Подошедшие чуть позже линейные корабли Корнилова в это время, охватив позиции противника полукольцом, с азартом перестреливались с береговыми батареями на мысе Бурун-Табиа. Как оказалось, испуганный судьбой Трабзона Магомед-Селим-паша приказал спешно ввести их в строй. К счастью для нас, ничего крупнее полевых 12-фунтовых орудий под рукой у него не было. Тем не менее, Владимир Алексеевич отнесся к этой угрозе с полной серьезностью и, встав перед ними на шпринг, принялся старательно перемешивать вражеские укрепления с землей.
Тем временем в порт устремились несколько легких пароходов из нашего отряда с морскими пехотинцами, рассчитывая высадить их прямо на берег, благо, глубины в Батумской бухте это позволяли. Однако османы оказались гораздо более предусмотрительными, чем мы того ожидали. Не рассчитывая в полной мере на наскоро возведенные береговые батареи, они установили несколько легких пушек возле домов и встретили наших десантников картечью.
Кроме того, несколько десятков стрелков засели в вытащенных на берег рыбацких кочермах [1], открыв довольно меткий огонь по нашим десантникам.
— Григорий Иванович, — разозлившись, велел я, — будь любезен, разверни наш корабль к этому безобразию бортом!
Всего на моем флагмане имелось семьдесят орудий, большинство из которых было 32-фунтового калибра, но с разной длиной ствола. Впрочем, на таком расстоянии это не имело значения. Развернувшись к вражеской деревне бортом, «Сан Парэй» с предельно близкой дистанции дал залп, в одно мгновение превратив ее в кучу пылающих обломков. Следующий пришелся по вытащенным на берег судам и лодкам, а третий и вовсе был дан скорее для порядка. Ибо никакой надобности в нем уже не наблюдалось.
Немного подождав пока развеется пороховой дым, я с удовлетворением осмотрел поле боя. Морская пехота продолжала высадку, но по ней уже никто не стрелял.
— Как располагаешь, до лагеря Селим-паши достанем? — поинтересовался я у артиллериста.
— Далековато, но можно попробовать, — отозвался капитан корпуса морской артиллерии Насонов, — 68-фунтовки должны достать!
Таких пушек у нас имелось ровно дюжина. Шесть осталось от прежних владельцев и еще столько же добавили по моему приказу, перед Вторым Синопским сражением. Немного поколдовав со станками, чтобы придать стволам максимальный угол возвышения, комендоры начали пристрелку. Первая бомба не долетела до вражеского лагеря примерно с пол кабельтова. Еще две разорвались на его окраине, зато остальные легли, что называется, как доктор прописал!
К счастью для лейтенанта Тимирязева и его роты сегодня их пароход немного замешкался и подошел к убогому пирсу или точнее тому, что от него осталось, далеко не первым. Эта случайность уберегла их от турецкой картечи точно так же, как уложенные вдоль бортов мешки с песком спасли от огня вражеских стрелков.
Матросы поговаривали, что это нововведение, как, впрочем, и многие другие предложил лично генерал-адмирал. Так это или нет, никто доподлинно не знал, но после того, как эта немудрящая защита уберегла их от потерь, никто в авторстве больше не сомневался.
В какой-то момент уши лейтенанта заложило от прогрохотавшего совсем рядом залпа, а пока он судорожно пытался сглотнуть, их «десантный корабль», бодро хлюпая плицами, добрался до берега и уткнулся носом в торчащие из воды сваи, на которых еще недавно были доски причала.
Впрочем, бывалых морских пехотинцев это ничуть не смутило, и вскоре вся рота оказалась на усеянном телами их убитых и раненых товарищей берегу.
— Вот же черт! — зло выругался старший унтер Нечипоренко. — Такого ни при Альме, ни в Балаклаве еще не случалось…
— Вперед! — во всю силу юношеских легких заорал все еще не слышавший себя лейтенант, и с ходу развернувшаяся цепью морская пехота двинулась на врага.
Раздосадованные гибелью своих товарищей матросы неудержимо рванули вперед и вскоре оказались на неприятельских позициях. Большинство встретившихся им еще живых аскеров были либо ранены, либо оглушены. В другое время их, возможно, и пощадили, но теперь морпехам было не до милосердия. Выстрел или удар прикладом, — вот все, на что могли сейчас рассчитывать защитники Батума.
Впрочем, далеко не все строения этой деревни оказались разрушены. По крайней мере, парочка каменных домов уцелела, если не считать, конечно, пробитых русскими ядрами крыш. И как вскоре выяснилось, в них засели вражеские стрелки. Увидев морских пехотинцев, они немедленно открыли по ним довольно плотный огонь. Те, разумеется, немедленно ответили, после чего между ними завязалась жаркая перестрелка.
— Осторожнее, вашбродь, — оттер в сторону своего лейтенанта унтер, не спуская глаз с ближайшего к нему окна.
И как только из него показался ружейный ствол, выстрелил. Раздавшийся после этого стон и выпавший наружу мушкет явно показал, что на одного защитника дома стало меньше.
Немного раздосадованный опекой подчиненного Тимирязев тоже несколько раз выстрелил в сторону противника из своего Кольта, но, кажется, промахнулся. Впрочем, под прикрытием его огня, к дому подобрались еще несколько матросов, один из которых бросил в окно трофейную пороховницу с дымящимся фитилем.
