отдохнуть. Ступай домой, повидайся, наконец, со своими. Завтра нам предстоит трудный день.
Мраморный дворец встретил меня мрачной тишиной. Александра Иосифовна, дети и большая часть прислуги уже спали. Так что меня встретил, если можно так выразиться в данном случае, только задремавший на диване в большой гостиной Головнин. Впрочем, спал он чутко и, услышав мои шаги, тут же вскочил.
— Здрав буди, Александр свет Васильевич, — усмехнулся я, глядя на его немного помятую физиономию. — Прости, со всеми этими заботами не было прежде времени встретиться с тобой и потолковать.
— Что вы, ваше императорское высочество, я понимаю…
— Да не тянись ты так. Чай не чужие люди. Тем более что претензий к тебе никаких нет. Отчеты твои по министерским делам я читал. За работу хвалю, а обо всем прочем поговорим завтра, если, конечно, нет ничего сверхординарного…
— Нет, что вы.
— Вот и отлично. В таком случае, спокойной ночи.
— Покойной ночи, Константин Николаевич.
По появившейся за время боевых действий привычке встал я рано. Можно сказать, с первыми петухами. Быстро приведя себя в порядок, я засел за оставленные секретарем бумаги, при беглом просмотре коих еще раз убедился в необходимости скорейшего посещения министерства.
Придя к такому выводу, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, а когда поднял голову, увидел пятилетнего мальчугана в одной рубашке, внимательно наблюдавшего за мной из-за портьеры. Зрелище это было настолько неожиданным, что я поначалу даже не понял, что это, и лишь потом сообразил, что…
— Николка, — поманил я его пальцем. — Иди сюда, разбойник!
Сын тут же бросился ко мне и охотно забрался на колени.
— Ты сбежал от нянек?
— Ага, — обрадованно отозвался тот, после чего тут же поинтересовался. — А что ты мне пливез?
— В каком смысле? — смешался я, не вполне понимая, что он хочет.
— Подалок, — охотно пояснил малыш. — Что-нибудь вкусное и иглать.
— Массу всего. Правда, сейчас это в чемоданах, но, когда их разберут, ты получишь свой сюрприз.
— Правда? — доверчиво посмотрел на меня маленький человечек.
— Конечно, — не моргнув глазом соврал я, прикидывая, что ему можно подарить.
Глядя на него, меня охватили странные эмоции. Костя, очевидно, очень любил своих детей, и эти чувства в полном объеме передались мне. Я же знал трагическую судьбу этого малыша и не понимал, как это могло случиться? [1]
Некоторое время мы с сыном дурачились и болтали. Я делал ему козу, а он звонко смеялся, отбиваясь от меня своими крепкими ручонками. В ходе этого выяснилось, что гувернантка мисс Бетси злая, а няня Аня добрая. Каша, которую ему дают по утрам, ужасно не вкусная, а мама в последнее время грустная и не играет с ним и Оленькой.
За этим занятием нас слуги и застали. При виде своих нянек Николка попытался скрыться, но не преуспел и был отправлен под конвоем умываться.
— Ты еще плидешь?
— Конечно, малыш.
— Как он себя ведет? — спросил я у сорокалетней женщины, которую звали Анной.
— Шалит иногда, Константин Николаевич, а так чистый ангелочек, — улыбнулась она в ответ.
— Александра Иосифовна уже встала?
— Что вы, — удивился появившийся вслед за ними камердинер. — Их высочество никогда так рано не просыпаются.
— Ладно, — решился я. — Встретимся за обедом, а сейчас завтракать и в министерство.
Под адмиралтейским шпицем меня сегодня явно не ждали, очевидно, считая, что у меня много дел с похоронами Папа и в принципе были правы. Но я здраво рассудил, что для осуществления траурных мероприятий имеется целое министерство двора во главе с графом Адлергбергом и мое участие в этом деле совершенно необязательно. Чего никак нельзя сказать о флоте. И если глав департаментов сейчас на месте нет, значит, отчет мне дадут столоначальники или даже лица рангом поменьше!
Вскоре выяснилось, что если Головнин и погрешил в своих отчетах против истины, то только в сторону уменьшения количества бардака. Если коротко, строительство паровых кораблей в мое отсутствие велось ни шатко, ни валко. Зато усердно ремонтировались парусные линкоры и фрегаты. Во всяком случае, количество списанных на это материалов поражало воображение. Зато заводы, изготовлявшие паровые машины, как и курировавший их работу Путилов оказались в долгах.
— Вот значит как? — с трудом сдерживаясь, процедил я. — Ладно. Государь дал мне карт-бланш. Грех этим не воспользоваться. Уведомите главу кораблестроительного департамента генерала Гринвальда, что я намерен завтра посетить верфи. И если его на месте не окажется, пусть не обижается. Затем займемся артиллерией. Ну а пока мне пора в Государственный совет.
