– Ну, этот хоть сообразительный, – буркнул старый колдун Ефрем Нехорошев, неприязненно глядя вслед прыгающему с бугорка на бугорок фоторепортёру. Приподнялся со складного туристского стула и, запахнув поплотнее шубейку из чебурашки, воссел вновь. – Говорил же, не выйдет спокойно потолковать…
Оба его собеседника виновато крякнули. Настояв на том, что встречу следует провести где-нибудь подальше от людских глаз, они явно недооценили нездоровое любопытство баклужинцев. Даже ещё и рассесться как следует не успели, а уже прозвенел издали восторженный мальчишеский голос: «Гля! Во алкаши городские наглеют! Стулья принесли, гля!..» И пришлось Ефрему Нехорошеву с Платоном Кудесовым, к неудовольствию товарища Викентия, принять колдовские меры предосторожности. Ну да ради конспирации на что не пойдёшь!
А с другой стороны, где её ещё было назначать, эту встречу? В вагонке, что ли, временно исполняющей роль агитхрама? Или в избирательном штабе Глеба Портнягина? Да и убогая однокомнатка Поликарпыча вряд ли подошла бы для такой цели: и на виду, и клиенты поговорить не дадут. Вот и решили потолковать здесь, на природе: два политических противника и до мозга костей аполитичный пожилой чародей.
– Значит, хотим-то мы все одного, – угрюмо подвёл черту Ефрем Нехорошев. – Только по разным причинам. Тебе, Викентий, Глебушка сейчас главный враг. Тебе, Платоша, лишь бы Игнашку в Президенты просунуть. А мне бы вот только порчу с дурака снять. Школил его, школил, а он, вишь…
Рассердился и замолчал.
– Честно сказать, – недовольно покашливая, вступил Платон Кудесов, – я не совсем понимаю, что здесь делает товарищ Викентий…
– Просто Викентий, – немедленно поправил тот.
– Хорошо. Просто Викентий. В конце концов, это частное дело двух колдунов, чёрного и белого. Зачем привлекать ещё кого-то с той стороны баррикады?
– А я вот тоже не понимаю, – тут же окрысился Викентий. – За каким, простите, дьяволом, Ефрем Поликарпович, было посвящать в наш с вами план…
– А ну-ка тихо, вы! – сказал Ефрем – и стало тихо. – Да ежели бы не нужда! Ежели бы я один смог всё это сварганить – стал бы, что ли, вязаться с двумя такими чудаками, как вы?
Двое поняли, что зарвались, и малость прижухли. Ефрем продолжал:
– Я тебе, мил человек Викентий, в прошлый раз уже говорил: в избирательном штабе у Глебушки колдунов как собак нерезаных. И все они знают, что такое капище в полнолуние. Ну назначу я ему там свиданку! Сможет он уйти тайно, сам по себе?
– Не сможет, – вздохнул Платон. – Вцепятся и не отпустят. Как смертника, стерегут…
– Во-от… Стало быть, нужен свой человек в штабе, который всё бы это и устроил. Чтоб комар носа не подточил. Машину к подъезду, сам рядом с шофёром – и вперёд, на капище. Есть такой человек? Есть. Вот он тут сидит. Платон Кудесов…
– Погоди, Поликарпыч, – снова вмешался Платон. – Что-то я по-другому себе это представлял. Почему тайно?
– А как?
– Да открыто же! Официально! Ты прикинь: всё Баклужино знает, что политику ты на вздым не терпишь. Думаешь, зря сегодня утром к тебе Глеб подкатывался, клинья подбивал? Ему твоя поддержка позарез нужна! Хорош кандидат, если собственный наставник его не одобряет… А тут взял вдруг да прозрел! Символическая смычка прошлого с грядущим, а? Ефрем Нехорошев благославляет Глеба Портнягина. И не где-нибудь – на священной земле Секондхенджа! Вот это, я понимаю, предвыборная акция!
Старый чародей очумело затряс шапчонкой из чебурашки:
– Ты… слышь… Платошка! Соображай, что мелешь! Да ни один колдун в этом вашем штабе…
– Колдун? – презрительно прищурившись, перебил маститый чернокнижник. – Какие там колдуны? Так, подколдовки, недоучки разные… Обшмыга третьего разряда! Разве порядочный колдун пойдёт в избирательный штаб? Из настоящих там я один, и то ради Игнашки…
– И что ж ты им скажешь?
– Не я, а мы. Мы с тобой, Поликарпыч! А скажем вот что: не смыслите вы, салаги, в гиблых местах ни уха ни рыла. Секондхендж только для грешников страшен. А безгрешным – хоть бы хны! Например, кандидату…
– Думаешь, поверят?
– Кому ж тогда верить, если не нам с тобой! Первые чародеи Баклужино мы или кто?..
Задумался Ефрем. Платон и Викентий примолкли, ожидая решения.
– Нет… – с сожалением молвил наконец старый колдун. – Тут ещё что-то нужно. Беда нужна.
– Что за беда? – встрепенулся кувшиннорылый Викентий.
– Это уж тебе, мил человек, решать, что за беда! – фыркнул старикан. – Какую вы там беду, коммуняки православные, на нашу голову придумаете? Причём, слышь, такую, – озабоченно добавил он, – чтобы у всех в штабе мозги спеклись… Чтобы на всё с перепугу согласились. Думай давай…
Теперь уже колдуны с надеждой воззрились на озадаченного Викентия.
– Н-ну… – медленно и словно бы через силу вымолвил он минуту спустя. – Скажем… развалить бульдозером Секондхендж.
