась соками, расцветала, приобретала такую сильную женскую притягательную энергетику, что дух захватывало. Другие самцы тоже чуяли в ней яркую самку… Я видел эти голодные взгляды, робость и интерес официантов и лакеев, особо не скрываемый интерес тех, кто считал себя на одном социальном уровне с нами- постояльцев в отеле, посетителей ресторанов…
Про таких, как она, можно было сказать- у нее большой потенциал, светлое будущее… Вот только будет ли в этом будущем место мне, если я продолжу следовать советам Давида и Эльдара, да и сотен любых других умников, оценивающих ситуацию поверхностно, только по внешним признакам, по которым она- рядовая телка, запятнавшая свою репутацию и молча принявшая покровительство того, кто богаче…
Бэлла не была корыстна. Я знал это точно. Она со мной потому, что хочет этого. Не могут такие девочки притворяться… Все ее эмоции на лице. И на языке… Сегодняшняя ее тирада была тому ярким примером. Ее уже бомбит. Девочка хочет определенности. Чувствует, что я устанавливаю рамки для нее в своей жизни, куда ей заходить нельзя. Возможно, даже что-то подозревает… Надо бы разузнать, прощупать этот момент. Вдруг ей что-то известно про Милену?
От этой мысли стало тяжко. Не за себя- за нее. Я не хотел делать больно Бэлле. У нее в жизни и так было немало боли. Она была хорошим человеком, и заслуживала только хорошее. Все, что я ей давал, все, чем окружил- не потому, что она спит со мной. Я помогаю ей по-человечески. Потому что она достойна этого.
С каждым днем понимал, что врастаю в нее, становлюсь зависим от ее запаха, от ее тепла, от того, какое удовольствие она мне может дать… В отношении тела Бэллы я был одержим, требователен, несдержан… Ей повезло, что она и правда хотела меня так же, как я ее… Что она так откровенно и так искренне мне отвечала. Будь она против, я бы все равно брал… А потом бы жалел, что ломаю ее, что делаю больно. Но в момент желания мою крышу с ней сносит… Я маньяк… Маньяк одной жертвы. И имя ее играет на моих губах всеми оттенками удовольствия, какие только созданы человеческими инстинктами в природе- во время оргазма и после него, в момент острого желания и сладости проникновения, в момент томительного ожидания и даже тоски, когда мы в разлуке и мой внутренний зверь требует свою самку…
Подсознательно я бежал от этой растущей зависимости. Я словно нарочно ставил ловушки в каждую нашу встречу- вопросами, действиями, провокационными ситуациями… Пытался доказать себе, что это мое идеализирование этой девочки- просто пелена влюбленности, гормоны.. Словно сам для себя искал поводы и причины быть одержимым ею меньше, немного остыть по ней, отойти, но не получалось… Удивительным образом она будила во мне одновременно все самое возвышенное и самое порочное…
Стоило нам оказаться наедине в гостиничном номере, крышу опять сорвало. Ее откровения за ужином одновременно разозлили меня, так как заставляли думать о вещах, о которых я пока думать не хотел. И в то же время, заставили почувствовать к своей девочке такую дикую, щемящую нежность, закрыть от всего мира, заложить ей на уровне подсознания, что она в безопасности, что ей не нужно больше проецировать на себя ужасы, с которыми может столкнуться в нашем мире одинокая, незащищенная девушка…
Сегодня я хотел больше, откровеннее, надрывно… Она уже не так невинна, порок тоже ее успел раскрасить, что красноречиво продемонстрировал ее приход ко мне на бой в чулках. Можно не жалеть, не осторожничать, не спрашивать о каждом резком движении… Хотелось брать и показывать ей, что значит мне принадлежать… Хотелось своей безграничной власти над ней…
Моя девочка тоже была жадной. Мы стаскивали с себя одежду, как одержимые, не слыша треска ткани и не заботясь о том, куда летит очередная тряпка- на торшер, люстру или в дальний угол комнаты.
–Держись крепко,– не сказал, прорычал, когда поставил ее раком и приказал со всей силы уцепиться за изголовье кровати.
Входить в нее сзади было нереально круто. Я сжимал ее грудь, накручивал на кулак волосы, о чем мечтал с самого первого момента, как увидел ее, кусал шею, тут же покрывая покраснения не менее глубокими, до засосов, жадными поцелуями- и думал о том, что слаще, ярче, красивее секса в моей жизни не было и не будет. Только с ней. Только она. Некоторые мужчины прокляты Богом тем, что десятилетиями вот так ищут партнершу, которая идеальна во всем. Я же был счастливчиком…
–Кричи, Бэлла… Ты так ох…но кричишь, когда я в тебе… Хочу слышать тебя, малютка…
И она кричала, сходила с ума вместе со мной всю ночь, кидалась в пропасть моей страсти и вожделения без оглядки и страха. Бэлла. Моя Бэлла.
Утро пришло к нам легким дуновением майского ветерка, игриво вскинувшем белые юбки тюли на окнах, немного пасмурным небом, которое, однако было словно подсвечено изнутри солнцем, не свисало свинцовой тяжестью, как это часто бывает в Москве, а дарило ощущение легкой, стеснительной неги молодого дня.
Она еще спала, уставшая, загнанная в моей бесконечной гонке, удовлетворенная и разморенная. Идеально красивая линия ее тела, похожая на гитару заставили меня сидеть, как идиота напротив- и просто любоваться: рука, закинутая наверх, на которой мирно покоилась голова, с разметавшимися по подушке волосами, длинная шея, переходящая в изящный изгиб плеч. Ее талия и бедра, аппетитные ягодицы, точеная линия ног, одна из которых слегка согнута в коленях… Сам не понял, как потянулся к бумаге и грифелям, которые она купила вчера во время прогулки по городу, чтобы потренироваться с пейзажами. Мы ведь прилетели экспромтом, времени что-то прихватить из дома не было.
