Единственный человек на баклужинской стороне, не павший ниц и не пустившийся наутёк, сидел на обочине, выставив перед собой босую ступню, и оцепенело смотрел, как шествует мимо большеглазое существо в чёрной рясе и с иконой в руках.
Поравнявшись с убогим, Ника вдруг остановилась и, видимо, по наитию навела на него чудотворный образ… Лишь тогда бедняга сообразил, что давно уже пора удирать. Вскочил — и стремглав кинулся прочь, припадая на правую ногу и стараясь касаться покрытия лишь кончиками пальцев… Однако не удержался и с маху ступил на асфальт всем весом. Повалился, обмер в ожидании боли… Потом, отказываясь верить в случившееся, сел, ощупал пятку. Пятка была как пятка — без каких-либо излишеств…
Ошалело перевёл глаза на удаляющуюся по мосту Нику… Это уходило счастье: безбедные сытые дни, шорох зелёных кредиток в кепке и — чем чёрт не шутит! — благосклонность какой-нибудь состоятельной натуралки, уставшей от натурализма…
— Да чтоб тебе пусто было!.. — плачуще выкрикнул он, грозя кулаком вослед чудотворице. — Ведь только-только жить начинал!..
Коньяк «Старый чародей» чумахлинские виноделы гнали в основном на экспорт.
— Вмажем!.. — решительно сказал Выверзнев, разливая по трём стопкам благородную влагу. — За удачу!.. Без неё нам сегодня — аминь…
Дело происходило в бывшем кабинете Толь Толича.
— Кому удача, а кому… — полковник Лютый не договорил, скривился и безнадёжно махнул рукой. Сильно переживал…
— Толь Толич… — укоризненно молвил Николай. — Ну ты что, Кондратьича не знаешь?.. Разжалует сгоряча, потом снова пожалует… при случае… — он взглянул на часы. — Однако они уже там к мосту подходят… Матвеич!.. С чудесами точно проколов не будет?..
Матвеич принял стопку без закуски, пожал мятыми плечами и возвёл скучающие глаза к потолку — то ли прикидывая, то ли дивясь наивности начальства. Когда же это у Матвеича проколы были?.. Тем более с чудесами…
Лежащая на краю стола трубка сотового телефона верещала ежеминутно. Стопку до рта не давала донести.
— Слушаю… Входят на мост? Как там Ника держится?.. А, чёрт! Ну не может без отсебятины!.. Ага… Наши пали ниц… А лыцкие?.. Тоже?.. Кто стрелял?!
Лютый и Матвеич пристально взглянули на Выверзнева. Тот дослушал и с загадочным видом отложил трубку на край стола.
— Лыцкий погранец пальнул с перепугу… — в недоумении, словно бы не зная, как относиться к такой новости, сообщил он. — Тут же и затоптали… Слава Богу, промазал…
Поднял непригубленную стопку, но до рта опять донести не сумел.
— Да чтоб тебя! Слушаю! Так… То есть вы уже в столице? Ах, даже на площади?.. Быстро… А, на джипе добрались? Ну, с Богом, ребята, с Богом!..
Вновь сменил трубку на стопку, но на этот раз поступил мудрее — сначала выпил, а потом уже поделился новостью:
— Африкан — в Лыцке. Стал в очередь к мавзолею…
— Зримый?.. — ворчливо спросил Лютый.
— Пока — да…
— Не узнают его?..
— Н-ну, в крайнем случае подумают, что похож. Прикрытие у него вроде надёжное — всех тамошних агентов подняли… Давайте-ка ещё по одной… для успокоения нервов…
Проводив Лютого и Матвеича до дверей кабинета, временно исполняющий обязанности шефа контрразведки Баклужино Николай Выверзнев хотел вернуться к столу, когда из стены вышел вдруг дымчатой масти домовой с конвертиком в правой лапке.
— Вовремя… — сварливо заметил полковник. — Ну так что с тобой делать будем, а?.. Клювом щёлкаешь, Лютому стучишь… Африкана из-за тебя чуть не замочили…
— Батяня! — испуганно пискнул домовой. — Это же не он! Это я!..
Николай всмотрелся. Перед ним, взъерошив шёрстку, стоял и опасливо протягивал конвертик вовсе не Кормильчик, а любимец Африкана Анчутка.
— Та-ак… — озадаченно протянул Выверзнев, принимая из замшевых пальчиков неправедную мзду. — А я-то, признаться, думал, ты с Африканом в Лыцк отправишься… Хотя да!.. Ты же сам оттуда бежал… А что с Кормильчиком?..
— Завили Кормильчика! — ликующе известил домовёнок. — Всей диаспорой завивали! И бантик привязали… голубенький!
— Давно пора… — проворчал Выверзнев, бросая конверт в ящик письменного стола. — А братва, значит, тебя в главари выбрала?..
— Батяня… — укоризненно мурлыкнул Анчутка, и замшевые пальчики его слегка растопырились. — Ну ты сам прикинь…
Николай глядел на него с интересом и прикидывал, каким же авторитетом должен пользоваться домовой, на руках Африкана пересёкший границу по воде, аки посуху, отбившийся от Ники и ограбивший с ней на пару — жутко молвить! — краеведческий музей… Да, это лидер. Это легенда… Живая легенда…
— Ну что ж… — задумчиво молвил Батяня. — Верной дорогой идёшь, Анчутка…
Глава 15 (окончание)Все скопом, возраст — разнообразный, род занятий — тоже
День клонился к вечеру. Над Лыцком подобно знамёнам реяли алые облака с золотой бахромой. Победно реяли…
Партиарх Порфирий стоял у окна своей высотной кельи и смотрел вниз, на мавзолей Африкана. Толпа ещё не рассеялась, но упорядочилась. По площади вилась Чумахлинкой нескончаемая очередь к безвременно почившему протопарторгу. Была она как бы вся черна от горя, поскольку многие пришли в рясах. Там, внизу, наверняка творились неслыханные доселе чудеса. Будучи первым ясновидцем страны, Партиарх отчётливо различал ало-золотое лучистое сияние над мавзолеем.
