Боже, кажется, мой бедный Сашка и впрямь решил, что стал мишенью для наших врагов, даже не подозревая, что именно он их вполне устраивает. И если они и осмелятся на решительные действия, целью их буду я…
Впрочем, если подумать, ничего из ряда вон исходящего не случилось. После смерти отца мы с Александром самые старшие в роду. Низзи погиб, Мишка еще совсем мальчишка, так что без меня, если бы случилось непоправимое, в опекунском совете не обошлись. Другое дело, что там еще должны оказаться две императрицы. Александра Федоровна и Мария Александровна, а также канцлер и кто-нибудь из генералитета. И все решения принимались бы ими. А теперь, шалишь, регент назначен, и в самом скором времени ему предстоит выдержать свой первый бой. На заседании комитета министров, случившемся сразу же после Государственного совета.
— Ваше величество, — скорбным голосом начал Нессельроде, — позвольте еще раз выразить глубочайшие соболезнование по поводу кончины вашего незабвенного родителя и величайшего из императоров…
Говорил он долго, витиевато и при этом невероятно нудно, так что и сам государь, и внимательно слушавшие его министры едва не заснули. Всего их было 13 человек. Военный блок представляли князь Долгоруков и ваш покорный слуга. Правоохранительные органы — министр внутренних Дмитрий Гаврилович Бибиков, шеф корпуса жандармов граф Алексей Федорович Орлов, управляющий делами Третьего отделения Леонтий Васильевич Дубельт и генерал-прокурор граф Виктор Никитич Панин. Иностранными делами заведовал сам канцлер Нессельроде. Расстроенными вконец финансами руководил Петр Федорович Брок. За просвещение отвечал сменивший умершего в прошлом году князя Ширинского-Шихматова Авраам Сергеевич Норов. Министерство государственных имуществ — граф Павел Дмитриевич Киселев. Министерство Двора — граф Адлерберг. Министерство путей сообщения — граф Петр Андреевич Клейнмихель. Еще одним членом комитета министров был главноуправляющий Вторым отделением граф Дмитрий Николаевич Блудов.
— Мы все очень рады высокому назначению его императорского высочества великого князя Константина Николаевича, неоднократно прославившего русское оружие на полях битв, но… не следовало ли оставить до поры это назначение в тайне, чтобы не возбуждать в народе ненужных слухов. Ведь его величество, благодарение Господу, весьма здоров и полон сил?
— Незабвенный дядюшка Александр Павлович в свое время именно так и сделал, — достаточно громко, чтобы все слышали, заметил я. — Что в итоге и привело к печальным событиям 14 декабря 1825 года. Как по мне, одного этого обстоятельства вполне достаточно, чтобы не напускать таинственность там, где она не только не нужна, но даже и откровенно вредна! Впрочем, в любом случае, что сделано, то сделано, и я не вижу ни единого повода обсуждать здесь волю моего государя. Посему предлагаю перейти к более насущным делам.
— Согласен, — усмехнулся в бакенбарды Саша.
— И для начала предлагаю выбрать председательствующего в нашем совете министров с тем, чтобы он вел собрание и следил за порядком.
— И на это нет возражений, — снова поддержал меня император.
— Какие будут кандидатуры?
— Карл Васильевич самый старший и самый опытный, — попытался подать голос Клейнмихель, однако, наткнувшись на откровенно неприязненный взгляд Александра, стушевался и замолчал.
— Председательствуй ты, Константин, — велел царь, и все решили, что его неудовольствие относится к канцлеру, хотя на самом деле он терпеть не мог министра путей сообщения.
— Как будет угодно вашему императорскому величеству, — поклонился я в сторону брата, после чего продолжил. — Господа, наш кабинет собрался в весьма непростое для нашей родины время. Идет война с целой коалицией государств, каждое из которых, кроме, собственно, Турции, может сравниться с Россией по числу подданных и кратно превосходит по возможностям промышленности и экономики.
— Что не помешало им быть битыми! — звонко выкрикнул граф Блудов.
— Чтобы выработать действенную стратегию, нам необходимо понимать политическую ситуацию в Европе в целом, для чего предлагаю заслушать графа Нессельроде. Прошу тебя, Карл Васильевич, не стесняйся.
Никак не ожидавший такой подлянки низенький граф был вынужден подняться со своего кресла, отчего стал еще немного ниже и растеряно откашлялся.
— Как ни прискорбно мне об этом говорить, — заскрипел он, — идущая сейчас война едва не привела к политической изоляции России. И только благожелательное отношение Венского и Берлинского кабинетов позволяет нам доносить свой, увы, весьма ослабленный теперь голос до Европы. Большинство государей настроено по отношению к нам негативно, и лишь некоторые продолжают сохранять нейтралитет…
— Вздор! — выкрикнул Блудов. — Все совсем не так. Доподлинно известно, что победы русского оружия заставили притихнуть наших врагов и приободрили друзей!