Я давно не рисовал. Пальцы атрофировались. Задеревенели. Движения резкие и порывистые, надавливание слишком сильное. Смешно я, наверное, смотрелся, слон в посудной лавке… Борцуха со сбитыми костяшками с альбомом в руках…
Она шевелится, просыпается, видит меня, немного дергается. Опускает глаза на мои руки- глаза распахиваются в восторге и восхищении. Я сосредоточен. Никогда и никого мне так не хотелось нарисовать. После нашей ночи это особенно важно для меня. Слово «интим» теперь обрел совсем иной смысл… Если и была на свете женщина, раскрывшаяся мне, это была Бэлла. Ее запах, ее тепло, ее вселенная. Это было так сильно, что руки сами начали гулять по бумаге, пытаясь запечатлеть клубящиеся вихрями в моей душе эмоции к этой удивительной девушке.
Она позировала мне около часа- и я сделал целых три наброска. Бэлла лежа, смотрящая на меня открыто и даже с дерзковатой поволокой. Легкая соблазнительная усмешка застыла на кончиках полных губ… Бэлла сидя на коленках, ко мне спиной, чуть повернув голову в мою сторону-зовущая, завлекающая, соблазняющая острыми пиками сосков, от прорисовки которых мой член снова встал, как каменный. Бэлла сзади, подняв руки и держа красиво разметавшиеся по спине волосы… Я рисовал изгибы такого хорошо изученного мною тела, а она то и дело нетерпеливо оборачивалась на меня, закусывая губы. И я еле сдерживал себя, чтобы не наброситься на нее с рыком. Вчера ее губы были на моем теле. Мягкие, зовущие, вспухшие от моего нетерпения… Она брала меня в рот, а я заходился в экстазе, потому что ни одна даже самая умелая искусница не смогла в жизни доставить мне минетом столько удовольствия, сколько эта неопытная девочка…
Впервые в жизни я рисовал и вкладывал душу… Впервые в жизни рисунок имел для меня смысл… После мы снова занимались любовью. Да, это была любовь. Завтрак пропустили…
Глава 21
Бэлла
Я так надеялась, что сегодняшний день мы тоже проведем вместе, но у Алана были дела. За этим он, собственно, сюда ведь и приехал. Я и время со мной- приложение… Не стала показывать ему, как сильно я была расстроена тем, что он уезжает. Тем более, что мой прекрасный принц постарался мне угодить. Алан не переставал удивлять. С одной стороны, он мог быть грубым и бесцеремонным. С другой, только, чтобы сделать мне приятно, чутко помнил и тонко подмечал такие удивительные детали и мелочи, о которых я и сама могла забыть.
Алан организовал так, что от отеля мне был выделен персональный водитель, повезший меня, как сказал Алан, «в место, которое мне понравится». Когда машина остановилась у входа в музей Ван Гога, я едва не прослезилась. Он помнил… Он не забыл наш первый разговор тогда через вебкам…
Билет у меня уже, оказывается, был. Как и личный гид. Я попадаю в современное, эргономичное и хорошо продуманное экспозиционное пространство- и уношусь в мир фантазии и восторга. Я годами рассматривала полотна Ван Гога на репродукциях, но ощущение присутствия, когда ты стоишь всего в несольких десятках сантиметров от созданного кистью гения, видишь каждый штришок, каждый блик краски, как она ложится на холст, ощущения совершенно иные. Музей разбит на несколько секций, отражающих хронологию жизни художника. В случае с Ван Гогом- это еще и отдельные этапы творчества, которые были тесно переплетены с его восприятием действительности.
Ранний период встречает меня мрачными красками- оттенками охры, коричневого, болотно-зелеными тонами. Эту часть его творчества я знаю не очень хорошо, потому что всегда была очарована его более известными, поздними полотнами. Здесь же просто цепенею, понимая, что ощущения проживавшего сложные финансовые и психологические проблемы художника мне очень хорошо знакомы и сейчас буквально транслируются через его работы. На картине «Едоки картошки» взгляд застывает… Я не могу оторваться от этой картины, теряюсь во времени, не помню, сколько я стою возле нее… Понимаю только в какой-то момент, что глаза щиплет от подступивших слез. Эта картина будит во мне слишком яркие, слишком сильные эмоции… Темная гамма отчетливо передает чувство беспросветной бедности и отчаянья. Изможденные тяжким трудом за день, герои этого полотна- семья крестьян- делят скудный ужин в своей лачуге. И мое сердце пронзает острая, разъедающая, как серная кислота, боль. Я смотрю в глаза одной из женщин, изображенных на картине, и понимаю, что именно так на мир все годы смотрела моя мать… От Веры Павловны я часто слышала, какой мама в молодости была красавицей. Не верила ей, потому что красоты при всей любви и привязанности, какие только может испытать дочь, я никогда не видела. А потом подросли мы с Айзой- и действительно было понятно, что яркая внешность у нас наследственная, что это генетика такая… Осознание того, что же так сильно меня смущало все эти годы, накрывает с головой. Не реальная внешность имела значение, а вот это вот изможденно- обреченное, пораженческое выражение лица. Вот что так уродовало этих людей на полотне. Вот что так уродовало мою мать… Гримаса бедности… Гримаса нужды…