— Слушай, ну достали дилетанты!.. — пожаловался он. — Работать уже невозможно!..
И Сашка можно было понять… Вот попробуй растолкуй этому волосатику, что своей дурацкой самодеятельной вылазкой он сорвал серьёзную, тщательно спланированную провокацию… Отморозок — он и есть отморозок… Прокукарекал — а там хоть не рассветай! А ведь его ещё и допрашивать придётся… Зла не хватает!
Из толпы столичных жителей, пришедших приветствовать прибытие специальной комиссии ООН, выступил и остановился в растерянности щуплый, похожий на подростка мужичок в чёрной приталенной рясе. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок, а со зла и все сорок пять лет. С недоумением и обидой глядя на контрразведчиков, он бесстыдно задрал подол и предъявил им краешек красного знамени. Дескать, что с ним теперь делать-то?..
Старший лейтенант Павел Обрушин досадливо мотнул головой, как бы стряхивая комара, умыслившего сесть на правое ухо: не до тебя, мол… Мужичок мигом всё уразумел и, прикрыв срам, канул в толпу.
Всем известно, что милиция и контрразведка недолюбливают друг друга, но мало кому приходит в голову, что взаимная эта неприязнь берёт начало ещё со школьной скамьи. Если в контрразведку отбирают, как правило, отличников с примерным поведением, то в патрульно-постовую службу идут в основном мальчики из неблагополучных семей. Иными словами, налицо слегка видоизменённый конфликт первой и последней парты, извечная ненависть двоечника к зубриле — и наоборот.
Когда педагогов прямо спрашивают, зачем будущему рэкетиру знать тригонометрию, те обычно отвечают сердито и уклончиво, что, мол, для общего развития. Как и всякое лишённое смысла сочетание слов, звучит это дьявольски красиво, и от педагога быстренько отвязываются, чтобы не показаться дураком. Если же преодолеть застенчивость и задать ещё более бестактный вопрос: на кой дьявол нужно внушать завтрашним солдатам, что драться — это нехорошо, педагог занервничает окончательно, поскольку давал подписку о неразглашении.
Так вот, разглашаем: всеобщее обязательное образование есть отчаянная попытка государства обезвредить собственных граждан с младых ногтей, заморочив неокрепшие детские головы абсолютно бессмысленными науками и не менее бессмысленными нормами поведения. Проще говоря: воспитать лохов, поскольку управлять лохами — одно удовольствие. Но пацанва настолько сообразительна, что наиболее сообразительных приходится даже отправлять в колонии для малолеток…
Поэтому подходы к подготовке сотрудников у ментовки и у контрразведки — совершенно разные. Главная задача милиции — научить бывшего трудного подростка составлять протокол из заранее затверженных слов и произносить несколько фраз подряд без матерных вкраплений. Остальное он уже всё умеет — вопреки воспитанию… Задача контрразведки — прямо противоположна: сделать из бывшего паиньки и отличника хладнокровного убийцу и лжеца-виртуоза.
Кстати, задача не такая уж и сложная. Стоит интеллигенту переступить некую внутреннюю черту — и бандиту рядом с ним становится нечего делать! Вспомним того же Раскольникова… Любой громила на его месте ограничился бы одной старушкой — Родион же кокнул двух… Поэтому как-то даже обидно слышать грязные абсурдные обвинения в адрес Владимира Ильича Ленина! Все всякого сомнения, это был честнейший человек кристальной души, интеллигент с высокими идеалами, ибо пролить такое количество крови можно лишь во имя добра и справедливости…
Если верить свидетельствам современников (хотя, конечно, верить им нельзя ни в коем случае), Игнатий Лойола якобы говаривал, что, дескать, цель оправдывает средства… Да! И чем омерзительнее средства, тем более великая цель требуется для их оправдания… И коль скоро учёный обнаруживает в исторических документах совсем уже из ряда вон выходящую мерзость, он вправе предположить, что она была совершена либо во имя Родины, либо ради достижения какой-либо светлой мечты человечества.
Однако вернёмся к нашим героям…
Насколько можно судить по надменным, небрежно обронённым фразам относительно дилетантов, молодые люди полагали себя умудрёнными профессионалами, усталыми циниками — и были, понятно, не совсем правы. Полгода работы с Выверзневым — это, конечно, школа, но для полной утраты иллюзий срок явно недостаточный…
Некую внутреннюю черту Павлик с Сашком переступили давно, и всё же пудра, которой в лицее, а затем и в колледже обрабатывали им извилины, выветрилась едва лишь наполовину. Например, оба искренне верили, будто враги находятся по ту, а не по эту сторону кордона, и, стало быть, вражеский агент опаснее, чем подсиживающий тебя соратник… Павлик ещё куда ни шло, а вот Сашок — тот был настолько наивен, что до сих пор полагал, будто в споре рождается истина. (Для читателей помоложе поясним: в споре рождается коллективное заблуждение, а истиной мы его называем для краткости.)
Вот и сейчас Павлик с Сашком озабоченно прикидывали, как бы это поделикатнее доложить Выверзневу, что запланированная провокация сорвана, а взамен имела место незапланированная. Как говорится, комментарии излишни…
— Разрешите, Николай Саныч?..