— Что ж, ваша позиция понятна, — кивнул я обоим. — К вящему моему сожалению, не могу не признать, что картина, описанная канцлером, кажется мне вполне реальной. Тем больше у нас поводов стремиться к заключению мира, тем паче, что победы, о коих упомянул любезнейший Дмитрий Николаевич, дают нам надежду на благоприятный исход переговоров. А потому мне очень любопытно, почему осталось без ответа письмо покойного Абдул-Меджида с предложением мира?
— К несчастью, — попытался придать себе удрученный вид Нессельроде, — его султанское величество скончался раньше, чем мы успели ему ответить.
— Не больно-то вы торопились. А почему об этом письме никто не знал, включая тогда еще наследника?
— Таково было желание покойного государя, — развел руками канцлер.
— А каковы были условия в этом предложении? — подал голос Орлов.
— Весьма приемлемые, на самом деле. Абдул-Меджид был готов вернуться к условиям Адрианопольского мира, гарантировать безопасность своим христианским подданным, отказаться от поддержки кавказских горцев и на множество иных уступок.
— Если все так, мир стоило заключить немедленно, — хмыкнул глава жандармов.
— Как известно, султан умер, а потому его предложения мало что стоят, — парировал канцлер. — Не говоря уж о том, что великие державы никогда бы не признали подобных условий!
— Если ваше министерство и далее будет так торопиться, то мы и следующего султана успеем похоронить, — не без желчи в голосе заметил Орлов.
— Как я уже говорил, мнение Блистательной Порты не будет иметь главенствующего значения, — перешел в наступление карлик. — Можно было заранее с уверенностью утверждать, что из этой затеи ничего не выйдет. То, что султан так, кхм, своевременно скончается, знать мог разве что Господь, но опыт большой европейской политики подсказывал, что ни Лондон, ни Париж не позволят туркам заключить с нами сепаратный мир. Поэтому входить с ними в сношение было бессмысленно, поскольку продемонстрировало перед союзниками нашу слабость!
— Это еще почему? — воинственно встопорщился Блудов.
— Да потому, что первым о мире просит проигравший! — назидательно ответил ему канцлер и с победным видом вернулся на свое место.
— В таком случае, нам не о чем беспокоиться, — с усмешкой парировал я. — Поскольку наша встреча с покойным Абдул-Меджидом состоялась по его инициативе!
Строго говоря, определенный резон в словах Нессельроде был. Англичане с французами в свое время сделали все, чтобы между нами и османами началась война, и теперь ни за что не позволили бы им соскочить. С другой стороны, у нас имелся хороший шанс вбить клин между ними и воздействовать тем самым на европейское общественное мнение. Но его Карл Васильевич благополучно упустил… или, что более вероятно, намеренно слил в ватерклозет!
В любой иной ситуации стоило бы ему это предъявить, но Александр настоятельно просил меня сдерживаться. Брат не хотел начинать свое царствование с громких отставок, и мне пришлось дать ему слово. Впрочем, присутствующие в большинстве своем люди не глупые и сами все поняли.
— Хотел бы я знать, а на какие условия Париж и Лондон могли бы согласиться? — осторожно спросил помалкивавший до сих пор Бибиков.
— Никакого секрета тут нет, — пожал плечами канцлер и, видя всеобщее недоумение, счел необходимым пояснить. — Еще осенью от них было получено письмо с изложенными в нем прелиминарными [3] условиями: нейтральный статус Черного моря и запрет всем странам иметь там военный флот, отказ от единоличного покровительства православным подданным Турции, свобода судоходства по Дунаю для всех европейских держав, отказ от русского протектората над Молдавией и Валахией.
— Однако! — искренне удивился наглости просвещенных европейцев министр внутренних дел.
— Стоит ли удивляться, — вздохнул Александр, — что отец не счел нужным даже отвечать на столь наглое требование.
— Теперь, после столь громких побед, оно тем более не актуально, — согласился Бибиков.
— В том, что турки были готовы пойти на попятный, — подытожил государь, — нет ничего удивительного! Благодаря трудам великого князя Константина и доблести его подчиненных вторгшиеся в наши пределы неприятельские силы совершенно разгромлены. Более того, наш флот теперь безраздельно властвует на Черном море, а высадившийся в Трапезунде и Батуме десант освободил эти древние византийские земли от власти агарян.
Возражать на это никто не посмел, включая скривившегося как от касторки канцлера.
— Видит Бог, — продолжал Саша, — нет никого, кто стремился бы к миру больше, чем я. Но, если враг не желает мириться, нам ничего не остаётся, кроме как готовиться к отражению нового нашествия. Знать бы еще, где оно последует?
Ответом ему было дружное молчание. Господа министры вовсе не желали высказывать свое мнение и тем самым брать на себя ответственность.
— Полагаю, неприятель может ударить, где угодно, — решился, наконец, ответить князь Долгоруков. — От Белого моря до самой Камчатки, однако же реальный урон может быть нанесен нам лишь на двух театрах — Балтийском и Черноморском.