Внутри громко бахнуло, после чего из окна повалили клубы дыма, а вслед за ними на улицу выскочил какой-то человек, вооруженный кинжалом. Завизжав от ярости, он кинулся вперед, явно намереваясь продать свою жизнь подороже, зарезав хотя бы одного из своих противников. Увидев это, лейтенант вскинул револьвер, но его барабан оказался пуст.
Немного опешивший от этого Тимирязев все же догадался откинуть в сторону ставший бесполезным пистолет и схватиться за эфес сабли, но, прежде чем он успел вытащить ее из ножен, шустрого противника подстрелили матросы.
— Черкес! — авторитетно заявил один из них, отпихнув от поверженного противника в сторону его кинжал.
— Ты думаешь? — озадаченно спросил лейтенант, к которому наконец-то вернулся его слух.
— Лысый, бородатый и с кинжалом, — охотно пояснил ход своих умозаключений моряк. — Кто ж еще-то?
— Может и так. Спасибо, братец. Выручил!
— Так не за что…
— Как фамилия?
— Говоров, ваше благородие!
— Я запомню. Тебе за спасение офицера крест полагается!
— Благодарствуйте. Это уж как будет ваша воля…
— Ты что, пентюх, устав забыл? — почти ласково прошипел на матроса подошедший к ним старший унтер.
— Рад стараться, ваше благородие. Покорнейше благодарим!
— То-то! — смерил его многообещающим взглядом Нечипоренко, после чего обернулся к начальству. — Не зашиблись, вашбродь?
— Все хорошо, — помотал головой офицер. — Идем дальше, только револьвер перезаряжу.
— Возьмите мой, — протянул ему оружие унтер. — Мне покуда и «Шарпса» хватит.
— Господин лейтенант, — подал голос все еще стоявший рядом Говоров. — дозвольте подняться на крышу. С нее все одно дальше видать…
— Действуй, — согласно кивнул Тимирязев, давно научившийся ценить инициативу подчиненных. — Да возьми с собой еще парочку бойцов. Проверьте все, не дай Бог еще один такой бородатый где-то схоронился!
Больше в деревне по ним никто не стрелял. Канонада вскоре начала стихать. Остатки уничтоженного огнем эскадры форта дымились, а покончившие с ним корабли медленно втягивались в бухту. И только «Сан-Парэй» время от времени постреливал по превратившемуся в настоящий бедлам лагерю турок.
Значительная часть палаток и наскоро возведенных для солдат бараков оказались разрушенными или загорелись, а по их развалинам метались обезумевшие от страха люди. Впрочем, некоторым командирам удалось навести некое подобие порядка и построить подчиненных для атаки.
— Вершинин, — подозвал вестового Тимирязев. — Отправляйся на берег и найди там командира батареи митральез капитан-лейтенанта Алтуфьева. Передай ему, чтобы поторапливался. Скоро тут станет жарко!
— Слушаюсь, вашбродь! — козырнул матрос и хотел было бежать, но потом спохватился и протянул командиру его револьвер. — Вот возьмите, я его перезарядил!
— Благодарю, братец! — обрадовался лейтенант, разом почувствовав себя гораздо уверенней.
Главным отличием Аландской бригады морской пехоты от прочих частей русской армии было ее вооружение. И дело тут не только в новейших скорострельных винтовках системы Шарпса. Помимо них даже простые матросы имели при себе абордажные пистолеты, а офицеры и унтера еще и револьверы. Благодаря чему обладали совершенно исключительной по нынешним временам огневой мощью.
А поскольку перезаряжать «кольты» и «адамсы» было делом не самым быстрым, большинство офицеров старались приобрести для себя второй револьвер. Увы, но Тимирязев был беден как церковная мышь и не мог позволить себе такой траты. А среди трофеев ничего подобного пока что не попадалось. Теперь, правда, следовало вернуть револьвер унтеру, но вскоре начался бой, и снова стало не до того.
Первыми к турецкому лагерю подошли солдаты прославленного Куринского полка, во главе с самим князем Гагариным. Очевидно, без обиняков высказавший все, что думает о предстоящей операции, начальник Гурийского отряда вовсе не желал, чтобы его сочли трусом и потому вызвался лично руководить своими людьми. Ни у меня, ни у Муравьева возражений не нашлось. По пути они несколько раз останавливались, чтобы отбить атаки конных башибузуков, после чего продолжали движение и вскоре преградили османам путь к отступлению.
С другой стороны, к противнику приближались морпехи черноморской бригады и пластуны. Пехотные колонны под прикрытием застрельщиков и стрелковых рот ускоренным маршем преодолели отделяющие их версты и теперь разворачивались для атаки, выведя вперед батареи, которые без промедления открыли огонь по белым палаткам и наскоро подготовленным земляным укреплениям османов. Со стороны Батума, над которым взвился Андреевский стяг, пошла все плотнее ружейная пальба, а вскоре раздалась знакомая трескотня очередей митральез.
Оказавшись практически в окружении, Селим-паша понял, что его расчеты не оправдались. Русская корабельная артиллерия держала его позиции под огнем, а высадившиеся без особых затруднений десантники накапливались для атаки. Удержать раскинувшийся на равнине лагерь в таких условиях было немыслимо, и он, скрепя сердце, отдал приказ на отход.