Переглянулись колдуны.
– Ага! Развалишь ты его бульдозером!.. – хмыкнул Платон. – Взорвать – ещё куда ни шло… А в чём беда-то? Ну развалишь. И кому от этого хуже станет?
– Погодь! – прервал его Ефрем. – Викентий-то дело сказал. Бульдозером не бульдозером… Главное, волну поднять.
– Мотивы, – железным голосом продолжал излагать товарищ Викентий. – Языческое капище, гнездо суеверий, алтарь дьявола, представляющий прямую смертельную угрозу для населения. Раздуть по новой самоубийство этого недоумка…
А в прогале между чёрными корявыми сучьями над головами заговорщиков всё отчётливее намечалась некая энергетическая всклокоченность, постепенно уплотняющаяся в колтун грандиозного замысла. Она была уже настолько самодостаточна, что управляла своими творцами, подёргивая их за незримые астральные нити.
– Да-да-да… – сказал Платон Кудесов, откидываясь на спинку складного стула и будто бы в забытьи прикрывая веки. – А мы, значит, в ответ: баклужинская святыня, уникальный исторический памятник мегалитических времён… Не допустим варварства, то-сё… Обязательно помянуть разрушение исламскими фундаменталистами буддийских скульптур… И тоже в рамках предвыборной кампании.
– Знаешь, чем пригрози? – посоветовал Ефрем Викентию. – Скажи: подгоним кран и снимем, к едрене фене, ключевую перемычку. Как в Англии…
– А где она… ключевая?..
– Какая тебе разница! Всё равно же снимать не будешь.
– А как же тогда?
Старый колдун Ефрем Нехорошев не услышал – был погружён в какие-то свои подсчёты.
– Времени маловато… – пожаловался он неизвестно кому. – Тогда так, голуби! Дуйте мигом каждый в свою редакцию, и чтобы мне наутро дым стоял коромыслом! «Уничтожим Секондхендж!» «Руки прочь от Секондхенджа!» Людишек (до единого!) на демонстрации протеста, на митинги! Денька два так пошумим, а на третий, аккурат в полнолуние, придём к соглашению. Назначим в Секондхендже встречу. Дескать, на ней-то всё и обсудим. С нашей стороны будем мы с Глебушкой, а с вашей… – И старикан виновато развёл пошитыми из чебурашки рукавами. – Прости, мил человек, но хотя бы кого-то одного придётся…
– Да кто ж на такое пойдёт? – вырвалось у Платона Кудесова. – Я имею в виду, добровольно…
Кувшинное рыло надменно вздёрнулось.
– Вы полагате, – презрительно осведомился товарищ Викентий, – что в наших рядах не найдётся никого, кто бы ради народного блага шагнул под размыкало?
Между тем вечерело. Основания мегалитических столпов окутались сумраком, под одну из перемычек (возможно, ключевую) заглядывала розоватая круглая луна.
Сколько раз в окрестностях Секондхенджа шли подобные тайные сговоры! Может, его и сложили когда-то в качестве ловушки для неугодного кандидата в вожди. Сгущались точно такие же сумерки и точно такая же луна висела над капищем, когда, озарённый факельным огнём, ступил он под клики толпы в каменный круг и понял внезапно, какая это, в сущности, фигня – власть над племенем.
Оцепенел, уподобившись мегалитическому столпу, потом бросил наземь регалии и… Хорошо, если ушёл в жрецы.
Ах, если бы не отвращение к любым проявлениям социальной активности, какой бы вышел из Ефрема Нехорошева выдающийся политтехнолог! То, что творилось в Баклужино на протяжении двух последующих дней, не нуждается в описании, поскольку полностью соответствует приведённым выше словам старого колдуна.
Когда же объявлено было о том, что обе противоборствующие стороны согласились решить судьбу капища в публичной полемике двух своих представителей посреди Секондхенджа, город обезумел окончательно и к трём часам дня вымер. То есть стал безлюден. Всё способное тем или иным способом передвигаться схлынуло в направлении Колдобышей.
Ни в неолите, ни в бронзовом веке – никогда не собиралось возле каменных столпов столь грандиозных толп, ибо всё тогдашнее население вполне бы уместилось сегодня в одной девятиэтажке. Не выстави городские власти оцепления, последствия были бы непредставимы: задние, напирая на передних, наверняка бы вдавили их на внутреннюю территорию капища. Единственным местом, где людские массы не смогли подступить вплотную к памятнику неолитической культуры, явилось болотце, в котором пару дней назад чуть не увяз незадачливый фотокорреспондент политически нейтральной газеты «Баклужинец».
Забегая вперёд, скажем, что вред реликтовым дубравам был нанесён ужасающий. Неделю потом вывозили фантики, банки из-под пива и оставшуюся от групп поддержки мишуру.
Конечно, по логике, акцию следовало учинить в ночь полнолуния, но, слава богу, вовремя сообразили, что в тёмное время суток контролировать такую ораву, мягко говоря, затруднительно, а стало быть, жертв не избежать. Поэтому встречу назначили днём.
В мирные переговоры на лужайке, обещанные прессой, никто, понятное дело, не верил. Чернь жаждала зрелища и пёрла к Секондхенджу, как некогда в Колизей. Все знали, что предстоит поединок. Или даже не поединок, а средневековый суд Божий, когда истца и ответчика подвергали жестокому, но одинаковому испытанию: скажем, бросали связанными в воду, а потом смотрели, кто из них выплывет.