Этот исключительно совещательный орган имел давнюю историю. Учрежден Петром I как Тайный Совет для обсуждения внешнеполитических вопросов. Петр III переименовал его в Императорский совет, но после восшествия на престол Екатерины II его распустили. В ходе реформ Сперанского уже при Александре I в 1810 году он был возрожден, его полномочия расширили. На этот раз задумывался совет как составная часть будущего Парламента, наподобие палаты лордов в Великобритании, но затея не удалась, и все свелось к собранию нескольких десятков уважаемых, отставленных от иных дел вельмож, которым монарх мог всецело доверять при обсуждении государственных законопроектов. Впрочем, зачастую императоры могли прислушиваться в своих решениях не к мнению большинства, а присоединяться к позиции пусть даже одного из советников. Располагался Госсовет на первом этаже Большого Эрмитажа. Пройдя по Советской лестнице (названной так в его честь) в залу, мы с братом лицом к лицу встретились с полусотней сановников, облаченных в роскошные, шитые золотом мундиры, сплошь увешанные регалиями и наградами.
— Мой незабвенный Родитель любил Россию и всю жизнь постоянно думал об одной только её пользе! — прочувствовано начал свою первую речь в Совете в качестве императора Александр. — В постоянных и ежедневных трудах Его со Мною Он говорил Мне: «Хочу взять Себе всё неприятное и всё тяжкое, только бы передать Тебе Россию устроенною, счастливою и спокойною». Провидение судило иначе, и покойный Государь, в последние часы своей жизни, сказал мне: «Сдаю Тебе Мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя Тебе много трудов и забот».
Главой Государственного совета в эту пору числился генерал от кавалерии светлейший князь Александр Иванович Чернышев. Когда-то давно это был блистательный генерал и дипломат, разведчик, неоднократно добывавший секретные документы Наполеона и знаменитый в 1812 году партизан.
Увы, с той поры он успел не только постареть, но и почти оглох, едва не потеряв к тому же и голос. По сути, перед нами была лишь бледная тень былого человека, способного как на великие, так и на низкие дела [2]. Под стать ему были и многие другие члены этого важнейшего в Российской империи государственного органа. Старики, помнившие не только «нашествие двунадесяти язык», но и «времена Очакова и покоренья Крыма». Вышедшие в тираж государственные деятели прежней эпохи, генералы, забывшие, а то и никогда не знавшие запах пороха. И такие, как Меншиков…
Взгляды, то и дело бросаемые на меня советниками, были полны сдержанной неприязни и скрытой враждебности. Да, заниматься большой политикой в России образца 1855 года для меня будет непросто. Предстоит тяжелая борьба. Ну да мне не привыкать. Уступать не намерен. Господа, я принимаю вызов.
[1] В 1874 году Николай Константинович оказался замешан в истории с пропажей трех бриллиантов из оклада фамильной иконы. Есть версия, что молодого и перспективного члена правящего дома подставили, чтобы ослабить позиции его отца.
[2] Александр Иванович Чернышев на следствии по делу декабристов настоял на осуждении своего дальнего родственника Захара Чернышева, рассчитывая завладеть его имением.
Глава 11
Надо отметить, что далеко не все «почтенные старцы» смотрели на меня осуждающе. Все же немалое количество их сделали свои карьеры не в дворцовых передних, а на полях самых настоящих сражений. Это они почти полвека назад встали грудью на защиту Отечества и дошли от Бородинского поля до Парижа. Не щадя ни своих, ни чужих жизней, били шведов и турок, усмиряли поляков и венгров. Для них я, возможно, и мальчишка, но все же наследник их воинской славы. А что до либеральных воззрений, так ведь они и в молодости практически поголовно были якобинцами или масонами…
Между тем, государь почти закончил свою речь. По большому счету смысл ее сводился к простой как лопата формуле. Если мы побеждаем, стало быть, на нашей стороне сам Всевышний, а если с нами Бог, то кто же против? Последние слова были встречены, что называется, громкими и продолжительными аплодисментами, переходящими в бурную овацию.
Что, в общем, вполне понятно. Если мы побеждаем, значит, в государстве все хорошо, молодой император милостив, и почти наверняка скоро последуют награждения. В первую очередь, конечно, старым и заслуженным деятелям, на которых, собственно, и держится государство. Кому орден, кому алмазные знаки к уже имеющимся, кому драгоценную табакерку или портрет с бриллиантами…
Но все же под конец Александр смог всех нас удивить. И в первую очередь, как ни странно, меня.
— Ради сохранения спокойствия и всеобщего благоденствия сочли мы за благо объявить, что в случае нашей кончины или болезни регентом при несовершеннолетнем цесаревиче Николае [1] будет возлюбленный брат наш — великий князь Константин! [2]
Этого от Сашки явно никто не ожидал, а потому в зале на какое-то мгновение воцарилось гробовое молчание. Он же, явно довольный собой, закончил, внимательно оглядывая ряды почтенных старцев, как будто ища среди них оппозицию. Где там! Все, разумеется, выразили всеобщий «одобрямс» и расплылись в верноподданнических улыбках.
— Что ты творишь? — едва слышно прошептал я брату.
— Так надо! — столь же тихо ответил он мне.