Несколько раз Порфирию мерещилось, будто в очереди стоит сам Африкан, чего, конечно, просто не могло быть. Долго, ох долго будет он ещё мерещиться Партиарху…
Явился с докладом озабоченный митрозамполит Питирим. Партиарх принял его, стоя у окна, — даже не стал влезать на своё возвышенное кресло, настолько был удовлетворён видом осенённого благодатью мавзолея.
— Как там Дидим? — не оборачиваясь, с затаённой грустью спросил Порфирий.
— Сперва упрямился… — сокрушённо сообщил молоденький нарком инквизиции. — А как растолковали, что всё это не во зло, а во благо, — тут же и подписал… Теперь вот покаянную речь разучивает…
— А самозванец?.. Ну, тот, который в Баклужино…
Питирим тихонько покряхтел, и Порфирий оглянулся. Вёрткое личико митрозамполита выглядело удручённым.
— Упустили, что ли?
— Хуже… — признался Питирим. — Сидит в баклужинской контрразведке.
— Сам сдался?
— Нет, захватили… На пять минут раньше нас успели…
Однако даже это прискорбное событие не смогло расстроить Партиарха.
— Думаешь, Портнягин отправит его в Гаагу?.. Вряд ли… Там ведь скорее всего решат, что он им двойника подсунуть хочет… Нет-нет… Портнягин, конечно, мерзавец, но отнюдь не дурак… У тебя всё?
— Нет, к сожалению… — сказал, как в прорубь шагнул, Питирим. — Всё-таки подгадил нам напоследок протопарторг!.. Выяснилось, что он планировал выкрасть из музея чудотворный образ Лыцкой Божьей Матери (митрозамполит перезвездился) и с ним вернуться в Лыцк…
— Что ж, это неглупо, — после краткого раздумья признал Партиарх. — Вернуться героем… А героев сразу не убивают — сначала чествуют… Но его же, ты говоришь, арестовали?..
— Арестовали… — со вздохом подтвердил Питирим. — И его, и подпольщиков… А одна фанатичка (по слухам, любимица Африкана) осталась на свободе… В шестнадцать тридцать пять она ограбила музей самостоятельно. А полчаса назад вышла к блокпосту и прорвалась на нашу сторону…
— С иконой? — отрывисто уточнил Партиарх.
— С иконой…
Порфирий насупился и всё-таки вернулся за стол. Взъёрзнул на высокое сиденье, огладил столешницу… Последнее известие было самым неприятным. Во-первых, если икона возвращается в Лыцк, то одной претензией к Баклужино становится меньше… А во-вторых, как-то это всё сразу осложняет международную политическую обстановку… Впрочем, есть тут и положительные стороны: восторг трудящихся, например… А то, стоило с НАТО договориться, сразу брожение какое-то завелось в народе…
— Но она точно не агент Портнягина?
— Скорее всего нет… Слишком уж засвечена…
— А что Баклужино?
— Требует выдачи.
— Чьей?
— Обеих…
Партиарх подумал, вздохнул.
— Перебьются! — решил он. — Божью Матерь не выдадим!.. Фанатичку? Н-ну, эту можно… Со временем… Что там сейчас происходит? Я имею в виду — на границе…
— Народ сбежался… — уныло сообщил митрозамполит. — Всей толпой идут в Лыцк, несут икону… К утру будут здесь.
И к утру они были там. Однако слухи о возвращении в Лыцк чудотворной иконы и об отважной комсобогомолке с победным именем Ника достигли столицы куда раньше самой процессии… Задолго до рассвета все улицы, прилежащие к главной площади, были вновь запружены народом. Многие плакали от счастья.
С первыми лучами солнца людское скопище всколыхнулось и зашумело. Пытаясь очистить дорогу шествию, попятились — и задавили ещё четверых старушек в придачу к тем пятерым, что были задавлены вчера.
Это был звёздный час Ники Невыразиновой. В чёрной рясе и алой косынке, с чудотворным образом в руках, ступила Ника на площадь. Глаза художницы пылали. Наконец-то она удостоилась такой встречи, какую заслуживала! Толпы склонялись перед ней в благоговении. Хотя, конечно, не столько перед ней, сколько перед иконой, однако многие, сравнивая чудотворный образ с большеглазым лицом Ники, не могли не отметить определённого сходства. (Между нами говоря, ничего удивительного: копиист, выполнявший в своё время тайный заказ Портнягина, был близко знаком с Невыразиновой.)
Толпа раздалась, образовав узкий прямой проход к мавзолею Африкана. И по этому-то проходу Ника приблизилась к приземистому, но тем не менее величественному сооружению.
Лыцкие Чудотворцы (всё Политбюро в полном составе) стояли на первой ступеньке. На третьей, вознесшись над остальными, стоял один Порфирий. Выше, по сторонам от прямоугольного, заполненного чернотой проёма, располагались только замершие навытяжку часовые.
Обеими руками Ника воздела икону — и тут произошло то, о чём жители православного социалистического Лыцка долго ещё будут впоследствии рассказывать внукам и правнукам.