— Угу…
С незажжённой сигаретой на откляченной нижней губе и с дистанционным пультом в руках полковник Выверзнев сидел бочком на краешке рабочего стола, напряжённо всматриваясь в экран телевизора. Передача шла по служебному кабелю прямо из Президентского Дворца. Глеб Портнягин принимал высоких гостей в кленовом зале.
— В принципе особых разногласий с комправославием у нас нет, — обаятельно улыбаясь, излагал он приятным баритоном. — Это у них с нами разногласия! Вот говорят, что мы против святой воды… Да не против мы!.. Кропите на здоровье!.. Но нужно ж знать, куда кропить!.. Они ведь в агитхрамах вслепую кропят: вправо, влево, куда ни попадя… А бес — вот он! Сидит себе на потолке и смеётся…
Иностранные гости взглянули на потолок, куда указал глава государства, и заинтригованно прислушались к торопливому бормотанию переводчика.
— А митрозамполит его не видит!.. — Президент возвысил голос. — Потому что не колдун! А заговоры наши? Как они все начинаются? «Выйду я, раб Божий…» Или там «раба Божия…». То есть сами-то мы себя рабами Божьими — признаём, это они нас не признают… Мы для них вообще не люди — так, антихристы беспартийные…
Президент обиженно умолк, потом вдруг грозно взглянул в пустой угол и на кого-то там дунул. Находись Сашок в зале, он бы, конечно, увидел, на кого именно, а вот так, с экрана, трудновато… Проникнуть в астрал по телевизору — это надо быть как минимум членом Лиги…
А Глеб Портнягин властно шевельнул бровью и продолжал с нарастающим возмущением:
— Запретили девкам на Великий Октябрь приворотное зелье варить — и ещё жалуются, что рождаемость у них падает!.. Дескать, баклужинцы порчу навели… А то, что мы якобы раздавили танками колхозную церковь в Упырниках, — так это клевета-а… Во-первых, не церковь это была, а овощной склад, а во-вторых, никто её не давил. От сотрясения — да, согласен: могла развалиться… Да сами они её трактором под шумок и разутюжили!..
— Негра дай… — буркнул Выверзнев. Сашок хотел переспросить, но выяснилось, что обращались не к нему. Глеб Портнягин свалил с экрана, а камера, мазнув по лицам сидящих за столом, остановилась на негре преклонных годов. Надо сказать, очень кстати, поскольку в следующий миг чернокожий разомкнул длинные обезьяньи губы и, сильно окая, громко спросил по складам:
— В Бок-льюжн прой-зо-шоль зрыв… Кто узор-валь? И ко-во?..
Изображение дёрнулась. Должно быть, оператор снова хотел показать Портнягина.
— Держи негра… — процедил Выверзнев. — Укрупни…
Лицо укрупнилось, привлекательней от этого не ставши. За кадром послышался исполненный сожаления прекрасный бархатный баритон Президента:
— Если мистер Джим Кроу имеет в виду вчерашний взрыв на проспекте Нострадамуса, то пока что ни одна организация не взяла на себя ответственность за этот террористический акт. Расследование — ведётся…
— М-да, — сказал Выверзнев и приглушил звук. — Что-то не ладится пока у Кондратьича… Видал, какая у негритоса морда подозрительная? Причём третий раз он уже этим взрывом интересуется… Слышишь? — Полковник поднял палец.
Сашок прислушался. Приглушённо бормотал телевизор. Кто-то возился, шурша, в кирпичной стене кабинета. То ли домовой, то ли коловертыш.
— Н-нет… Ничего не слышу…
— Вот и я тоже, — удручённо молвил Выверзнев. Прикурил, взглянул на Сашка. — Что у тебя?
— Да вот… Павлик послал… доложить…
— Ну-ну?..
Сашок трагически заломил брови и доложил о случившемся на площади. Выверзнев слушал вполуха и всё косился на экран…
— Жаль… — рассеянно молвил он наконец. — Конечно, с «Интернационалом» вышло бы покрасивше… А что баб привести догадались — это вы молодцы!.. Хорошая драка получилась, я прямо залюбовался — издали… Так что благодарю за своевременные и грамотные действия!
— Служу Баклужино… — зардевшись, выдавил Сашок.
Ему ещё трудно было уразуметь, что провокация — скорее искусство, нежели наука. Поэтому экспромт зачастую бывает гениален, оригинал впечатляет сильнее, чем самая тщательная подделка, а любитель, уступая профессионалу в мастерстве, сплошь и рядом превосходит его в искренности…
— У тебя всё?
— Никак нет, Николай Саныч! С задержанным проблемы…
— А что такое?
— На Африкана ссылается… — Сашок замялся. — И на вас тоже…
— Да-а?.. — Выверзнев задумался, погасил сигарету. — А какой он из себя?
— Волосатый такой…
— Волосатый?.. Хм… Ладно, начинайте допрос, а я к вам чуть позже загляну…
Допрос начался с технических неполадок.
— Да что за чёрт?.. — озабоченно пробормотал Сашок, извлекая из восковой куколки железную иглу и поднося её ржавое жало к ослепительной лампе. — Почему не действует?
Провокатор сидел на привинченном к полу стуле и, судя по шевелящимся волосяным покровам, надменно улыбался. Руки его были скованы за спиной.
— Может, его вручную допросить? Мануально?..